Голодные орды разоряли молдавские села. Жители прятали съестные припасы где только могли, даже в собственных постелях, но это мало помогало.
Оставив средние суда в Глубокой пристани, генерал-майор прибыл в Херсон. Дом, в котором он квартировал о прошлом годе, был занят инженером-голландцем на русской службе де Воланом. Адъютант Курдиманов сыскал для генерала другой дом неподалеку. Несколько дней Рибас отлеживался и хандрил. Прогулки по зимнему Херсону были унылы. Неделю город продувало ветрами из степей, неделю морозными шквалами с лимана. Город вырос, как и кладбище возле церкви Великому-ченницы Екатерины.
Солдат с почтового двора принес почту. Жена писала о своем свидании с императрицей, о том, что ее величество милостиво отзывалось о генерале Рибасе. Попов сообщал о начавшихся мирных переговорах. Измаильский сераскир Гассан-паша, прошлогодний турецкий флотоводец, имел постоянное сообщение с Потемкиным. От графа Суворова-Рымникского пришло два письма. Первое, еще октябрьское, задержавшееся в пути, написанное по-итальянски, было коротко: «Непобедимый Дориа, Осип Михайлович! Время Вашему Превосходительству превзойти наследника Барбароссы. Преданнейший слуга Александр Суворов».
Старинный знаменитый род Дориа дал республике немало блистательных военоначальников. Барбароссы тогда же прославились как отчаянные корсары, захватившие Алжир и Тунис. «Очевидно, под наследником Барбароссы, которого я должен одолеть, граф имеет ввиду капудан-пашу турецкого флота», – решил Рибас.
Второе письмо, ноябрьское, написанное по-французски, было ответом на послание Рибаса. Суворов писал: «Письмо от 30 октября, коим Ваше Превосходительство меня почтили, есть повторный знак Вашего доброжелательства и Вашей ко мне дружбы. Сия-то дружба и внушила Вам столь лестное мнение, касательно победы, одержанной союзными войсками над армией великого Визиря на берегу Рымника. Не стану уверять, что мне безразличны рукоплескания знатока, храброго генерала и доблестного героя, который ввиду целого неприятельского флота, под огнем 37 судов берет штурмом хорошо укрепленную крепость; напротив, высоко ценю оные и буду ценить вечно. Не лишайте меня, Генерал, дружбы, кою Вы мне до ныне выказывали, и будьте совершенно уверены, что я всегда пребуду с величайшей преданностью и безграничным уважением».
Взятие Бендер закрыло кампанию 1789 года. Редкие теперь курьеры и офицеры из Ясс, из ставки Потемкина, с упоением рассказывали о баснословно сказочной жизни князя. Гарем красавиц – жен его генералов, составлял молдавскую свиту Потемкина. Для своей ненаглядной Прасковьи он вырыл подземный замок, выложил его шкурами всех животных, что есть на земле, и бриллиантовыми венками. Впрочем, от императрицы князь действительно получил венок с бриллиантами в сто пятьдесят тысяч да еще сто тысяч наличными. Его пожаловали «великим гетманом казацких войск», наряд гетмана он придумал сам.
Тем временем Рибас обновлял свой гардероб. Тонкое сукно с трудом нашли в Херсоне и портной уж строил мундир, как из Ясс явился курьер и сообщил, что в свите Потемкина и в армии отныне все генералы носят мундиры грубого солдатского сукна по примеру князя. Пришлось и Рибасу раскошелиться и на второй мундир, в котором он встретил Рождество и известие о награждении орденом святого Георгия третьего класса. Первым генерала поздравил Суворов: «Милостивый государь мой Осип Михайлович! Ваше Превосходительство с получением Императорской милости усерднейше поздравляю; радуюсь и желаю от всего сердца достичь и высших степеней сего ордена».
В Рождественские дни в столовой Рибаса можно было увидеть очаковского коменданта Кастро де Лацерда, генерал-аншефа барона Ивана Ивановича Меллер-Закомельского и адмирала Мордвинова с женами, инженера-голландца де Волана, генералов Гудовича, Мекноба и Шереметьева. Дамское общество украшало присутствие Катрин Васильчиной, которая по зимнему пути прикатила из Екатеринослава вместе с Михаилом Фалеевым третьего дня. Рибас не видел ее до этого, и появление Катрин было приятным сюрпризом для него. Расспрашивать Катрин о сыне не пришлось – ее тетушка регулярно писала генералу.
Стол украсили цветами из оранжереи адмиралтейства, бургундское, пряная телятина по-итальянски, двойная гданьская и барбарисовое мороженое. Тосты за новоиспеченного кавалера ордена Георгия не заставили себя ждать. Жена Мордвинова оказалась отнюдь не флорентийской богиней, а типичной сухопарой англичанкой в платье а ля фрак. Она почему-то во все глаза смотрела на Катрин, а когда спохватывалась и наклонялась к тарелке, то казалась заплаканной. Катрин была в платье а ля триумф. Корсет так изящно облегал ее тело, что даже Мордвинов был взволнован. Высокую прическу обольстительницы венчал султан из перьев.
Рибасу она сказала всего одну фразу, обращенную непосредственно к нему:
– Прекрасный Иосиф, ваша бригантина скоро пойдет ко дну от тяжести наград, полученных вами.
Он не успел ответить – заговорили о французских делах.
– Братья короля бежали в Англию, – сказала жена Мордвинова Генриетта; жена барона Меллера-Закомельского сообщила:
– Мне писали, что в октябре в Версале толпа ворвалась в спальню Марии-Антуанетты!
– Королева была одета? – поинтересовался инженер де Волан, а Гудович развеселил всех замечанием:
– Кто же находится в спальне в шубе?
– Ворвалась толпа, и что же? – спросила Катрин.
– Королева стреляла! – ответила баронесса.
– Метко? – поинтересовался де Волан, начинавший все более нравиться Рибасу.
– Один убитый.
– Толпа, видно, была не столь густой, – сказал де Волан.
– Королевскую чету вынудили выехать из Версаля.
– Куда же?
– В Париж.
– Это гораздо ближе, чем от нас Кременчуг, – заметил ироничный де Волан.
Воспоминание о прошлогодней прогулке на бригантине в Кинбурн в обществе Катрин были свежи в памяти генерала. И несмотря на то, что Фалеев цербером был рядом с ней, Рибас пытался завладеть вниманием женщины, объявлял присутствующим:
– Послушайте, господа, стихи, которые мне прислал Суворов. Стихи его собственного сочинения.
К Божествам на небеса
Я сегодня поднялся.
И они сказали мне:
– Позабудь нас и во сне.
Для тебя, для малой тли,
Нет прекраснее земли.
– Выходит, Суворов после Рымника не только граф, но и пиит? – спросил Гудович.
– Но свои стихи он заканчивает строфой: «Гений счастлив лишь уделом, что летит вперед к Бендерам». – Отвечал Рибас.
Катрин продолжала беседу с комендантом Очакова об испанских вуалях.
– Мадемуазель Брэтен была бы в восхищении от вашего платья, – продолжал осаду ветренницы новоиспеченный георгиевский кавалер, а Катрин обращалась за соусницей к генералу Мекнобу.
Рибас оставил тщетные попытки. Но когда было решено отправиться на прогулку по заснеженным окрестностям, Катрин улучила минуту и и горячо зашептала на ухо Рибасу:
– В три по полуночи пошлите своего человека с пистолетами. Пусть выстрелит два раза возле церкви. Спустя получас прикажите стрелять у Данцигского трактира. А потом на окраине.
– Расспросить ни о чем не удалось: Фалеев подхватил укутанную в лисью шубу Катрин на руки и перенес в подлетевшую карету. Надышавшись морозным воздухом и устроив испытание лошадям, вернулись, выпили двойной гданьской. Мужчины прошли в кабинет, куда подали кофе и трубки. Заговорили на тему мифическую: когда же российские орлы воспарят над мечетями Константинополя?
– Сие немыслимо, – говорил барон Меллер. – Пруссия поднимает двухсоттысячное войско. Угрожает нашей союзнице Австрии.
– Австрия давно дрожит от прусского кнута, – заметил Гудович. – А поляки только и ждут, чтобы ударить нам во фланг.
Шереметьев шепотом выдал государственную тайну:
– Императрица написала Потемкину, что нет никаких сомнений в намерении Пруссии и Польши напасть на нас весной.
Присутствие генералов в Херсоне и Рибаса объяснялось тем, что Потемкин решил собрать против Польши корпус Репнина и расположить его по Бугу. Репнину он подчинил корпус Гудовича, казаков Платова и десять эскадронов Чепеги. Против турок на правом фланге остался стоять Суворов с девятью полками, а на левом назначен командовать барон Меллер-Закомельский. Ему с Кутузовым долженствовало держать Бессарабию и низовья Днестра. Батальоны пехоты на флотилии Рибаса подчинялись барону.
Перед разъездом пили шампанское. Катрин флиртовала с комендантом Кастро де Лацерда, Михаил Фалеев не сводил с них глаз. Гудович, сделав глоток шампанского, объявил:
– Вино поддельное. Его в Рязани делали.
– Быть не может!
– Я знаю шесть способов подделать шампанское, – уверял генерал. – Да вы возьмите ведро березового сока на полтора ведра молодого вина. Бутылки непременно выполощите французской водкой, разлейте все в них, пробки проволокой укрепите да ставьте в песок. Но прежде года сего напитка не начинать!
Разъехались заполночь. Около трех генерал поднял адъютанта, дал ему пистолеты и объяснил, что нужно делать. От такого странного поручения с адъютанта вмиг слетел сон.
В три пополуночи в спящем Херсоне грохнуло два выстрела. В ответ – лишь лай собак. Рибас прислушивался, подходил к окну, и спустя четверть часа фигурка в лисьей шубе мелькнула у крыльца. Генерал выбежал, подхватил Катрин на руки, внес в дом.
– Вы сумасшедшая, – сказал он, целуя ее.
– Сумасшедший он, – отвечала Катрин, но продолжения не последовало – любовники, не потушив свечи забыли обо всем на свете.
Когда очнулись, Рибас, целуя Катрин, спросил:
– Кто же все-таки сумасшедший?
– Леонтий, – отвечала она. – Увезите меня.
– Что между вами происходит?
– Он невыносим.
– Я вскоре уезжаю в Яссы.
– Вы не оставите меня с ним!
– Конечно, конечно.
– Он преследует меня. Мне некому пожаловаться! Я уж было сбежала из Екатеринослава, но он вернул меня силой с полдороги. Выслал за мной казаков.
– А сегодня? Зачем эти выстрелы?
– В Кременчуге в меня влюбился киевский подполковник. Он нарочно оскорбил Михаила и вызвал его. Мишель – трус. Ночью его люди схватили меня и увезли. А подполковник написал, что будет его преследовать. Как только узнает, где он, будет стрелять под его окнами, вызывая его этим на дуэль.
– Вы остановились возле церкви?
– Да!
– Страшная история.
– Увезите меня.
Хлопки двух выстрелов у Данцингского трактира достигли их ушей.
– Наверняка мой адъютант считает, что я спятил. Михаил послал кого-нибудь искать мнимого подполковника?
– Сам отправился с тремя казаками.
– Моему адъютанту несдобровать.
– Но он совсем не похож на киевского подполковника.
– Как же вам удалось сбежать?
– Они все были пьяны.
– И вы вернетесь?
– Мои платья, деньги и драгоценности там.
– Идемте. Я живо проучу его.
– Я не хочу скандала!
– Но как вы объясните, где вы были?
– Это пустяки. Скажу, что волновалась за него, пошла искать. Когда вы едете в Яссы?
– Через два дня.
– Я соберусь незаметно.
На следующий день к Рибасу зашел пасмурный Фалеев. Не раздеваясь, осмотрелся, спросил:
– Не было ли у вас Катрин, генерал?
– Нет, – ответил Рибас и хотел уж было выставить негодяя за дверь, но тот казался искренне опечаленным и встревоженным.
– Ее нет нигде с утра.
– Ищите у здешних дам, – сказал Рибас и ушел в кабинет.
Карета генерала, поставленная на полозья, выезжала из Херсона, позади скрипели на снегу сани с солдатами. Внутри карету утеплили войлоком и мехами. На околице из крайнего дома видением в голубых песцах выскользнула на дорогу Катрин. Херсонский обыватель волочил следом два высоких кожаных мешка. Через мгновение сладкий запах амбры и смех женщины кружил голову генералу. Херсонский обыватель, раскрыв рот, смотрел вслед поземке, вьющейся за отъезжающими.
Лицо Катрин пылало. На пепельно-русых волосах чудом держалась английская шляпка.
– Вы замерзнете в дороге.
– Ах, я специально не закутывалась, когда уходила. Но у меня с собой меха.
– Как вам удалось их взять?
– Слава господу, и в Херсоне есть портнихи. Я объявила, что хочу поправить свой гардероб. И этот негодяй сам свез мои платья и меха портнихе. А тут и деньги, и все.
– Жаль, что вы не позволили мне проучить его.
– Случай еще представится.
Она была восхитительно счастлива и своим освобождением, и предстоящей дорогой и необыкновенными обстоятельствами, которые она сама себе и обеспечила. Они переехали замерзший Буг и, не выходя из кареты на редких казачьих постах, покатили заснеженной степью к Днестру.
В Яссы прибыли утром. Базиль Попов определил их в дом молдаванина майора Марка Портария, служившего у Потемкина по особым поручениям. Только успели переодеться, гостеприимный хозяин пригласил к столу, накрытому неслыханными блюдами. Портарий потчевал:
– Вот кавурма из утки. Пеште ку мождей – рыба с чесноком, сэрмэлуцэ молдовенешть – голубцы по-молдавски.
Пили пришедшийся по вкусу генералу молдавский кисель с красным вином. Рибас расспрашивал Портария о Ясских делах и удивлялся осведомленности его в любых вопросах.
– Идут ли переговоры о мире? – спрашивал генерал.
– Вяло, – отвечал молдаванин. – Гассан-паша отправил условия мира султану. Но что из этого может выйти? Одна беда.
– Отчего же так?
– Гассан в прошлом году с флотом бежал. А теперь Потемкина слушает. Султан ему этого не простит.
– А что слышно о судьбе посланника Булгакова в Константинополе?
– Освобожден. На рагузском судне его в Триест отправили.
Рибас не переставал удивляться: его хозяин знал, даже на каком судне посланника отправили. Откуда? Тем временем Портарий продолжал:
– Князь требует границы по Днестру. И будет мир. Но султан не согласится.
– Почему же?
– У России один союзник – Австрия. Но Пруссия – турецкий козырь. Австрия уже ее испугалась, и от России она отойдет.
– Этого не может быть! – не поверил генерал. – А что князь, здоров?
– Вчера я с ним в шахматы играл. Был здоров.
– Я рад нашему знакомству, – сказал Рибас.
Надев мундир солдатского сукна, генерал отправился к Потемкину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82