А тут еще узнал, что будущая невестка ненаглядная надумала дальше учиться и сюда приехала не одна, а с научным руководителем из Ташкента, с тем самым — с жердью. Собирается ставить здесь какие-то опыты! Ставь, ставь... Если что, то и братцу твоему не видать Тахиры.
— Бедняжка... Тоже мне!—Атакузы нехорошо усмехнулся.— Я говорю серьезно. Пусть только отколет какое-нибудь коленце.— Атакузы решительно вышел из комнаты.
Полумесяц, только что сиявший в небе, спрятался в гуще деревьев, небо было полно белых крупных звезд, одна ярче другой. Атакузы прошел мимо густых гранатовых кустов в глубь сада. Там, в глинобитном дувале, темнела калитка в соседний двор с четырехкомнатным домом. Здесь поместил Атакузы своего дядю. А раньше здесь жил главный механик колхоза Наимджан со своей семьей. Атакузы переселил его в один из новых домов на окраине кишлака. Наимджан, парень простой, добродушный, как будто ничего не имел против, только жена у него горластая, уперлась, как коза: никуда отсюда не перееду. Потом вроде бы примирилась, но, когда переезжала, навешала, что называется, на раиса всех собак. Уж такой шум подняла! Было чему порадоваться недругам Атакузы. Есть такие — денег не пожалеют, только подай скандал. Скверно, что и Атакузы не удержался. Пригрозил: мол, если захочет, не только из дома — из кишлака выселит. А еще хуже не владеет он собой в гневе — перевел мужа ее на работу в степь Правда, для этого предлог нашелся — укрепить надо хлопководческую бригаду. Но ведь и Наимджан тоже не дурак, понял, конечно, что к чему.
И кто же мог знать, что дело дойдет до такого скандала? Запросто устроил бы дядю в другом месте. В другом? А кто бы там присматривал за ним? Кто ухаживал бы на старости лет?
Только что отремонтированный дом еще не совсем просох, в нос ударило острым запахом свежей краски. Атакузы нащупал в темноте выключатель, зажег свет. Направо из коридора шла дверь в небольшую комнату — спальню. Налево — в гостиную. Здесь сейчас горой лежали книги.
Атакузы опустился на корточки, не без волнения потрогал аккуратно перевязанные белыми тесемками пачки книг. Он любчл книги, особенно по истории государств. Ведь в свое время окончил исторический факультет, мог бы историком стать. Да вот завяз... Алия тоже знала цену книгам. Но собранные им и его женой книги — капля по сравнению с тем, что у старика. И десятой части не составляют от его библиотеки.
Да, если вдуматься, большой человек дядя! Целый кладезь знаний. И при всем при том есть в нем много такого, что Атакузы не может понять.
Домла пусть не каждый год, но, во всяком случае, через год-два обязательно навещал кишлак. И всякий раз его приезд становился для Атакузы испытанием. Казалось, не было такого дела, куда бы дядюшка не сунул нос!
Ведь это он, Атакузы, все оттягивал переезд стариков в кишлак — все колебался, хорошо знал характер дяди. А теперь, после смерти жены, пришлось перевезти, не оставишь же одного. Атакузы — единственная его опора. Покойная мать при жизни не раз говорила: «Он один только и остался из наших родных, твой дядя. И судьба обидела его. Ты уж сделай все, согрей его старость, сынок!»
Однако что это? Кажется, кто-то зовет?
— Отец! К телефону! Из обкома...
«Шагай, Атакузы, дела ждут!»— скомандовал себе.
2
Алия встретила его на айване.
— Халмурадов...— сообщила шепотом. «Должно быть, получил уже мое письмо».
Неделю назад Атакузы послал на имя Бекмурада Халмурадовича жалобу — доняли-таки его строительные организации. В прошлом году Халмурадов собственной рукой заложил угловой кирпич под фундамент первого дома будущего городка в степи. Должен бы помочь...
Атакузы, стараясь не показать волнения, сказал:
— Видит бог, не хотел я тревожить вас, Бекмурад Халмурадович. Но ведь вы стояли у истоков дела, своей рукой заложили первый
кирпич. И вот теперь... Все застопорилось, ни шагу вперед, только назад, назад...
— Ладно, ладно,— перебил Халмурадов.— Через пару дней соберем у вас в степи руководителей строительных организаций, проведем летучку,— пожалуйста, выкладывай все, что на душе.
— Спасибо, тысячу раз вам спасибо!
Атакузы собрался уже прощаться, но услышал легкое покашливание секретаря обкома.
— Есть еще один разговор. Вы слышите меня, Атакузы-ака?
— Слышу, слышу...
— Дело в том... Возможно, на днях к вам заглянет комиссия. Сердце Атакузы екнуло. Еле перевел дух.
— По какому вопросу?
— Не телефонный разговор. Потом. Но...— в трубке опять покашливание. Видно, Халмурадов что-то тянул, недосказывал.
Атакузы лихорадочно, мучительно перебирал: кто мог накляузничать? Может, снова всплыли мраморные плиты? Или... Недавно был с Шукуровым разговор насчет стройматериалов... Может, он и наговорил чего...
— Нет-нет,— перебил его Халмурадов. Оказывается, Атакузы высказал свою мысль вслух.— Шукуров, по-моему, уважает вас,— продолжал секретарь.— Словом, не слишком беспокойтесь. Комиссии могло и не быть. Жалоба попала в руки первого. Да, может, еще никто и не приедет. Не расстраивайтесь. Вы слышите меня, Атакузы-ака?
— Бекмурад Халмурадович! Товарищ секретарь обкома!— Атакузы обожгла обида.— Освободите меня от этой работы!
— Вот тебе на!..
— Я серьезно говорю. Видит аллах, все эти комиссии...
— Хватит! Не нойте!— В трубке резко щелкнуло; должно быть, секретарь обкома ударил рукою по столу.— Чтобы больше я не слышал такого! Вы не ребенок! Даже если комиссия — это еще не значит, что мы вам не верим! Сам разговор мой с вами доказывает обратное. Понятно? Так что работайте и не сбавляйте темпов. Всего хороше...
Частые гудки в трубке прервали последнее слово. Атакузы не успел даже сказать «до свидания».
Секретарь не сообщил ему ничего нового, не впервые Атакузы слышал такое. И все же до самого рассвета не сомкнул он глаз. В ушах звенело часто и тонко: пи-пи-пи!
Вот уже более двадцати лет Атакузы председатель. За эти годы он забыл, что такое покой. А уж настроил, наворочал сколько! Один поселок чего стоит — белый, благоустроенный, красивый современный городок. А было: грязный, запущенный кишлак Йиглаган-ата. Узкие кривые улочки, на площадях горы золы и мусора — все это вместе с развалинами крепостных стен, с руинами древнего кургана — всю эту рухлядь Атакузы снес с лица земли. Новые, светлые дома стоят теперь на прямых широких улицах. Густые тенистые аллеи и даже парки к услугам жителей нового кишлака. Зловонные хаузы засыпаны землей, вместо них вырыты и обсажены деревьями новые хаузы — чистые, прозрачные пруды. Атакузы не устает расширять колхоз. В позапрошлом году взял обязательство освоить три тысячи гектаров земель в степи, по соседству —там, куда пришла вода. Там тоже будет новый городок, сады и парки. И за все, за все старания что он получает? Одна жалоба за другой, кляуза за кляузой! В первое время Атакузы плевал на жалобы, на комиссии — их тут достаточно побывало, проверяли. Но, видно, возраст берет свое. Обидно, все ведь силы и здоровье отдал колхозу, ноет душа от людской неблагодарности, не из камня же он. Тоже ведь человек! Да и громадное дело, которое сейчас затеял, многого требует. Приходится иной раз и обойти инструкции. Ничего не поделаешь. Если крепко держаться за букву закона, останешься с пустыми руками! Например, обязан он дать по плану пятнадцать тысяч тонн хлопка. Страшно даже подумать — из легчайшего пуха, по граммам собирать эти тысячи, и не килограммов, не центнеров— пятнадцать тысяч тонн! Чтобы добыть их, нужна тысяча тонн удобрений! А отпускают не больше пятисот. Вот и доставай как знаешь, хоть из-под земли. А не достанешь — уплывут твои пятнадцать тысяч тонн, и стой тогда осенью по стойке «смирно» на бюро райкома, а то и самого обкома!
Все это он недавно выложил Шукурову.
А было так. Весть, что его приглашает Шукуров, нашла Атакузы в степи. Время приближалось к вечеру, и Атакузы совсем некстати было ехать в район. По дороге у шалаша первой бригады наткнулся на Наимджана. Он, как перевели его в степь, замкнулся, ходит понурый, мрачный. А на этот раз — что такое?— улыбается во весь рот. Наим-джан взвешивал в руках две большие, каждая с чайник, желто-зеленые дыни-скороспелки — хандаляшки по-местному.
Атакузы загорелся, выскочил из машины:
— Поспели?
— Еще как! Мед! Попробуете?— Наимджан выхватил из ножен, висевших на пояске, небольшой кривой нож, ловким, быстрым взмахом провел по дыне. Ломтики таяли во рту, а уж пахли — сладость!
И тут вдруг осенило Атакузы:
— Найдется с десяток?
— Десять — нет, штук пять сыщем.
— Давай сюда!— весело потребовал Атакузы.
С этими дынями-скороспелками он и прикатил к дому Шукурова. Уж как удивилась Махбуба этим нежно-золотистым хандаляшкам, сколько было радости! А две ее дочки просто визжали от восторга, так и накинулись, схватили по дыньке. В это время подъехал и сам Шукуров:
— Что тут происходит?
— Это?— сказал Атакузы и подмигнул Махбубе.— Это взятка, Абрар Шукурович. Узнал, что опять по жалобе вызываете, ну и решил подсластить ваши уста...
Шукуров взял золотистую хандаляшку, повертел в руке, засмеялся:
— Хороша взятка!
Атакузы хотел было продолжить шутку, но вовремя сдержался:
— Первый плод нашего труда в степи!
— Но-о? Это здорово!— Шукуров сгреб своих визжавших дочек
в охапку, понес во двор.— А вы угадали насчет жалобы,— улыбнулся через плечо.
— Не иначе, опять настрочил старый хрыч Аксакал — белобородый?
— Нет, на этот раз строчили не белобородые, а чернобородые хрычи!— снова засмеялся Шукуров.
Так удачно началась беседа. Потом за столом выпили по рюмке вина, и Шукуров объяснил: есть, мол, разговоры, будто Атакузы норовит отхватить жирный кусок за счет соседей. Вот тут Атакузы и выложил все свои обиды.
Шукуров ни разу не прервал его, выслушал до конца. Но все-таки, хоть и мягко, пожурил:
— Я понимаю, не для себя стараетесь. Но вы же не один в районе. Выходит дело, и этот не понял. А теперь комиссия. Нет, видимо, как ни старайся, все равно не оценят! Хоть все здоровье положи, жизнь отдай ради нужного дела — никто даже спасибо не скажет. Так к чему стараться, зачем ему это?
Атакузы ворочался, гнал думы, но сон не шел. В конце концов поднялся, вызвал машину.
3
Шофер у Атакузы лихой. Недаром прозвали Учар. Летун, одним словом. По взгляду умеет угадывать волю раиса. Он уже ждал у ворот. Атакузы коротко процедил:
— В степь! — И вдруг передумал: — Погоди, прокатишь сначала по кишлаку.
— По какому кишлаку?
— По нашему! Начинай с правления, потом — по всем улицам! Учар вскинул брови: «Интересно получается». Нажал на газ. Восток только начал светлеть, и даже рано пробуждающийся
кишлак все еще спал.
Посередине большой площади перед правлением, сплошь покрытой ярким, никогда не вянущим газоном, взмывал в небо обелиск в честь погибших в войну джигитов кишлака. Атакузы залюбовался убегающей ввысь мраморной стелой. Темно-зеленый мрамор, тот самый, что удалось вырвать из рук белобородого!
По одну сторону двухэтажного здания правления сплошная стена витрин — универмаг, по другую — колонны комбината бытового обслуживания, напротив красовался тяжелый, отделанный тем же зеленым мрамором портал Дворца культуры. А чуть поодаль влево, в глубине фруктового сада, белели два новых двухэтажных дома. Они смотрели друг на друга, разделенные двумя детскими площадками. Один дом — для детсада, другой — для яслей. Дальше шел котлован будущего огромного хауза, на дне громоздилась гора железных труб.
Оба дома Атакузы начал строить еще осенью — в ответ на постановление ЦК о дошкольных учреждениях. Халмурадов тогда одобрил его начинание, похвалил: «Правильно, поставил дело на широкую ногу.
Будешь у нас примером для всех. Проведем совещание. Напишем в газетах!»
А главное — появилась возможность пробить никак не пробиваемое — провести в кишлак природный газ: для яслей! Сколько нервов, хитрости, лести, бесконечных поездок стоили те вон трубы, что лежат в котловане хауза, припрятанные от недобрых глаз. Поймут ли люди его старания? Скажет ли кто спасибо? А может, так: его делами его же самого и начнут бить?
Сделав круг по площади, машина свернула мимо Дворца культуры направо. «Волга» стремительно неслась по прямой как стрела улице. По обе стороны мелькали — один под стать другому — стройные, будто свечи, тополя. Убегали назад одноэтажные дома — чистенькие, словно только что побеленные.
Объехав несколько улиц, «Волга» вылетела на плоско срезанную вершину высокого холма. Здесь была еще одна площадка. Еще просторнее первой.
— Стой! — Атакузы рывком открыл дверь, выпрыгнул из машины.
В двухстах шагах от места, где он стоял, сверкало стеклом и алюминием трехэтажное здание школы. Правее школы — пологий спуск к огромной чаше стадиона, слева рядами сбегали вниз деревца — фруктовый сад, заложенный самими школьниками.
С каждой минутой все отчетливее выступал просыпающийся под холмом кишлак. Солнце уже освещало улицы, дома, укрытые деревьями, лощину за садом и большое кладбище вдали за лощиной... Справа от кладбища, за холмами, как будто рядом, сверкали белизной снежные вершины, а у подножия горной гряды что-то клубилось, голубело в утреннем тумане — арчовые леса урочища Минг булак.
Там, на холмистых склонах урочища, гордость Атакузы — гигантское строительство животноводческого комплекса.
Он оглядывал с высоты свое хозяйство, любовался делом своих рук. Всматривался жадно, будто в последний раз видел и эти сады, и поля, и утонувший в зелени кишлак. Будто прощался...
Глаза раиса загорелись, он посмотрел на шофера:
— Учарбай, помнишь, что было здесь лет пятнадцать назад?
— Как ни помнить! Одни развалины только и были.
— Спасибо тебе, сынок! Ну, поехали! Учар искоса взглянул на председателя:
— Чем-то расстроены, раис-ака? Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего особенного! — успокоил Атакузы, но простые слова Учара еще крепче растравили раны.
Кляузники... Бог с ними! На то они и кляузники. А вот в обкоме! По должности своей ведь обязаны быть справедливыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41