Неплохое начало! Конфеты понравились Амине значительно больше, чем последовавшая за ними нудная болтовня настоятельницы, которая к тому же оказалась не вполне сведущей в вопросах теологии. В течение часа она беседовала с Аминой, но затем почувствовала себя страшно усталой и решила, что половину дела она уже сделала. После этого Амину представили монахиням, показали спальню, а когда она пожелала остаться наедине, с ней осталось только шестнадцать монахинь, то есть столько, сколько могла вместить келья.
Тут мы пропустим два месяца, проведенных Аминой в этом монастыре. Тем временем патер Матео пытался разузнать, не спасся ли Филипп Вандердекен, добравшись до какого-нибудь острова, находящегося под опекой португальцев, но ничего утешительного выяснить не смог.
Пребывание в монастыре скоро надоело Амине, она устала от навязчивой болтовни старой аббатисы и находила отвратительными Пересуды и сплетни монахинь. Каждая из них старалась поделиться с ней своей тайной, которая давно уже была всем известна. Все их секреты и истории были далеки от целомудренных представлений Амины и вызывали у нее отвращение.
В начале третьего месяца она настоятельно стала просить патера Матео найти ей другое пристанище, откровенно заявив ему, что пребывание в монастыре мало способствует ее приобщению к новой вере.
Патер Матео с пониманием отнесся к ее просьбе, но заявил, что у него нет денег на это.
— Вот они,— отвечала Амина, снимая с пальца перстень с бриллиантом.— В Голландии это украшение было оценено в восемьсот дукатов, а сколько оно стоит здесь, я не знаю.
Перстень перешел в руки священника.
— Завтра я приду сюда, и мы все обсудим. Аббатисе же я скажу, что вы перебираетесь к мужу, так как неразумно намекать ей, что вам здесь не нравится.
На следующий день патер Матео переговорил с аббатисой, после чего та позвала Амину к себе и объявила, что она может покинуть монастырь. Аббатиса успокаивала Амину, как только могла, велела принести конфет, затем благословила ее и передала на попечение патера Матео.
Оставшись с Аминой наедине, патер сообщил ей, что перстень он продал за тысячу восемьсот долларов и снял комнаты в доме одной вдовы.
Вскоре Амина оказалась в своих новых покоях, окна которых с одной стороны выходили на рыночную площадь, а с другой на высившееся мрачное здание. Когда вдова пояснила, что это здание святой инквизиции, Амина снова вздрогнула.
— Это ваш сыночек? — спросила Амина, когда к ней в комнату вошел мальчик лет двенадцати.
— Да, последний из моих пяти сыновей. Сохрани его, Боже! — отвечала вдова.
Мальчик был симпатичным и остроумным, и Амина решила завоевать его расположение, предполагая позднее воспользоваться его помощью. Это ей, пожалуй, вполне удалось.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Однажды возвращаясь с послеобеденной прогулки по улицам Гоа, Амина зашла на базар, что-то купила и, спрятав покупку под мантильей, принесла ее домой.
«Наконец-то я одна и за мной никто не следит»,— подумала она, усаживаясь в кресло.
— Филипп, мой дорогой Филипп, где ты? — воскликнула она.— Теперь у меня есть средство, чтобы узнать все! И я применю его!
Маленький Педрино, сын вдовы, нанес Амине свой привычный дневной визит. Едва войдя в комнату, он кинулся в объятия Амины.
— Где твоя мама, Педрино? — спросила молодая женщина.
— Она ушла на весь вечер в гости к своей подруге, и мы с тобой сегодня одни. Если ты позволишь, я останусь здесь.
— С удовольствием, дитя мое. Скажи мне, Педрино, ты умеешь хранить тайну?
— Умею. Ты только скажи мне.
— Пока мне нечего рассказать тебе, но мне хотелось бы, чтобы ты помог мне. Я знаю одну игру и могу показать на твоей ладони всевозможные вещи.
— В моей руке? Тогда покажи, покажи!
— Пообещай, что никому не проболтаешься об этом?
— Клянусь святой Богоматерью, я ничего не выболтаю!
— Ладно. Тогда ты кое-что увидишь.
Амина разожгла на жаровне угли и поставила ее себе под ноги. Затем на кусочке пергамента она написала чернилами несколько слов, нараспев произнесла их негромким голосом, но Педрино ничего не понял. После этого Амина бросила на пылавшие угли немного ладана и несколько семян кушнеца, которые превратились в плотные клубы ароматного дыма, и посадила Педрино на скамеечку рядом с собой. Взяв правую руку мальчика, она нарисовала пальцем на его ладошке четырехугольник, начертила в каждом его углу какие-то знаки и капнула в центр четырехугольника немного чернил, которые образовали как бы темное зеркало размером с талер.
— Теперь все готово,— торжественно произнесла Амина.— Посмотри сюда, Педрино. Что ты видишь там?
— Свое собственное лицо,— отвечал мальчик.
Амина бросила еще немного ладана на жаровню, от чего дым заполнил всю комнату, и нараспев произнесла:
— Туршухун! Туршухун! Спустись сюда! Сюда! Помоги, слуга знаменитого имени! Открой нам тайну!
Затем Амина взяла ножницы, разрезала пергамент пополам и бросила одну часть на жаровню, продолжая держать мальчонку за руку.
— Педрино, что ты видишь теперь? — спросила она мальчика.
— Я вижу мужчину, который плывет по воде,— отвечал парнишка. Его обуял страх.
— Не бойся ничего, мой мальчик, и ты увидишь еще больше. Плывет ли все еще тот мужчина?
— Нет. Я больше не вижу его,— отвечал Педрино.
Амина бросила вторую половинку пергамента на угли и произнесла:
— Педрино! Теперь повтори за мной: «Филипп Вандердекен! Покажись!»
— Филипп Вандердекен! Покажись! — повторил, дрожа от страха, Педрино.
— Скажи мне, дитя, что ты видишь? Говори мне только правду! — попросила мальчика Амина, сгорая от нетерпения.
— Я вижу мужчину, он лежит на белом песке... Но эта игра мне совсем не нравится!
— Успокойся, Педрино! После всего этого ты получишь конфетку. Скажи мне, что же ты видишь? Что делает мужчина?
— Он вытаскивает что-то из-за пазухи и целует.
— Это он, это он! Спасибо тебе, небо! Посмотри еще, мальчик!
— Он встает... Но мне не нравится эта игра. Я боюсь...
Мальчишка задрожал, чернила в его ладошке расплескались,
и картина пропала.
Амина стала успокаивать парнишку, напомнила ему об обещании молчать, дала конфет, а выяснение судьбы Филиппа отложила до того дня, когда мальчик снова согласится принять участие в ее игре.
«Мой Филипп жив!—радовалась она.— Мама, дорогая мама, спасибо тебе!»
Амина отпустила Педрино, лишь когда убедилась, что он оправился от испуга и успокоился. Несколько дней она не заводила с ним никаких разговоров, лишь напомнила ему о том, чтобы о случившемся он никому и ничего не говорил, даже своей матери. При этом она щедро одаривала его подарками.
Однажды после обеда, когда мать Педрино снова ушла из дома, мальчуган зашел в комнату к Амине и спросил, не хочет ли она повторить с ним ту игру.
Амина, страстно желавшая узнать о Филиппе как можно больше, обрадовалась и тут же занялась приготовлениями. Вновь ее комната наполнилась плотными клубами дыма, снова она произнесла слова заклинаний. Педрино держал в своей ладони маленькое чернильное зеркальце, а когда он произнес: «Филипп Вандердекен! Появись!»— дверь распахнулась и в комнату ввалились патер Матео, вдова и еще несколько человек. Амина вздрогнула. Малыш вскрикнул и бросился к матери.
— Так, значит, я все же не заблуждался, когда застал тогда тебя в твоей комнате в Тернёзене! — негодующе закричал патер Матео, разыгрывавший из себя святошу.— Проклятая колдунья! Теперь ты изобличена!
Амина с презрением встретила его разъяренный взгляд и спокойно отвечала:
— Я не исповедую вашей веры, вам же это известно! А подслушивание у чужих дверей, кажется, является составной частью вашей религии! Это моя комната, и уже не в первый раз у меня появляется повод потребовать, чтобы вы покинули ее! Убирайтесь отсюда, патер Матео, вместе со всеми, кого вы сюда привели!
— Заберите все эти колдовские штучки! — приказал монах сопровождавшим его людям.
Священник, вдова и служители святой инквизиции ушли, прихватив с собой жаровню и все остальное, чем пользовалась Амина. Жена Филиппа Вандердекена всем сердцем ощутила, что она поплатится жизнью за свое магическое искусство. Ей было известно, что колдовство относится в католических странах к не подлежащим оправданию преступлениям, и она отдавала себе отчет, что поймана с поличным.
«Ну и пусть,— размышляла она.— Это моя судьба... Я должна выдержать все, даже самое худшее!»
Читатель, наверное, уже понял, что Педрино рассказал обо всем матери, та доложила священнику, а тот сообщил инквизиции. Затем мальчика уговорили сделать вид, что он хочет продолжить игру, чтобы завлечь несчастную Амину в ловушку. Как им удалось это осуществить, мы уже знаем.
Через полчаса в комнату Амины вошли двое мужчин в длинных черных одеяниях и потребовали, чтобы она последовала за ними. Бедняжка не сопротивлялась. Да разве помогло бы ей это?
Амину повели через рыночную площадь к зданию, один лишь вид которого уже бросал ее в дрожь. Высокие ворота закрылись за ней, и вскоре она оказалась в одной из темниц святой инквизиции.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Прежде чем мы продолжим наше повествование, нам хотелось бы познакомить читателя с церемониями и действиями инквизиции. Мы опишем инквизицию в Гоа, которая мало чем отличалась от подобных структур в других местах.
«Сайта Каса», или инквизиция в Гоа, это массивное, четырехугольное, сложенное из камня здание с двумя пристройками, располагавшееся у рыночной площади Терра ди Сибайо. Большой центральный вход вел в зал суда, а боковые двери — в уютные покои инквизиторов и младших служащих. За жилыми помещениями на двух длинных галереях находились камеры и темницы. Их было около двухсот. Многие темницы пугали своим мрачным видом, но некоторые камеры были светлыми и не такими устрашающими. На галереях стояла стража, и малейший звук в любой камере долетал до охранников. Что касается еды, то пленники считали, что их кормят неплохо — пища готовилась такая, которая легко усваивалась при их малой подвижности. Узникам оказывалась и медицинская помощь, но священника присылали только при чрезвычайных обстоятельствах, так как им было отказано в утешении в вере, исповеди и даже похоронах. Если кто-то умирал в темнице, труп просто зарывали на кладбище, но суд над умершим продолжался. В случае признания усопшего виновным его останки выкапывались и над ними приводился в исполнение вынесенный приговор.
В Гоа было два судебных инквизитора: старший и младший, но оба выбирались неизменно из членов ордена святого Доминика.
Им помогали несколько судей из других духовных орденов, которые назывались депутатами святого суда и присутствовали только на его заседаниях. Некоторым служащим этого трибунала вменялось в обязанность осуществлять цензуру появлявшихся в печати книг с целью выявления крамолы против святой церкви.
У инквизиции были также общественный обвинитель, называвшийся инквизитором-прокуратором, и судебные исполнители, которые представляли интересы обвиняемого. Основное их занятие, однако, состояло в том, чтобы расспрашивать заключенных и доводить до судей выведанные секреты. Эти служащие назывались «искусители» и выполняли функции осведомителей святого суда. Но как ни была презренна эта работа, ею стремились заниматься дети аристократов. Они если и не считали за честь принадлежать к «искусителям», однако понимали, что эта должность позволит им обезопасить себя. «Искусители» проникали во все слои общества, и каждое кем-то опрометчиво сказанное слово становилось известно святому суду.
Вызов в инквизицию никогда и никем не отклонялся, ибо, попытайся кто-нибудь его избежать, все население поднялось бы и поддержало этот вызов.
Пленники страшного трибунала содержались в одиночках, и очень редко в одной темнице оказывались двое. Допускалось это только тогда, когда длительное одиночество грозило заключенному тяжелой болезнью или смертью.
Все заключенные обязаны были соблюдать абсолютную тишину. Тех, кто плакал или даже молился, избивали, заставляя замолкнуть. Наводящие ужас вопли истязаемых пытками часто разносились по галереям, как бы предупреждая томившихся в застенках, что их может ожидать та же участь.
Первый вопрос, который обычно задавался арестованному, звучал так: «Из чего складывается ваше состояние?» Арестант должен был точно указать, чем он владеет, и дать клятву в правдивости своих показаний. Если же выяснялось, даже после того как обвиняемый получал свободу, что его показания не соответствовали истине или были не точны, он вновь подвергался аресту, но уже под тем предлогом, что дал инквизиции ложную клятву.
Задавать этот вопрос у инквизиции имелись веские основания, поскольку все состояние обвиняемого переходило, как правило, к святому суду.
Законы инквизиции были таковы, что, применяя их, она создавала видимость, будто вершит справедливость. Хотя для доказательства вины было достаточно двух свидетелей, суд в любое время представлял семерых. Найти свидетелей труда для инквизиции не составляло, поскольку очных ставок не проводилось, а свидетелей нередко пытали. Они же, чтобы спасти свою жизнь, часто давали ложные показания.
Основными преступлениями, совершение которых преследовалось инквизицией, считались колдовство, ворожба, оскорбление религии и иудейство.
Когда Фердинанд и Изабелла Кастилийские изгнали евреев из Испании, те подались в Португалию, где их приняли, но с условием, что они станут христианами. Конечно, изгнанники соглашались, но не все приняли христианство. Тех, кто был крещен, стали называть новыми христианами, но новообращенных португальцы презирали, не веря в их истинное обращение. С течением времени многие из новообращенных вступили в браки с португальцами. Их потомки тоже считались новыми христианами, и на них обратила свое внимание инквизиция, обвиняя в иудействе, иначе говоря, в возвращении к еврейским храмовым обрядам.
Как же использовала инквизиция этот вид обвинения? Католика, происходившего родом из такой несчастной семьи, вызывали в суд и арестовывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41