А на Грезе моя отсталость
будет вдвойне заметна. Вы - другое дело. Между нами целый век, это много.
- Может быть, ты и прав, - задумчиво сказала Мельникова. - Мы ушли в
будущее добровольно, были подготовлены к этому, и то один из нас не
выдержал испытания. Теперь мы решили уйти еще дальше в глубь времен. Да, ты
прав, оставайся на Земле. Я убеждена, ты найдешь свое место в жизни и
будешь счастлив. Если бы они знали!... - воскликнула Мария Александровна, и
Волгин понял, что она говорит о своих товарищах, улетевших на Грезу. - Они
никогда не покинули бы тебя. Но они были так уверены, что ты присоединишься
к ним.
- Я понял и не осуждаю, - сказал Волгин. - В конце концов, они
поступили разумно. Я даже советую, - прибавил он с обычной своей улыбкой, -
не останавливаться на этом: вернуться с Грезы, посмотреть, что стало с
Землей, и снова отправиться в полет. Так вы увидите историю Земли на
протяжении сотен ееков... Это очень интересно.
- Но и ты мог бы поступить так же.
- Нет, я не призван быть космонавтом. На один день я отправился если
не в Космос, то в его преддверие. Мне достаточно. Судьба Керри, Владимира и
Чарли отвратила меня от космических полетов. Идем! Пора завтракать.
Он поднялся и стильно потянулся, вдыхая ароматный воздух сада. Никогда
еще Волгин не чувствовал себя таким бодрым и свежим. Четыре года его тело
находилось в идеальном состоянии покоя, созданном объединенной наукой Земли
и Фаэтона. Четыре года отдыха! Волгин был полон энергии.
Мельникова поднялась вслед за ним. Густые ветви деревьев защищали от
знойного солнца юга. Среди цветов порхали большие красивые бабочки, где-то
над головой щебетали птицы. Роскошная растительность тропиков окружала их
со всех сторон. Морской ветер доносил запах водорослей, полный йодистых
испарений. Природа острова Кипр располагала к лепи и беззаботному
существованию.
После своего пробуждения Волгин уже месяц жил здесь. И все, кто был с
ним, не покидали острова. Иэйа должен был скоро улететь на Цереру, где
ожидал его присланный за ним космолет. Никто не хотел расстаться с
фаэтонцем раньше времени.
Иэйю полюбили все. Да и нельзя было не полюбить этого человека -
мудрого, доброго, полного какого-то иного, чем на Земле, но влекущего
обаяния Волгин был благодарен фаэтонскому ученому за спасение своей жизни.
Иэйа ежедневно тщательно исследовал Волгина, но никому ничего не
сообщал о своих выводах. И его никто ни о чем не спрашивал. Если будет
нужно, он сам скажет.
До отлета ракетоплана на Цереру остался один день.
И в то самое время, когда Волгин разговаривал с Мельниковой,
решившейся наконец рассказать ему об отлете своих товарищей на Грезу, в
доме, где все четыре года жил Иэйа, шел другой разговор, непосредственно
касавшийся Волгина.
Сидя на низком "диване", Ио, Люций, еще два врача и Мэри с ужасом
слушали, что говорил им фаэтонский ученый. Мэри понимала его без перевода,
остальные с помощью лингвмашины.
Казавшийся бесстрастным, голос Иэйа произносил слова, от которых
холодный пот выступал на лицах его слушателей.
Это было так неожиданно и так непереносимо страшно.
- Действие "Черного блеска", - говорил Иэйа, - в общем аналогично
действию других радиоактивных веществ. Но оно имеет свои особенности.
Лучевое влияние на человеческий (и вообще на живой) организм нам совершенно
ясно. То, что мы говорили вам, не подлежит никакому сомнению. Летаргия,
вызываемая "Черным блеском", не может принести вреда человеку. Она только
выключает его из жизни на тот или иной срок. А затем человек пробуждается
вполне здоровым, даже еще здоровее, чем был. Это то же, что искусственный
анабиосон. И вы видели на примере Волгина, что наш вывод был правильным.
Любой другой человек на его месте продолжал бы жить, как будто никакого
перерыва и не было. Так же, как после анабиосна. Но мы не учли, и я только
теперь понял это, что Волгин не обычный человек. Он был мертв почти две
тысячи лет, по вашему счету. Затем его воскресили. Это не могло не
сказаться на самом веществе его нервных волокон, особенно на веществе
спинного мозга. Не понимаю, как мы могли забыть об этом. Он проснулся
внешне здоровым, но только внешне. Я тридцать дней слежу за ним. Мне сразу
не понравились некоторые симптомы, которые я обнаружил в его нервной
системе Они не заметны, только наши приборы фиксируют их. Идет непрерывный
и грозный процесс. И против него не существует никаких средств. Может быть,
их найдут в будущем. Волгин обречен, и его нельзя спасти.
- Значит, смерть?
- К сожалению, хуже. Но, может быть, он сам, когда вы сообщите ему всю
правду, предпочтет смерть.
- Что его ждет?
- Полный паралич. Он сможет прожить несколько лет, но лишь в
совершенно неподвижном состоянии. Я не знаю, каковы моральные нормы,
которых придерживаются люди Земли в таких случаях. У нас избавляют человека
от ненужных страданий. Как поступить - дело ваше. Я должен был открыть вам
судьбу Волгина. Я это сделал. Мне тяжело, это хороший человек.
- Когда это должно случиться?
- Не могу ответить точно. С таким существом, как Волгин, мы
встретились впервые. Я имею в виду его воскрешение. Судя по быстроте
развития симптомов, ограничение подвижности должно возникнуть не позднее,
чем через два месяца Когда наступит полная неподвижность, я не знаю.
Мэри плакала, Люций сидел с застывшим лицом, на котором лихорадочно
блестели глаза. Ио хмуро смотрел в пол
Молчание нарушил один из двух врачей, присутствовавших при разговоре.
- Значит, по-вашему, ничего нельзя сделать. Даже если бросить все силы
науки на борьбу с параличом?
- Вы не знаете его причин, как не знаем этого и мы, это не обычный
паралич. Он вызван "Черным блеском" и особенностями организма Волгина. Я
знаю уровень вашей медицинской науки. С любым видом паралича вы справились
бы. Но не с этим. По-моему, ничего нельзя сделать. Потратить на работу
десятки лет?... И, может быть, найти, а может, и нет... Но все это время
Волгин будет парализован. Я понимаю, о чем вы думаете, - прибавил Иэйа, - о
том, что вы работаете быстрее нас. Учтите, вам надо перегнать медицину
Фаэтона, потому что мы не можем его спасти.

3
Волгин вернулся на Ривьеру, в дом Мунция. С ним были Мария, Владилен и
Мэри.
Физически Волгин все так же чувствовал себя прекрасно. Неуклонно
прогрессирующий процесс, замеченный изощренным глазом Иэйа, еще ничем не
проявлял себя. Одна только Мэри знала, что каждый день неумолимо приближает
развязку Остальные не были посвящены в тайну, которую пока скрывали от всей
Земли, чтобы Волгин не мог как-нибудь случайно узнать о ней.
Он был весел, часами играл с маленьким Дмитрием, и его покинули вес
мрачные мысли о будущем.
Он привязался к своему тезке, и тот платил ему такой же
привязанностью. Двухлетний ребенок уже свободно владел речью, его начали
обучать чтению, письму, арифметике. И Волгин мог непосредственно наблюдать,
с какой легкостью и быстротой современные дети постигали вес то, что дети
его времени узнавали в первых классах школы к восьми - девяти годам
Становилось понятным, как удавалось за пятилетний курс комбината
подготовить всесторонне образованного человека, пригодного к любой
деятельности, не требовавшей специальных знаний. С точки зрения Волгина,
маленький Дмитрий был вундеркиндом, его ум и сообразительность были развиты
"не по возрасту" Но Волгин понимал, что его тезка ничем не выделяется среди
других, что это норма для всех детей эпохи. Во всех отношениях это был
самый обыкновенный ребенок.
Дмитрия все еще держали дома из-за Волгина. Обычно дети его возраста
ежедневно посещали дошкольные площадки, одна из которых находилась совсем
близко от дома Мунция Но Эра и Мэри видели, что старший Дмитрий не хочет
расставаться с младшим, и решили, что не произойдет ничего страшного, если
ребенок познакомится со своими сверстниками чуть позже.
Волгин снова вернулся к мысли совершить, наконец, поездку по Земле,
которая откладывалась уже столько раз, и с увлечением разрабатывал маршрут.
- А меня ты возьмешь с собой? - спрашивал малыш.
Волгин вопросительно смотрел на Мэри, которая, едва сдерживая слезы,
утвердительно кивала головой. Она хорошо знала, что все эти планы
несбыточны, что Волгина нельзя никуда отпускать. Если он будет настаивать
на отъезде, придется искать предлог, чтобы задержать его. Дом Мунция должен
был стать последним местом пребывания Волгина на Земле. Отсюда он вернется
в павильон острова
Кипр, или... но даже про себя Мэри не решалась докончить фразу.
Она жила в напряженном состоянии постоянного ожидания. Каждое утро при
встрече с Волгиным она боялась заметить признаки, о которых говорил Иэйа.
Но дни шли, а грозные симптомы не обнаруживались.
Мэри знала, что фаэтонский ученый не мог ошибиться.
И те, кто был посвящен в тайну, тоже не сомневались в правильности
диагноза.
Однако в Совете науки шли горячие споры.
Мысль, что можно попытаться найти средство излечения в процессе самой
болезни, сразу была отвергнута. Против нес категорически выступал Люций. Он
заявил, что считает совершенно невозможным подвергать Волгина такому
жестокому испытанию. И, за исключением немногих, вес согласились с ним.
Члены Совета науки должны были решить - говорить Волгину о грозящей
ему участи или скрыть от него правду, предоставить ему самому решить свою
судьбу или распорядиться ею без его ведома. А если не говорить, то
допустить ли наступление паралича или, как советовал Иэйа, предотвратить
его наступление "естественной" и легкой смертью. Вопрос стоял в чисто
психологическом плане.
Как все цивилизованное человечество прошлого, люди Новой эры
отрицательно относились к праву человека на самоубийство. Подобный акт
личной воли рассматривался как малодушие или расстройство психики.
Моральный кодекс эпохи допускал, как единственное средство, метод
убеждения. Но если человек твердо решал уйти из жизни, ему не
препятствовали силой.
С другой стороны, врачи были обязаны делать вес, чтобы сохранить
жизнь. Когда же спасти се было нельзя, допускалось избавление человека от
страданий решением консилиума. Правда, такие случаи встречались крайне
редко.
В "деле" Волгина ученые встретились с необычным положением. Человек в
настоящее время совершенно здоров и не помышляет о смерти. Грозящая ему
опасность - единственная в своем роде и не угрожает больше никому. Да и сам
он на особом положении.
Естественно, что решающее слово принадлежало Люцию. Остальные
высказывали только свое мнение.
А Люций...
Даже здоровья человека Новой эры не хватило, чтобы безболезненно
перенести такое страшное потрясение. За короткое время Люций постарел на
несколько десятков лет. В волосах появилась седина, лицо, всегда
напоминавшее Волгину классическую статую, покрылось морщинами. Он выглядел
ровесником своего отца - Нунция.
Вся эта дискуссия терзала сердце Люция нестерпимой мукой. Он знал, не
сомневался ни одной минуты, что Волгина ожидает смерть в любом случае:
дадут ли ему решать свою судьбу самому или решат за него. Памятные слова
Волгина, сказанные в ответ на поздравление Ио, продолжали звучать в ушах
Люция, тот тон, которым это было сказано, не оставлял надежды. "Не с
чем", - ответил Волгин. Люций понял тогда, что Ксения была права.
Кто знает, может быть, случайная смерть - благодеяние для Дмитрия
Волгина!
Люций жестоко раскаивался в том, что воскресил Волгина. Нарушение
законов природы не проходит так легко, как он думал. Мунций был прав, когда
говорил, что человек, воскрешенный против воли, будет глубоко несчастен.
Почему же он, Люций, не прислушался к этим словам человека с богатым
жизненным опытом, знанием людей былого времени? Зачем позволил себе
увлечься "великим опытом", который теперь казался ему преступлением? Как
можно было забыть, что решалась судьба человека, а не животного...
Он не мог больше присутствовать при затянувшейся дискуссии и решил
положить ей конец. Пусть неизбежное случится.
Он выступил и сказал:
- Вы предоставили мне решение вопроса. Я внимательно выслушал ваши
мнения. Для меня нет сомнения, чем вес это окончится. Я знаю Дмитрия. Это
человек с твердым характером. И он далеко не счастлив у нас. Мы вернули его
к жизни, не спрашивая его согласия. Теперь пришла смерть. Так пусть он
умрет добровольно. Я сегодня же сам сообщу ему вес И если мои опасения
оправдаются... доверяете ли вы это мне?
- Совет науки поручает вам исполнить желание Дмитрия Волгина, - сказал
председатель.
- Я считаю, что сообщать об этом не следует никому, - сказал Ио. - По
крайней мере до тех пор, пока не станет известно решение Волгина.
- В таком исключительном случае допускается сохранение тайны нашего
решения, - ответил председатель - Отчет Земле будет дан, когда все
окончится.
Но сказать "Я сообщу ему" было легче, чем выполнить это намерение. Три
дня Люций не мог решиться вылететь на берег Средиземного моря к своему
"сыну", которому он должен был объявить смертный приговор.
Его не торопили, хорошо понимая, какую тяжелую задачу он взял на себя.
Ио предложил сказать вес за Люция, но получил отказ.
- Во всем виноват я один, - ответил Люций. - И как бы ни было трудно,
я, и только я, должен сделать это. Об одном буду просить, мой друг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58