— Ну, тогда, святая Богородица...
— Я отпускаю вам ваши грехи, благочестивый Матео,— продолжал Сайзен.— Но это происшествие может повлиять на нашу репутацию, если о нем узнают прихожане.
И все же эта история получила в округе огласку, поскольку служанка не преминула всем ее поведать. Патер Матео почувствовал к себе отчуждение и вскоре покинул страну. Он возвратился в Лиссабон.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
«Дорт» загрузился, Филипп поднял паруса и без каких-либо происшествий возвратился в Амстердам. О том, что он торопился домой и был с радостью встречен Аминой, говорить не приходится. Амина была счастлива. Дирекция Компании высоко оценила службу Филиппа и предоставила под его командование большой, хорошо вооруженный корабль, который должен был отправиться в индийские воды весной следующего года. При этом Филипп внес за судно треть его стоимости из капиталов, хранившихся на его депозите в Компании. После этого Филипп мог спокойно провести пять месяцев в уютном доме, чтобы затем снова довериться океану. На этот раз, как было условлено, Амина должна была сопровождать его.
Амина рассказала супругу о том, что произошло между ней и священником Матео и каким образом ей удалось избавиться от обременительной зависимости от него.
— Так ты занимаешься колдовством, которое переняла от своей матери, Амина? — спросил супруг.
— Нет, поскольку я забыла это искусство. Я лишь пыталась снова вспомнить его.
— Зачем, Амина? Этого делать нельзя. Это противно Богу, о чем и говорил тебе почтенный патер. Обещай мне, что ты навсегда откажешься от этих попыток.
— Если мои занятия еретичны, то и твое предприятие, Филипп, тоже. Ты стремишься вступить в соприкосновение с призраками и довести свое дело до конца. Я тоже иного не желаю. Забудь о том ужасном послании, откажись от поисков бестелесного духа, останься дома возле жены, и я с радостью исполню твою просьбу.
— Но мое предназначение ниспослано мне самим Всевышним,— возразил Филипп.
— Так, значит, Всевышний позволяет тебе общение с призраками?
— Разумеется. Ты же знаешь, что этого не отрицают даже служители церкви, хотя они и вздрагивают уже от одной этой мысли.
— Так. Если Всевышний разрешает что-то одному, значит, он позволит сделать подобное и другому. Поэтому все, что я делаю, происходит с его ведома.
— Но это же противоречит нашей вере!
Спор между супругами оборвался, оба остались при своем мнении.
Филипп счастливо перезимовал, а весной, когда корабль был поставлен под оснастку, он вместе с женой отправился в Амстердам.
Судно было новым, недавно сошедшим со стапелей, имело водоизмещение в четыреста тонн, вооружено двадцатью четырьмя пушками и называлось «Утрехт».
Два месяца ушли на подготовку к плаванию. Крантц, назначенный старшим рулевым, делал вместе с Филиппом все, чтобы пребывание Амины на борту было приятным. В мае Филипп вышел в море, имея приказ посетить Гамброн и Цейлон, зайти на Суматру и оттуда проложить путь в Китайское море. Ожидалось, что португальцы будут решительно препятствовать этому. Команда корабля была укомплектована полностью, однако, кроме нее, на борту находилось еще небольшое подразделение солдат для охраны представителя Компании, который сопровождал груз из многих тысяч талеров, предназначавшихся для закупки товаров в китайских портах, где их был избыток. «Утрехт» являлся самым прочным, самым оснащенным и самым богато груженным судном, которое когда-либо ранее снаряжалось Ост-Индской Компанией.
Плавание проходило спокойно, Амина была в восторге и вечерами часто прогуливалась с Филиппом по палубе. Когда же до мыса Доброй Надежды оставалось около сотни миль, их застал полный штиль. Вокруг, кроме игравшей у буга волны, царило спокойствие, которое было так прекрасно.
Когда стало светать, впередсмотрящий на марсе доложил, что видит в море какой-то предмет. Крантц взглянул в подзорную трубу, и ему показалось, что это лодка, потерявшаяся с какого-то корабля. Ветра не было, и Филипп разрешил спустить шлюпку. Через час посланная для обследования предмета шлюпка вернулась, таща на буксире маленькую лодчонку.
— Там, в лодке, человек, но жив ли он, я определить не смог,— доложил Крантцу главный боцман.
Человека подняли на борт, и им занялся судовой врач. В это время на палубе появились Филипп и Амина. Они очень удивились, когда в спасенном, которого врач без особого труда вернул к жизни, узнали своего старого знакомого — одноглазого лоцмана Шрифтена.
— Хи-хи! Капитан Вандердекен, как я полагаю! Я рад видеть вас в качестве командира, а также и вас, уважаемая госпожа!
Филипп почувствовал, будто холодная рука сжала его сердце. Глаза Амины сверкали, когда смотрела на исхудавшую фигуру лоцмана. Затем она отвернулась и пошла к мужу, который уже ушел к себе в каюту. Там она застала его сидевшим с закрытым руками лицом. Филипп не скрывал, что потрясен.
— Мужайся, Филипп,— произнесла Амина.— Во всяком случае, это большая неожиданность, и я опасаюсь, что он — предвестник беды. Ну да дальше-то что? Это наша судьба!
— Да, это... это должна была быть только моя судьба,— отвечал Филипп, поднимая голову.— Но почему ты, Амина, почему ты должна тоже...
— Я твоя жена, твое второе «Я» и в жизни, и в смерти! — прервала его супруга.— Но что ты намерен сделать с этим Шриф-теном?
— Я думаю высадить его на Мысе. Присутствие этого злого чудовища для меня невыносимо! Разве ты не испытала дрожи, когда снова увидела его?
— Конечно. Но все же, мне кажется, его не следует отсылать.
— Почему же? — поинтересовался Филипп.
— Я склоняюсь к тому, чтобы покориться судьбе и не дрожать перед ней. Наши беды не исходят от этого бедняги!
— Наоборот! Он может подстрекать команду! К тому же он пытался украсть мою реликвию!
— Мне бы даже хотелось, чтобы она оказалась у него,— сказала Амина.— Тогда ты отказался бы от этих бесплодных поисков.
— Не говори так, Амина! Я выполняю только свой долг! Ведь я торжественно поклялся...
— Но тебе, пожалуй, не следует высаживать Шрифтена на берег. В крайнем случае отправь его на встречном судне в Голландию. На твоем месте я бы попытала судьбу! Она наверняка как-то связана с ним. Будь мужественным, Филипп, и оставь его на корабле. Будь с ним любезен и... кто знает, вдруг он окажется чем-нибудь нам полезен.
— Не исключено,— отвечал Филипп.— Без всяких оснований он стал моим врагом, может быть, станет еще и моим другом.
— А если и нет, то ты выполнишь свой долг перед ним. Пусть он придет сюда.
— Нет, нет! Не сегодня! Завтра. Пока же я распоряжусь, чтобы о нем хорошенько позаботились.
— Мы говорим о Шрифтене, будто он такое же существо, как и мы, но я чувствую, что он совсем другой...— молвила Амина, улыбаясь.— Но все равно, из этого мира он или нет, мы можем выказать ему человеческое участие. Меня так и тянет поговорить с ним, чтобы попытаться смягчить его холодность. Не стоит, ли мне сделать вид, будто это одноглазое чудовище мне очень нравится? — спросила Амина уже с мрачной усмешкой на лице.
На следующее утро Филипп пригласил к себе Шрифтена, который полностью уже пришел в себя. Он стал худым, как скелет, и лишь в движениях и манере говорить остался таким же резким, как и прежде.
— Я послал за вами, Шрифтен,— сказал Филипп,— чтобы выяснить, что я могу еще сделать для вас? Чего же вам не хватает?
— На моих костях не хватает мяса, хи-хи! — отвечал Шрифтен.
— Мой кок постарается для вас,— пообещал Филипп.
— Как же отощал бедняга,— вставила Амина.— Не тот ли это человек, Филипп, который приносил тебе письмо из Компании?
— Да, да, именно тот, хи-хи! — подтвердил Шрифтен.— Но вы тогда меня не очень-то радушно встретили, уважаемая госпожа.
— Разумеется,— согласилась Амина.— Какой женщине понравится, когда у нее забирают мужа. Но это уже не ваша вина.
— Если мужчины, владеющие приличным состоянием, уходят все же в море и оставляют своих прелестных жен одних, хи-хи, то...
— Пожалуй, вы вправе так выразиться,— вставила Амина.
— ...то это самая что ни на есть большая глупость. Разве не так, капитан?
— Я должен был пуститься в это плавание,— отвечал Филипп.— Что я буду делать по возвращении из него, я пока не знаю. Я перенес много страданий, Шрифтен, да и вам тоже было не легче. Мне хотелось бы услышать от вас, что вы теперь намерены делать? Если хотите, я отправлю вас с первым встречным кораблем в Европу. Если хотите, можете высадиться на Мысе. Если хотите...
— Я сделаю так, чтобы вас на борту не было? Вы это имеете в виду, минхер Вандердекен? — закончил одноглазый.
— Нет, не это. Если вы хотите плыть со мной, я готов предоставить вам место и плату лоцмана, я знаю вас как отличного моряка. То есть если вы хотите разделить мою судьбу.
— Разделить? Конечно! Мое желание быть всегда рядом с вами, минхер Вандердекен, хи-хи!
И Шрифтен остался на корабле.
«Утрехт» подошел к берегу, пополнил запасы свежей воды и после двухмесячного утомительного перехода бросил якорь на рейде Гамброна. Все это время Амина предпринимала попытки расположить к себе Шрифтена. Она часто беседовала с ним на палубе, оказывала ему разные услуги, постоянно преодолевая страх, который охватывал ее, когда оказывалась рядом с ним. Постепенно одноглазый лоцман начал замечать ее внимание и, наконец, дал понять, что общество Амины ему небезразлично. С Филиппом он был вежлив, с Аминой — почтителен. По прибытии в Гамброн он стал заходить к Амине в каюту и тогда, когда его не приглашали, но, зайдя, не присаживался и, поговорив с Аминой несколько минут, уходил. Однажды вечером, когда Амина отдыхала на вадней палубе, он подошел к ней.
— Уважаемая госпожа,— начал Шрифтен.— Вон тот прекрасный корабль на рейде возвращается через несколько дней в Голландию. Последуйте совету человека, который расположен к вам. Садитесь на тот корабль, возвращайтесь домой и ждите вашего супруга.
— Почему же?
— Потому что я боюсь, что один человек, которому я не желаю ничего дурного, может оказаться в опасности, возможно, даже в смертельной. Есть же люди, которые могут заглянуть в будущее?
— Но лишь те, которые не смертны,— возразила Амина.
— Какая разница, смертны или нет! Но я вижу то, что хотел бы отвести от него. Не испытывайте далее вашу судьбу!
— Кто же может изменить судьбу?— спросила Амина.— И скажите мне, Шрифтен, не переплелась ли как-то ваша судьба с судьбой моего мужа? Мне кажется, что это так. Поэтому ответьте мне, предприятие моего мужа благочестиво?
— Если он верит, что оно благочестиво, то оно и будет благочестивым,— отвечал одноглазый.
— Почему же тогда создается впечатление, что вы его враг?
— Я не враг ему, уважаемая госпожа!
— Нет? Тогда зачем вы пытались выкрасть у него таинственную реликвию, которая нужна ему для исполнения его миссии?
— Истинную причину я не могу назвать. Я только хотел, чтобы он прекратил дальнейшие поиски. Уж не из этого ли следует, что я его враг? И разве не было бы спокойней для него оставаться дома рядом с вами и жить в благополучии, чем бороздить далекие моря ради этих безумных поисков?
Амина не отвечала. Она погрузилась в глубокие размышления.
— Уважаемая госпожа,— обратился к ней Шрифтен после небольшой паузы.— Я желаю вам только добра. О судьбе вашего мужа я не беспокоюсь, но плохого ему тоже не желаю. Послушайте меня. Если вы хотите еще долго-долго прожить в мире и радости с вашим мужем, если желаете, чтобы он умер в своей постели, благословив перед смертью жену и детей, то все это исполнится. Для этого нужно забрать у него реликвию и передать ее мне. Но если вы хотите, чтобы Вандердекен неимоверно мучился, страдал, испытывал страх и сомнения, пока его не поглотит море, тогда оставьте ему ту побрякушку, которую он носит у себя на груди. Я вижу будущее! Подумайте над тем, что я сказал вам. Завтра утром мне хотелось бы услышать ваш ответ.
Искуситель ушел, оставив Амину наедине со своими мыслями. Она не могла унизиться до того, чтобы действовать за спиной мужа, и, когда тот пришел, рассказала ему о разговоре с одноглазым лоцманом.
— Но украсть у тебя реликвию,— добавила она,— я бы никогда не смогла, мой дорогой Филипп!
— Разве вожделения Шрифтена не доказывают, что мое предприятие богоугодно? — спросил Филипп.— А иначе захотелось бы ему мешать его осуществлению?
— Я не знаю,— отвечала Амина.— Но я, пожалуй, и сама бы с радостью предотвратила его. В том, что Шрифтен может заглянуть в будущее, я не сомневаюсь и даже верю, что он верно видит его.
— Пускай! — согласился Филипп.— Однако то, что он говорил, это лишь его высказывания, но и те не очень-то ясны. А что касается его намеков на невзгоды, то я к ним давно уже подготовлен. Я смотрю на этот мир как на нечто преходящее и надеюсь найти блаженство в другом. А ты, Амина, ты ведь не связана клятвой и можешь, последовав совету одноглазого пророка, избежать той ужасной участи, о которой он говорил.
— Я клянусь, Филипп,— отвечала жена,— что останусь с тобой, как требует того нависший над нами рок, и разделю с тобой радость и горе, счастье и невзгоды, жизнь и смерть, как это и положено верной жене!
Филипп молча поцеловал руку Амины, и на этом разговор закончился.
На следующий вечер к Амине подошел одноглазый Шрифтен и спросил:
— И что же вы решили, уважаемая госпожа?
— Шрифтен, ничего не получится! — отвечала она.
— Уважаемая госпожа. Уж коль ваш муж должен следовать своему долгу, то вам-то зачем все это нужно?
— Шрифтен, я должна поступить так, ведь я его жена, навсегда, на этом или том свете! Не осуждайте меня за это!
— Осуждать? — удивился Шрифтен.— За что? Я не осуждаю вас, я восхищен вами! Но тем самым вы причиняете мне боль. Впрочем, что такое смерть, в конце концов? Ничто, хи-хи!
Шрифтен поспешно удалился, оставив Амину одну.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Покинув Гамброн, «Утрехт» зашел на Цейлон и оттуда направился в восточные воды. Шрифтен все еще находился на корабле. После того разговора с Аминой он стал более сдержанным, старался не попадаться на глаза ни ей, ни ее мужу. Он не подстрекал людей, чтобы вызвать их недовольство, не проявлялась его вспыльчивость, не было и насмешек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41