Разослав автореферат, на второй же день махнул в кишлак. Впервые за много лет погулял с друзьями в горах. Вернулся освеженный, набравшись сил. Теперь осталась только защита. Но тут Хайдар был спокоен: все пройдет успешно — это он знал наверняка.
Час назад из кишлака приехал отец. Был он необычно мрачен. Едва поздоровался, тут же к телефону — звонить Вахиду Мирабидову. И пока тот не приехал — ни слова с сыном. Встревоженный Хайдар только и слышал: «Министерство строительства?», «Мелиорация?..» Положит трубку, побарабанит по ней черными пальцами и опять: «Министерство сельского хозяйства?», «Госплан?», «Трест?»
Иногда разговор прерывался ненатурально громким смехом отца: «Да будет вам! Что значит для председателя-миллионера ящик фруктов? Видит аллах — из собственного сада! Перестаньте, обижусь на всю жизнь!»
Наконец явился Мирабидов; как всегда, на круглом лице его светилась радость. Отец сразу же заперся с ним в спальне.
Хайдар взволновался не на шутку: уж не случилось ли что-нибудь непредвиденное? Но вскоре они вышли, оба довольные друг другом. Хайдара отослали в его комнату — пусть готовится к завтрашнему выступлению, а сами повели речь о весьма существенном и приятном — не о защите, а о связанной с ней художественной, как выразился отец, части. Вахид Мирабидов, то и дело хохоча, сдерживал отца: нет, стол надо накрыть поскромнее... Ах эти раисы! Сейчас не одобряются пышные торжества... Члены ученого совета хотя и не прочь, конечно, погулять на таком банкете, но не имеют права... Отец возражал:
— Это уж предоставьте мне, уважаемый домла! Как же это так — мой первенец становится кандидатом наук, и чтобы я, председатель прославленного колхоза-миллионера, не обмыл это дело как надо? Пусть члены вашего совета не ходят на банкеты других кандидатов, но уж на нашем торжестве обязательно должны быть! Не беспокойтесь: ваш директор сам приведет их всех. А вы будете тамадой!
— Браво! Браво! — кричал Вахид Мирабидов на весь дом.— Вот это хватка! А насчет должности тамады — ничего не поделаешь, раз уж мы послужили вашему сыну на ниве познания, придется послужить и в художественной части!
Хайдару нравились и льстивые слова Мирабидова, и чуть грубоватые шутки отца, и споры о том, в каком ресторане устраивать банкет и кого пригласить. Отложив в сторону текст своего выступления, он прислушивался к веселому разговору в соседней комнате и сам каждый раз невольно присоединялся к доносившемуся из-за двери смеху.
Хайдар любил отца, гордился им. В любых случаях отец умеет быть твердым, в-работе забывает себя. Даже его ухарские замашки нравились сыну. Во всем хотелось быть похожим на отца. И конечно, он уже ясно видел и славу и власть раиса-миллионера. Ведь и впрямь не сыщешь таких дел, чтобы были не по плечу отцу!
Несколько лет назад отец сказал: «Кончишь институт, устрою в аспирантуру». И устроил. И еще сказал: «Руководителем твоим будет самый авторитетный ученый». И добился своего! Обещал достать квартиру для сына и для Тахиры в городе — слово сдержал. А теперь говорит: как женишься, эта квартира останется тебе, а Тахире, когда понадобится, достанем другую. Выполнит и это обещание! Хорошо сейчас Хайдару! Лишь одно... Одно-единственное тревожит: Латофат! Отец годом раньше предупредил: «До каких пор будешь ходить бобылем? Запомни: через месяц, как защитишь диссертацию, сыграем свадьбу!» Теперь вплетается еще и свадьба сестры. Отец задумал оба тоя устроить за один раз, вместе. Тахира, сестра Хайдара, и братец Латофат, Кадырджан, нашли общий язык. Сейчас Кадырджан работает старшим инженером в управлении у своего отца Джамала Бу-рибаева, в «Сельхозтехнике». Тахира — единственная дочь в семье. Отец души в ней не чает. Кадырджана почему-то недолюбливает. И если решил выдать ее за него, то делает это исключительно ради Хайдара. Хочет понадежней скрепить предстоящий союз сына с Латофат. А Латофат...
Что-то случилось с ней в последнее время. Что именно, Хайдар не знает, но чует сердце — что-то происходит!..
Хайдар резко отодвинул стопку бумаг на столе, встал и, сунув руки в карманы брюк, подошел к окну.
Небольшой тенистый двор, стесненный многоэтажными домами, был полон детьми. Две девочки раскачивались на качелях, привязанных к длинному суку огромной ярко-зеленой шелковицы. Они взлетали высоко, до балконов третьего этажа, и с визгом летели вниз, к земле. А у арыка стоял бритоголовый мальчуган лет четырнадцати и влюбленно смотрел на девочек, на их парашютом надутые платья...
Хайдара позабавили и расплывшееся в улыбке лицо мальчика, и визжащие от восторга девочки. Давнее, сладчайшее воспоминание затуманило голову.
Лет пять назад, перед сессией, в начале лета, он приехал в кишлак. Ночью долго веселился с друзьями детства в саду под старым тутовым деревом. Хорошо выпили, посудачили о кишлачных девушках, посмеялись вдосталь. Там же под деревом и заснул под утро на застланном одеялами помосте. Его разбудил треск ломающихся веток и отчаянный крик сестры:
— Ой, дададжан! Латофат!..
Хайдар как был, в трусах, вскочил на ноги и увидел: атласное платье Тахиры алым стягом полыхало где-то в поднебесье, у самой вершины старого, могучего дерева, а прямо над Хайдаром, в трех-четырех метрах от земли... висела, крепко схватившись руками за ветку, девушка в ярко-цветастом шелковом платье... И первое, что бросилось в глаза и сладко обожгло,— оголенные, длинные, со ссадинами в нескольких местах, стройные ноги — белые, не тронутые солнцем на бедрах.
Это было так неожиданно и так жгуче откровенно, что Хайдар задохнулся от горячей волны, подступившей к горлу.
— Прыгай! —он протянул руки.
Девушка испуганно взглянула вниз, торопливо оторвала одну руку от ветки, потянулась к задравшемуся подолу и .. с тихим вскриком упала в объятия Хайдара. Каждой клеткой своей он ощутил молодое, трепещущее тело, увидел близко-близко испуганные, неправдоподобно черные зрачки ее больших глаз, чистую, нежную смуглость лица и, не помня себя, принялся целовать ее губы, царапины на шее и на плечах. Девушка, казалось, поддалась его необузданной ласке, на миг вся прильнула к нему. И тут, как нарочно, раздалось неуместное глупое «вай!» спрыгнувшей на землю Тахиры Девушка, упершись коленками в его живот, резко рванулась, выскользнула и бросилась в гранатовые кусты за шелковицей.
Это и была Латофат. Красавица Латофат, о которой в ту ночь толковали кишлачные джигиты. Хайдар и раньше видел ее, когда приезжал на каникулы. Но никак не думал, что за год-другой она может так расцвести.
Весь день Хайдар ходил ошарашенный. Стоило на миг остаться одному и закрыть глаза, как снова всем существом ощущал ее молодое, трепетное тело, видел нежную, бархатную черноту бровей и ресниц. Томился, места себе не мог найти. Да что говорить о былых временах, даже вот сейчас, в эту минуту, только вспомнил тот поцелуй — случайный дар судьбы — и снова обожгло, места себе не находит.
Хайдар отвернулся от окна, но сесть за стол теперь он просто не мог.
Да, что-то стряслось с Латофат в последнее время. И глаза совсем стали другие, огромные глаза, что так смотрели на Хайдара в то счастливое утро. Теперь при встрече с ним становятся холодными, чужими. Скрытная стала, что-то есть у нее на уме. Что-то есть...
Из соседней комнаты донесся возбужденный голос отца:
— Все! Эта ваша защита уже сидит у меня вот где! Дай бог сыну выйти целым и невредимым из этой кутерьмы — через неделю закачу два тоя.
Хайдар улыбнулся. Отцовское «закачу два тоя» прогнало его тревогу. Поистине, нет таких дел, чтобы отец не уладил. Лишь бы он был жив и здоров, все остальное обойдется...
— Тахира! Покушать г а т о п, моя сладкая? — снова раздался довольный голос отца.
И опять улыбнулся Хайдар: «гатоп» — слабость отца, любит, если хорошее настроение, вставить в речь русское словцо.
— Гатоп, дададжан! — голосок Тахиры звенел радостно, и Хайдар понял: на кухне, кроме Тахиры, был и Кддырджан.
— Несите сюда!
-Пол сотрясся от тяжелой, твердой поступи, дверь комнаты Хайда-ра широко распахнулась.
На пороге стоял Атакузы: ноги расставлены, руки — в бока, новая, с необмятыми швами, черная тюбетейка победно сдвинута на лоб. На смугло-коричневом, поблескивающем, как медь, возбужденном лице разлито довольство. Он смотрел на сына, отцовская гордость так и выпирала из него. И во всем его облике — в уверенной осанке, в жилистой, сильной фигуре, в хмельных, лихорадочно блестящих глазах — неуемная сила, вера в себя.
— Хватит! Кончай свои доклады-поклады! Отдохни, сил наберись перед завтрашним сражением! Правда, твой домла уверяет — диплом у тебя в кармане. Спасибо за ваши труды, домла. Вот вы действительно огулбола.— Атакузы подошел к сидящему Вахиду Мирабидову и по-братски обнял его.
И «огул-бола» — настоящий мужчина — расцвел самой яркой из своих золотых улыбок. Мирабидов подмигнул Хайдару. Видно, продолжая разговор, который вели в гостиной, сказал:
— Не расстраивайтесь из-за вашего дяди. Он старый человек, и взгляды его... как бы это сказать?., несколько отстали...
— Эти взгляды у меня вот где сидят!..— Атакузы показал на затылок.
— Ладно уж, будем великодушными, дорогой! Вспомним, сколько бед перенес Нормурад Шамурадов! Простим ему заблуждения. По правде сказать, мне его жаль!
Сияние на круглом румяном лице затянула тучка печали. Домла Мирабидов чуть наклонил голову с розовыми просветами в редеющих пепельно-серых волосах — предался на миг думам. Ростом он доходил всего лишь до плеч Атакузы и заметно начал полнеть, однако живота не отрастил и казался просто плотным, крепким мужчиной. Одежда молодила его: модная, хорошо сидящая голубая тенниска, тщательно отутюженные брюки с острыми, как лезвия, складками. И совсем уж по-молодецки — яркий розовый галстук на шее.
Да, друзья, не обижайтесь на старика. Нормураду Шамурадо-ничу пришлось нелегко в жизни...— повторил Мирабидов.
Это конечно... Вот только...— лицо Атакузы горько сморщилось. Он же дядя мне, а ведет себя хуже чужого.
Не надо, отец!—Хайдар, под стать своему руководителю, гкмкмто склонил голову.— Не будем обижаться на старика...
Хайдар и сам мог бы помнить обиду. Неделю назад заходил к старику, а ушел от него как в воду опущенный. Но сейчас... Не хотелось вспоминать о неприятностях. Да и в самом деле, старик сейчас казался таким беспомощным и жалким. А Вахид Мирабидович — как благородно, осторожно погасил он обиду отца!
— Идет! — сказал Атакузы.— Не будем портить настроение в такой день. Тахира! Где же твой хваленый плов?
— Иду, иду, дададжан! — Тахира вошла, неся целое блюдо мелко нарезанных огурцов и помидоров. Ее гладкие, ровно подрезанные волосы мягко рассыпались по белой шее, на порозовевшем лице играли ямочки, и оно походило на круглую румяную лепешечку, только что вынутую из тандыра. Тахира была явно взволнована, возбуждена. Видно чувствуя сама, как раскраснелась, не знала, куда деть сияющие счастьем глаза.
Вслед за Тахирой появился долговязый, весь красный от жары Кадырджан, он нес на вытянутых руках огромное блюдо с горой розового, дымящегося плова. Комната наполнилась острым и пряным ароматом жареного лука, перца, чеснока и мяса. В узких, по-кошачьи зеленоватых глазах Кадырджана, в резко выступающих скулах таилась торжествующая улыбка. Почуяв причину его довольства, Атакузы метнул сердитый взгляд на дочь. Но сели за стол, и тосты один за другим рассеяли понемногу тучу. Пили за завтрашнее торжество, за профессора Мирабидова, его зятя Шукурова, прекрасного человека и талантливого, как выразился Атакузы, руководителя. Подобрев, Атакузы познакомил Вахида Мирабидова с Кадырджаном и даже поднял бокал в честь предстоящей «двойной свадьбы». Тут уж и Кадырджан не остался в долгу. Забавно шевеля кончиком крючковатого носа, предложил тост за его лучшего друга Хайдара, достойного сына Атакузы-ака. Кто еще, если не Атакузы-ака, мог вывести отсталое хозяйство в миллионеры. Он, Хайдар, достойный сын и Алияхон-апа, чьей любовью и заботой выпестована эта чудесная семья.
Хайдар знал, что его будущий родич Кадырджан ловкий шайтан, но никак не предполагал за ним такого таланта. Ну и дипломат! В одном тосте сумел объять необъятное — возвеличил столько людей, упомянул при этом и своего отца Джамала Бурибаева... Отец, по его словам, будет безгранично рад породниться с такой семьей.
Вахид Мирабидов до этого не очень-то замечал Кадырджана, а тут с места привстал и, чокаясь с Атакузы, полушутя воскликнул:
— О, выходит, и с этой стороны порядок — священный союз со старым другом! Хоть и бывший, но все же замминистра!
Атакузы шлепнул по столу большой, смуглой до черноты ладонью, тоже полушутя ответил:
— Пусть этим гордится ваш бывший заместитель министра, пусть радуется, ведь становится родичем не кого-нибудь — самого Атакузы Умара-оглы!..
Тахира, засмущавшись, побежала на кухню. За ней вслед рванулся было и Кадырджан. Атакузы не выдержал — рыкнул:
— Что это вы так цепляетесь за подол, уважаемый зятек! — Медно-красное лицо его окаменело.— Простите нас, но джигит должен быть джигитом, соблюдайте достоинство. Сыграйте сначала той! Оформите все законно, тогда и увивайтесь себе вокруг жены сколько захочется! Правильно я говорю, домла?
Вахид Мирабидов попытался свернуть разговор на шутку:
— Разве вы бываете не правы, дорогой? Но молодежь...
— Я ничего не имею против молодежи, домла! Пусть влюбляются и веселятся! Но выходить за рамки приличий — это нет! Вы уж извините нас, стариков, Кадырбек. Мы не скрываем, что думаем, так-то лучше — открыто.
Кадырджан как ни в чем не бывало проглотил укор будущего теетя:
— Нет, нет, что вы, дададжан! Не из-за чего нам обижаться...
— Ладно, с этим — точка! — Атакузы еще раз поднес свой бокал к бокалу Вахида Мирабидова: — За вашу 'славу! — Выпил и внезапно встал: угощение закончено.
Встал и Хайдар — собрался было проводить своего руководителя. Атакузы властно остановил:
— Занимайся своим делом. Домлу отвезет Кадырбек!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41