Всеми помыслами он был уже в
Ленинграде, и только в Ленинграде.
Даже при средней скорости арелета города появлялись на горизонте,
оказывались прямо внизу и исчезали из виду с такой быстротой, что
рассмотреть их не было возможности. Владилен не хотел, чтобы Ленинград
оказался под ними раньше, чем Дмитрий почувствует и переживет его
появление. Он знал, что постепенное приближение к родине - это как раз то,
что нужно сейчас его другу.
И он "приказывал" арелету лететь все медленнее и медленнее.
Волгин заметил и понял этот маневр Он был благодарен Владилену за его
чуткость и внимательную заботу, но говорить сейчас слова благодарности был
не в состоянии.
Он умер во Франции, в Париже, и в час смерти его мысли рвались сюда, и
вот он оказался здесь, снова живой и здоровый, с воскресшей тоской по
родному городу.
Каким он увидит его?
Был на Земле "вечный город". И грандиозные постройки этого города,
полуразрушенные неумолимым ходом времени, Волгин видел своими глазами.
Амфитеатр Колизея, построенного в восемьдесят втором году христианской эры,
наполовину сохранился к двадцатому веку. Но не существовало ни одного
здания, которое смогло бы полностью сохраниться за два тысячелетия.
"Почему меня тянет с такой силой к тому месту, где находился
Ленинград? - с грустью думал Волгин, - Ведь его нет. Моего Ленинграда,
каким я знал и любил его, не существует. Там все другое, все новое и
незнакомое. Но ведь не могла же исчезнуть Нева? Значит, я увижу хотя бы
ее".
- Какая погода в Ленинграде? - спросила Мэри.
- Должна была быть густая облачность, - ответил Владилен. - Но Мунций
говорил с ленинградской станцией погоды и предупредил о прилете Дмитрия.
Сейчас небо над городом безоблачно, как и здесь.
- Это чудесно!
Волгин слышал и не слышал этот разговор, скользнувший мимо его
сознания. Он не мог оторвать глаз от горизонта.
И вдруг, далеко-далеко, в лучах солнца, до боли знакомо сверкнула
золотистая точка. Совсем так же, как появлялась она две тысячи лег тому
назад, когда самолет на большой высоте подлетал к городу, - первым приветом
Ленинграда, отблеском солнечного света на золотом куполе Исаакиевского
собора.
Какое же здание послало теперь свой первый привет арелету? Что
неведомое блеском своим заменило старого друга?...
Волгин не спросил об этом.
Арелет опустился совсем низко и летел медленно, словно нехотя. Волгин
хорошо видел землю.
И постепенно он начал узнавать местность.
Несомненно... они близко от Пушкина. Но где он - живописный пригород
Ленинграда?
Внизу расстилалась панорама гигантского города. Знакомые Волгину по
книгам и фильмам современные здания непривычной архитектуры, часто
построенные словно из одного стекла, бесконечные прямые улицы, исполинские
арки мостов, переброшенные через целые кварталы, обилие воды и зелени,
серебристые линии спиральных городских дорог, как будто висящие в воздухе,
масса арелетов всех размеров - все указывало, что под ними не просто
населенный пункт, а один из крупнейших центров мира.
До Ленинграда, по прежним представлениям Волгина, было еще около
тридцати километров. Два города таких размеров не могли находиться рядом.
Значит, это и есть Ленинград, разросшийся исполин, втянувший в себя все,
что раньше окружало его на значительном расстоянии.
Ни одного высотного здания Волгин не видел, но это его не удивляло. Он
знал, что уже давно люди перестали громоздить бесчисленные этажи один на
другой. Двухэтажные, редко в три этажа, современные дома располагались
свободно, и каждый был окружен либо садом, либо полосами густолиственных
деревьев.
Освобожденные от гнета расстояния, имея в своем распоряжении быстрые и
удобные способы сообщения, люди не боялись разбрасывать дома населенного
пункта по огромной площади. Характерная для больших городов прошлого
скученность населения совершенно исчезла.
Да, это был Ленинград, и слова Владилена, с которыми о обратился к
Волгину, подтверждали это:
- Где ты хочешь опуститься на землю?
- Там, где был прежний Ленинград. Где-нибудь на берегу Невы.
- Но там же не город. Там Октябрьский парк.
- Что ж! Значит опустимся в парке, - сказал Волгин, и его голос
дрогнул от горького чувства.
Нет Ленинграда! Опасения оправдались - город передвинулся на юг. Все,
что было прежде, исчезло с лица Земли. Там, где высились прекрасные здания,
так хорошо ему знакомые, - парк, название которого понятно Волгину, но
ничего не говорит его сердцу.
Его современники считали бессмертными творения Воронихина, Росси,
Баженова и Растрелли. Казалось немыслимым существование Ленинграда без
зданий Эрмитажа, Смольного, Мраморного дворца, без Казанского и
Исаакиевского соборов.
"А Медный всадник?..." - подумал Волгин, и вся прелесть свидания
померкла для него.
Что ему новый Ленинград!
Он удержал готовую сорваться с губ просьбу - повернуть назад, лететь в
другое место, хотя бы в Москву. Как бы ни изменилась бывшая столица СССР,
это не причинит ему такой боли
- Тебя ждут жители Ленинграда, - сказал Владилен. - Они хотят
встретить тебя первыми.
"Жители Ленинграда...". Хотя бы не произносилось это слово!
- Мы вернемся сюда немного позже, - сказал Волгин. - Я хотел бы
сначала повидать Неву.
- Хорошо, летим в парк.
Арелет поднялся немного выше и полетел быстрее. Мэри вынула карманный
телеоф и что-то сказала. Вероятно, предупредила, чтобы их сейчас не ждали.
Город внизу тянулся без конца. Вот проплыл назад огромный сад или
парк, расположенный на холмах. Волгин узнал место Пулковские высоты! Вдали
блеснула гладь Финского залива.
Что значат для природы две тысячи лет? Миг! Как в те времена, когда не
существовало России, так и теперь величавая Нева несет свои воды, не
обращая внимания на то, что делают люди на ее берегах. Был город, потом он
исчез, может быть, вырастет другой, а может быть, нет... Природе все это
безразлично!
Нет Ленинграда!
Но что же продолжает сверкать золотистым блеском, принимая постепенно
ясно видимую форму купола? Как раз там, где должен находиться
величественный собор. А вот, правее, золотая игла вонзилась в небо!
Неужели!...
Но острое чувство ожидания, смешанное со страхом разочарования,
недолго мучило Волгина. Зоркие глаза снайпера уже видели...
Широкая голубая лента главного русла Невы... На ближнем берегу из
густой массы деревьев поднимаются стройные колонны верхнего яруса
Исаакиевского собора... А там, дальше, за тонкой линией моста, вздымаются
из воды серые бастионы Петропавловской крепости.
Все как было!
Каким чудом удалось людям сохранить в целости памятники седой
старины?...
На месте старого города море растительности. И как утесы стоят среди
этого моря величественные здания былых времен.
Чем ближе подлетал арелет к Неве, тем больше и больше Волгин узнавал
прежние места. Их не трудно было найти. Там, где когда-то был Невский
проспект, тянулась длинная широкая аллея являвшаяся прекрасным ориентиром
для него, так хорошо знавшего город.
А вот другая аллея, уходящая к Неве, и в конце се белое здание
Смольного.
Волгин не сомневался больше, что увидит все, что совсем недавно
собирался с болью вычеркнуть из памяти. И с детства любимая скульптура
Фальконе и Колло должна была находиться на старом месте. Ее не могли
перенести в новый город. Нет другого места для Медного всадника, кроме
берега Невы!
Волгин словно видел перед собой всю историю превращения Ленинграда -
города его детства - в гигантский Октябрьский парк.
Встали из глубин памяти картины жилищного строительства на окраинах.
Город рос, расширялся с каждым годом, с каждым веком. Его центр перемещался
к югу. Социалистический город, наполненный светом и зеленью, тянулся к
Пулкову, а затем и к Пушкину, пока не впитал их в себя. Старые кварталы
Выборгской и Петроградской сторон, Васильевского острова и района Невского
проспекта все больше становились далекой окраиной. Дома ветшали, сносились,
и на их месте разбивались сады и скверы.
Но люди зорко следили за историческими и художественными зданиями
города, не давали им разрушаться. И постепенно каждое из них окружилось
зеленью садов и осталось стоять в величавом одиночестве.
Так возник Октябрьский парк - грандиозный по величин памятник старины,
музей истории зодчества, скульптуры и великих событий прошлого.
Волгину не нужно было спрашивать об этом у своих спутников. Он знал,
что не ошибается, что именно так и происходило на самом деле. Это был
естественный путь, начало которому положило его время.
Еще находясь в воздухе, над городом, он почувствовал, что то, что
увидят его глаза на Земле, будет во много раз более красивым,
величественным и строгим, чем было раньше.
Ленинград всегда, единственный из всех городов на Земле, поражал людей
строгой красотой своей архитектуры. Недаром лучшие зодчие всех времен
вложили в него силу своего могучего гения. Но их творения часто проигрывали
из-за близкого соседства посредственных зданий. Непревзойденные шедевры
ансамблей Дворцовой площади, Марсова поля, Казанского собора,
Александрийского театра и площади Декабристов терялись в массе тесно
обступивших их жилых домов. Их нельзя было охватить глазом, как одно целое,
прочувствовать в полной мере замысел их создателей. Теперь, словно
сбросившие с себя оковы, окруженные зеленым фоном вековых деревьев, они
должны были предстать перед Волгиным во всем своем величии, в цельной и
законченной красоте.
Он видел их сверху, и ему казалось, что никогда еще старый Ленинград
не был столь прекрасен. Отсутствия привычных улиц не замечалось. Главнейшие
из них легко угадывались в линиях широких аллей, пересекавших парк во всех
направлениях.
Волгину чудилось что-то знакомое в новом облике города. Будто он уже
видел подобную картину в прежней своей жизни. Но где?
Потом он вспомнил.
Екатерининский парк в Пушкине, Архитектурно-парковый ансамбль
Павловска. Так же, как теперь в самом Ленинграде, в зелени прятались там
дворцы и павильоны работы Кваренги, Растрелли, Стасова и Росси. И как
чарующе выглядели они в рамке деревьев!
Волгину захотелось пролететь низко над землей, над самой землей - не
выше одного метра - вдоль бывшего Невского проспекта от места, где была
площадь Восстания, до Невы.
Он оглянулся, чтобы сказать об этом Владилену, но арелет вдруг плавно
повернул вправо и пошел вниз. Как мог Владилен услышать мысль Волгина?...
Взгляд, брошенный Владиленом на Мэри, и недоуменное пожатие плеч
девушки - молчаливый отрицательный ответ - показали Волгину, что его
спутники здесь ни при чем. Потом они оба посмотрели на Волгина и улыбнулись
одобрительно.
И он понял, что арелет изменил направление полета по его "приказу".
Желание вылилось в отчетливый импульс, и чувствительные приборы
среагировали на него.
- Извини, что я вмешался в управление, - сказал Волгин. - Но прими
меры, а то мы врежемся в землю.
- Раз начал, продолжай! - засмеялся Владилен.
Арелет полого опускался. Земля приближалась.
- Я не знаю, что надо делать! - взмолился Волгин.
- Ничего не надо. Лети куда хочешь, - сказала Мэри, подчеркивая
последнее слово.
- И ничего не бойся, - добавил Владилен. - Арелет никогда не упадет.
В принципе Волгин знал, как он должен действовать. Люций не раз
объяснял ему, что арелет повинуется не мыслям, а желаниям которые,
независимо от воли человека, сами создавали в мозгу нужный биоток. И хотя
все это звучало для Волгина как китайская грамота, он прошел уже школу
биотехнической автоматики в доме Мунция и, правда смутно, но уловил разницу
между прямой мыслью и тем, что Люций называл "желанием".
Летчики-истребители двадцатого века добивались полного слияния с
машиной, автоматического выполнения нужного маневра. И лучшие из них
достигали такого совершенства, что мышцы их рук и ног работали как бы сами
по себе, не требуя постоянного контроля мыслью летчика. Чем меньше думал
такой летчик о том, как выполнить тот или иной маневр, тем послушнее была
его машина.
В арелете мышечные усилия не были нужны. Машину вел автомат. Но, в
отличие от автопилота, он беспрекословно и с молниеносной быстротой
подчинялся любому желанию человека, сидящего в машине. Достаточно было
захотеть, и арелет тотчас же менял направление полета, скорость и высоту.
Но если человек не проявлял никаких желаний (он мог даже спать),
автоматы вели машину сами, чутко реагируя на любые природные препятствия
или помехи. Столкновения двух неуправляемых арелетов не могло произойти.
"Пилоты" в сотые доли секунды могли "сговориться" между собой, и поворот
при встрече никогда не произошел бы в одну сторону.
Без воли человека машина летела бы бесконечно долго по раз принятому
направлению. Энергия, приводящая ее в движение, не могла истощиться, ее
давали бесчисленные станции, расположенные всюду и создававшие в воздухе
вокруг всей Земли непрерывное энергетическое поле. Толщина этого поля
достигала тридцати километров, и в этой насыщенной энергией атмосфере
арелеты могли летать куда и сколько угодно. Антигравитационный слой у
нижней стенки машины почти лишал веса как ее, так и пассажиров.
Остановленный и предоставленный самому себе арелет медленно опускался на
землю и касался ее незаметно, без малейшего толчка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58