— Не понимаю, зачем вам это нужно? — отвечал комендант.— Что вы хотели сказать еще?
— Я хотел спросить вас, знаете ли вы, с кем имели дело, когда разговаривали с тем одноглазым чудовищем?
— С голландским моряком, думается мне...
— Нет! С дьяволом! С призраком! Со злым духом, который угробил наш корабль и приносит несчастья там, где появляется!
— Святая Дева! Что это такое вы говорите, сеньор?
— Правду,— отвечал Крантц.— Мы благодарны вам за то, что вы укрываете нас здесь, пока то страшилище находится в форте! Но остерегайтесь его!
— Вы издеваетесь надо мной! — воскликнул комендант.
— Ни в коей мере! — возразил Крантц и, показав на своего друга, продолжал:— Мой благородный друг может влиять на этого одноглазого. Пришлите его сюда. Приведите его, прошу вас, и вы увидите, как он с проклятиями и визгом исчезнет отсюда!
— Боже милосердный! Защити нас! — вскричал комендант, задрожав, как осиновый листок.
— Ну, так что же? Вы не хотите привести его сюда, сеньор? — повелительно задал вопрос Крантц.
— Боже мой! Его нет! Он исчез...
— Я так и думал,— вставил Вандердекен с важным видом.
— Нет его? — снова вступил в разговор Крантц.— Тогда, комендант, вам придется, видимо, извиниться перед этим благородным господином за недостойное обхождение и разрешить нам возвратиться в снятую комнату. Я же хочу поведать вам одну диковинную историю.
Совершенно обескураженный комендант не знал, что делать. Наконец он поклонился Филиппу и сказал, что тот свободен. Затем он обратился к Крантцу:
— Незамедлительное объяснение было бы для меня предпочтительнее, поскольку с такими вещами я никогда не сталкивался.
— А иначе и не могло быть, так как ключа от разгадки у вас нет. Я провожу вас. Ожидать такой же вежливости от моего благороднейшего друга вам не приходится, поскольку он донельзя расстроен таким обхождением.
Комендант вышел. Филипп и Крантц последовали за ним. Филипп направился в свою комнату, а Крантц пошел следом за комендантом, посмеиваясь в душе над его замешательством.
— Вы были лишь отчасти введены в заблуждение,— начал свой рассказ Крантц. Комендант, развалившись на софе, с жадным вниманием приготовился выслушать его.— Когда мы попали сюда, мы не знали, как нас встретят, и по этой причине скрыли свои настоящие роли. Позднее я познакомил вас с родословной моего друга, но не посчитал нужным указать, какое положение он занимал на судне. Дело, собственно, в том, что он является владельцем того прекрасного корабля, который из-за вмешательства той одноглазой бестии затонул. Но это между прочим. Вернемся теперь, собственно, к той истории, которую я намеревался рассказать.
Примерно лет десять назад в Амстердаме проживал один отъявленный скряга. Он жил убого, как нищий. Ходил он в лохмотьях, но поскольку он ранее служил моряком, то предполагали, что это были жалкие остатки морской робы. У него был сын, которому он отказывал даже в самом необходимом и вообще обращался с ним сурово. После многих неудачных попыток заполучить часть наследства сын был совращен дьяволом на убийство своего отца, и однажды утром тот был найден мертвым в собственной постели. Но поскольку на его теле не было обнаружено следов насилия, делу хода не дали, хотя некоторые подозрения и падали на его сына.
Молодой человек стал владельцем состояния своего отца. От него ожидали, что он промотает наследство, но, к всеобщему удивлению, тот стал жить еще беднее, чем раньше. Ничто на свете его не радовало, он бродил по округе мрачным и унылым, выпрашивая где только можно кусок хлеба. Кое-кто полагал, будто он подражает отцу и стал еще жаднее, чем был тот, другие качали головами и шептались, что в этом деле не все чисто.
Прохворав лет шесть-семь, молодой человек умер, не исповедовавшись и не получив отпущения грехов. Его тоже нашли мертвым в постели, а рядом написанное его рукой письмо, где он признавался, что убил своего отца, дабы заполучить наследство. Но когда он попытался подступиться к деньгам, дух отца, сидевший на мешочках, пригрозил ему смертью, если только он прикоснется к ним. И сколько бы раз сын ни пытался завладеть золотом, его всегда встречал этот призрак. В конце концов сын отказался от своих попыток. Осознание, что он совершил тяжкое преступление, сделало его несчастным. Когда же он почувствовал приближение смерти, то решил передать деньги церкви Всех святых, где бы такая церковь ни находилась. Не окажись такой церкви, она должна была быть построена на эти деньги. Несмотря на самые тщательные расспросы, во всей Голландии подобной церкви не нашлось. Безуспешно искали ее в Испании и Португалии, пока не обнаружили одну-единственную в Гоа в Ост-Индии. Католический епископ позаботился о том, чтобы деньги были переправлены туда, и таким образом они оказались на борту корабля моего друга с наказом передать деньги португальским властям в Гоа.
Со всеми предосторожностями богатства были доставлены в капитанскую каюту, где располагался мой благородный друг. Как же страшно он был удивлен, обнаружив в первую же ночь сидящего на ящиках одноглазого старика в матросской робе!
— Боже праведный! — воскликнул комендант.— Того самого одноглазого, который появлялся здесь в форте?
— Именно того самого,— подтвердил Крантц.
Комендант перекрестился, а рассказчик продолжал:
— Вы легко можете себе представить, что моего благородного друга это крайне обеспокоило, но так как мужества ему не занимать, он спросил старца, как тот оказался на судне.
«Я прибыл сюда с моими деньгами! —был ответ привидения.— Они мои, и я хочу владеть ими. Ни одной монеты церковь не получит! Я уж постараюсь!»
Услышав это, мой друг вытащил реликвию, которую носит на груди, и показал ее старику, тот с воем скорчился, а затем исчез. Еще дважды он появлялся ночами, но после того как ему в третий раз была показана реликвия, он с воплями: «Пропали! Погибли!»—исчез совсем.
Когда хозяин рассказал нам об этом, мы подумали, что призрак, кричавший: «Пропали! Погибли!»—имел в виду деньги, но оказалось все иначе, его слова относились к кораблю! Конечно, было опрометчиво брать на борт состояние отцеубийцы, потому что тогда остается мало надежды на благополучное завершение плавания. Так и случилось. Когда судно стало тонуть, наш хозяин об одном только и думал: как бы сохранить деньги. Мы погрузили их на плот, на котором потом спаслись. А достигнув маленького острова, мы спрятали там золото и можем теперь переправить его по назначению. Люди, помогавшие прятать эти богатства, все уже погибли, и место, где укрыт клад, известно лишь моему благородному покровителю. Я забыл сказать, что, как только деньги были спрятаны, сразу же появился призрак и сел на то место, где они были зарыты. Если бы этого не случилось, наши матросы наверняка попытались бы заполучить их. А поскольку одноглазый появился здесь, то ему, видимо, надоело сидеть на необитаемом острове. Может быть, он хотел подсказать нам, что деньги оттуда исчезли, хотя думать так у меня, собственно, нет никаких оснований.
— Удивительно. В высшей степени удивительно! Так, значит, огромное богатство лежит зарытым в песке?
— Да, в песке.
— Появление призрака позволяет надеяться, что он покинул свое место.
— Вот именно. Может быть, он хотел, чтобы мой друг выкопал золото, но вы ведь знаете, что ему мешает.
— Похоже. Но призрак назвал вашего друга Вандердекеном?
— Под этой фамилией мой друг поднялся на борт корабля.
— Но Вандердекен звалась также и та женщина...
— Совершенно верно. Он познакомился с ней в районе мыса Доброй Надежды и взял с собой.
— Так, значит, она его жена?
— На этот вопрос я не могу ответить. Будет достаточно того, если я скажу, что он обращался с ней так, будто она его жена.
— Хм, хм! И где то богатство, говорите вы, никто не знает, кроме вашего хозяина, как вы его называете?
— Никто! — отвечал Крантц.
— Передайте вашему хозяину, что я очень сожалею обо всем случившемся, и скажите, что завтра утром я бы охотно переговорил с ним.
— С удовольствием, сеньор,— отвечал Крантц и пожелал коменданту спокойной ночи.
«Так, значит, я погнался за одним, а нашел совсем другое,— начал размышлять вслух комендант, оставшись один.— Одноглазый, конечно, это призрак, но призрак смелый, который может прогнать христианина от дублонов! Однако я могу взять себе в помощники всех святых. Посмотрим! Если я выпущу на свободу этого важного голландца при условии, что он укажет властям, то есть мне, то место, где зарыты сокровища, следует ли считать ту красавицу для меня потерянной? Как бы не так! Когда я предъявлю ей тот документ, она тоже будет моей. Но сначала нужно избавиться от соперника. Итак, убийство? Нет, это не годится. А если нельзя сохранить и то и другое, не убивая его, тогда следует довольствоваться одним — деньгами. А пока их следует заполучить. Мне они пригодятся больше, чем церкви. Но когда я заполучу эти сокровища, оба голландца опять окажутся у меня на пути. Значит, они должны исчезнуть из этого мира. Тогда я заполучу вдобавок и прекрасную Амину! Да, смерть обоих — это первейшее условие моей полной безопасности. Разумеется, после того, как я получу доступ к богатству. Надо все продумать!»
Поразмыслив еще некоторое время, комендант пришел к выводу, что эта довольно правдоподобная история может быть просто выдумкой.
«Но все же,— продолжал он размышлять вслух,— если клад существует, он должен быть моим. Если его нет, я найду способ отомстить за ложь. Но нужно будет убрать не только тех двоих, но и тех, кто будет присутствовать при этом. А потом... Кто там? Это ты, Педро?»
— Да, сеньор.
— Ты давно уже здесь?
— Я только что вошел, сеньор. Мне показалось, что вы звали меня.
— Можешь уходить, ты мне не нужен!
Педро ушел. В комнате коменданта он находился дольше, чем сказал, и слышал весь его разговор с самим собой от начала до конца.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Стояло ясное утро, когда португальское судно, на котором находилась Амина, вошло на рейд города Гоа. В то время это был роскошный, богатый город, столица Востока, город дворцов, которым правил вице-король, наделенный неограниченной властью.
Корабль приблизился к берегу, и вся команда высыпала на палубу. Капитан, не раз бороздивший моря в этой части света, рассказывал Амине о достопримечательностях города. Когда судно миновало форт и вошло в устье реки, взору находившихся на борту открылись раскинувшиеся по обоим берегам поместья дворян и аристократов — восхитительные дворцы среди мандариновых рощ, наполнявших ввздух чудесным ароматом.
— Вон там, сеньора, вы видите великолепный замок вице-короля.— Капитан показал на здание со множеством пристроек.
Амина никогда в жизни не видела таких больших городов, взгляд ее приковывали величественные шпили церковных башен.
— А вон там,— продолжал капитан, показывая на внушительного вида храм,— церковь иезуитов с монастырем. А в церкви, которая сейчас как раз напротив нас, покоятся священные мощи святого Франциска, человека, рьяно насаждавшего здесь христианство и отдавшего за это жизнь.
— Патер Матео рассказывал мне об этом,— откликнулась Амина.— А вон то что за здание?
— Это монастырь августинцев, а соседнее — приют доминиканцев.
— Поистине, великолепно! — восхитилась Амина.
— А здание, что около самой воды — резиденция вице-короля. А вон то, справа, монастырь монахинь францисканского ордена. Высокая же башня принадлежит собору святой Катарины. А вон то здание с круглыми сводами позади дворца вице-короля, видите?
— Да, вижу,— подтвердила Амина.
— Это дворец святой инквизиции!
Хотя Филипп и рассказывал Амине об инквизиции, но ясного представления о ней у нее не сложилось. Тем не менее она вздрогнула, услышав название этого ужасного трибунала.
— А сейчас мы приближаемся к таможне,— продолжал капитан,— но тут я вынужден покинуть вас, сеньора.
Через несколько минут судно пристало к таможенной пристани. Капитан и пассажиры сошли на берег, Амина же оставалась на борту до тех пор, пока патер Матео не нашел для нее подходящее жилье.
Священник возвратился на следующее утро и сообщил, что он подыскал ей место в монастыре урсулинок. С аббатисой монастыря он был давно знаком. Патер предупредил Амину, чтобы она придерживалась, насколько это возможно, существующих там правил, поскольку аббатиса является строгим пастырем, пояснив, что в приют принимаются лишь девушки из самых богатых и влиятельных семей. Расставаясь, он пообещал навещать ее и беседовать о вещах, которые близки его сердцу и необходимы для врачевания ее души. Серьезность и доброжелательность старого человека растрогали Амину до слез, которые родили у патера надежду, что его подопечная вскоре окажется в лоне святой церкви.
«Он славный человек!» — подумала Амина, когда патер ушел.
Амина не обманывалась. Патер Матео действительно был добрым человеком, но, как все люди, не без недостатков. Фанатик своей религии, он с радостью, как мученик, пожертвовал бы жизнью ради нее, но, встречая сопротивление своим убеждениям, он становился несправедливым и жестоким.
У патера Матео было несколько причин для устройства Амины именно в монастырь урсулинок. Прежде всего он хотел обеспечить ее безопасность, подобную той, что была обеспечена ему, когда он проживал в ее доме. Кроме того, он хотел, чтобы Амина находилась под присмотром аббатисы, поскольку он не освободился все еще от подозрений о причастности Амины к небожеским делам. Но аббатисе он, разумеется, ничего об этом не сказал, считая непорядочным вызвать к Амине недоверие, и представил ее как особу, намеревающуюся приобщиться к христианской вере. Уже только одна мысль о возможности воспитать приверженца — радость для обитателей монастыря, и поэтому аббатиса согласилась принять к себе нуждающуюся в обучении и обращении с большей охотой, чем благочестивую христианку.
Едва Амина переступила порог приюта, как аббатиса тут же приступила к обращению ее в новую веру. Вначале она велела принести конфет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41