- Тогда еще не знали других способов использования аннигиляции, -
отозвался другой.
- Внимание! - сказал Радий. - Время истекает.
Матовое стекло было еще пусто. Но они смотрели на него так напряженно,
что им казалось, что они видят стремительно летящую к Церере радиоволну.
И их волнение было столь велико, что все двенадцать человек без всяких
внешних проявлений чувств встретили появившиеся наконец слова: "Космолет
"Ленин"... Космолет "Ленин"..."

3
Последняя буква длинной радиограммы, переданной с Цереры три раза
подряд, легла на узкую полоску ленты отчетливой черной черточкой.
Аппарат смолк.
Экипаж космолета трижды прочел каждое слово. Они могли бы с тем же
напряженным вниманием прочесть долгожданную радиограмму и в четвертый, и в
пятый раз. Сухой технический текст казался им, так долго оторванным от
людей, красивым и звучным, как лирическая поэма.
Для Виктора Озерова, находившегося на пульте управления, сообщение
Земли передали три раза по линии внутренней связи.
Двенадцать человек долго молчали. Каждый из них по-своему переживал
волнующий момент.
Связь установлена! Космический рейс закончен!
Они ждали этого часа восемь лет.
Остались позади томительные годы полета во мраке и пусто-вселенной, в
холоде пространства. Ушло в прошлое сознание затерянности в безграничной
бездне и жуткие иногда мысли о том, что каждый прожитый ими день равен там,
на Земле, семи половиной месяцам.
Все стало на свое место, все обрело будничную реальность.
"Церера. Космодиспетчерская станция. 18 сентября 860 года По вашему
счету - 3860 г.
Командиру космолета "Ленин" - Второву.
Сообщаем данные посадки вашего корабля..."
Так начиналась радиограмма.
3860! Они это знали, но каждый из них вздрогнул, когда бесстрастным
набором тире и точек "прозвучала" эта цифра в тишине радиорубки.
Итак, свершилось! Не оставалось места ни надежде, ни сомнениям. Прожив
восемь лет по часам корабля, по биению своего сердца, они, ступив на Землю,
сразу постареют на восемнадцать веков!
Они знали, на что шли. То, что случилось сейчас, было известно в день
старта. Почему же мучительно сжалось сердце и невольный страх холодом
прошел по спине? Одно дело теория - совсем другое практика! Легко
рассуждать - трудно испытать на себе!
Дата, сообщенная деловым языком диспетчерского приказа, перечеркнула
прошлую жизнь, отбросила ее в глубь столетий, встала на жизненном пути
каждого члена экипажа космолета "Ленин" зловещим пограничным столбцом, от
которого можно было идти только вперед, - возврата не было!
Впереди - новая, неведомая жизнь!
3860!
- Я родилась в две тысячи десятом году, - чуть слышно сказала Мария
Александровна Мельникова.
Михаил Кривоносов остался верен себе даже в этот момент.
- Ну и стара же ты, мать моя! - сказал он.
И, как ни странно, эта не совсем удачная шутка рассеяла гнетущее
впечатление от давно ожидаемой, но все же неожиданной даты радиограммы.
Люди словно ожили.
- Ну вот мы и дома, - сказал Крижевский.
- Дома? - донесся с пульта голос Виктора. Тоска и боль зазвучали в
этом слове, - Никогда и нигде мы не будем больше дома. Запомните это
Командир корабля повернулся к экрану, но тот вдруг погас. Виктор не
желал ничего слушать. Второв молча пожал плечами.
- Конечно, дома, - с оттенком недоумения сказал Крижевский. - Полет
окончен.
Инженер Джордж Вильсон улыбнулся и сказал по-английски (за восемь лет
он так и не выучился русскому языку):
- Остался "пустяк". Пролететь всю Солнечную систему...
Но Крижевский все же был прав. Они могли считать себя уже дома. Между
кораблем и Землей протянулась надежная нить радиосвязи. Они не были больше
вдали от людей, они обменялись с ними мыслями.
Двенадцать человек вернулись в человеческую семью.
Пусть сообщение передано еще не с самой Земли, а только с Цереры - это
не имело значения. Они воспринимали его как голос Земли.
И разве могло быть иначе?
Уже восемь... нет, тысячу восемьсот лет тому назад люди освоились с
Солнечной системой и всюду в се пределах чувствовали себя почти что "дома".
Когда "Ленин" стартовал в свой далекий путь, понятие "родина" постепенно
переставало отождествляться с планетой Земля, а принимало более широкий
смысл - Солнечная система. За восемнадцать столетий это почти что
космическое представление о родине должно было еще более окрепнуть.
- Мы - дети Солнца! - любил повторять Игорь Захарович Второв.
Его товарищи слышали эту фразу постоянно все восемь лет. Но только
теперь, когда они лицом к лицу столкнулись именно с этим понятием, они
начали догадываться, что командир корабля и начальник экспедиции намеренно,
с определенной целью, внушал им эту истину. Второв хорошо понимал, понимал
с самого первого дня полета, как тяжела будет неизбежная перемена в облике
Земли, как трудно будет осознать, что прежней Земли они никогда больше не
увидят, и старался приучить всех к мысли, что какие бы перемены ни
произошли, они вернутся на родину - к Солнцу.
В отношении девяти членов экипажа он достиг цели. Девять человек
воспринимали возвращение в Солнечную систему как возвращение на родину.
Десятым был сам Второв.
Но двое не могли пересилить себя.
Виктор Алексеевич Озеров и Мария Александровна Мельникова мучительно
тосковали о прошлом. Предстоявшее свидание с новой Землей не радовало их.
Особенно резко это проявлялось у Виктора.
Чем ближе подлетал космолет к Солнцу, тем мрачнее становился старший
штурман, тем чаще раздражали его разговоры о Земле.
Накануне установления радиосвязи он не выдержал и высказал все, что
накопилось на сердце.
- Не понимаю, что радует вас, - сказал он с горечью. - Мы видели
планеты Веги и 61 Лебедя. Только одна из них оказалась населенной разумными
существами. Остальные были необитаемы, безжизненны, мертвы. Мы с радостью
покидали их, даже Грезу. Вы хотели бы вернуться обратно? Нет? Почему же вы
стремитесь к Земле? Она так же чужда нам, как и Греза. Вам кажется, что
люди Земли такие же братья для вас, какими они были прежде. Но это совсем
не так. Они не будут понимать вас, и между вами и ими не будет ничего
общего. Было бы лучше, если бы вместо Земли впереди снова была Греза. Ее
обитатели чужды нам, но мы и не ждем от них ничего общего с нами. Я хотел
бы вернуться к ним... - вырвалось у Виктора. - По крайней мере, я не
испытывал бы столь острого чувства отчужденности, которое уже появилось, а
на Земле только усилится. Поймите, нас ждет не Земля, а чужая незнакомая
планета!
Никто ни слова не возразил Виктору. Говорить с ним на эту тему было
бесполезно.
Немного спустя Игорь Захарович сказал Мельниковой:
- И вас, и Озерова не следовало зачислять в наш экипаж. Здесь была
допущена ошибка, психологический просчет. Но вы виноваты сами. Зачем вы
настаивали, зачем согласились? Вы хорошо знали...
- В отношении меня дело обстоит не столь уж страшно, - ответила
командиру Мария Александровна. - Я примирилась с тем, что нас ожидает. Меня
не радует возвращение на Землю, это верно, но я не делаю из этого трагедии.
- Меня беспокоит Виктор, - озабоченно сказал Второв.
- Обойдется Это одна из форм космической травмы. У нас все в той или
иной степени отдали дань этой болезни. Кроме вас, - добавила она с
уважением в голосе. - Вы один оказались невосприимчивым к влиянию Космоса.
Все пройдет, когда мы ступим на Землю. Я глубоко уверена, что перемены не
столь уж значительны. Виктор освоится и перестанет стремиться в новый
полет.
- Он стремится обратно?
- Да, он говорил об этом. Он считает, что на Земле ему нечего будет
делать. Он хочет сразу лес проситься в новую экспедицию Куда угодно, хоть в
соседнюю Галактику или еще дальше.
- Вот как! - задумчиво протянул Второв.
- У Виктора, - продолжала Мельникова, - возникают странные идеи. Вы
знаете, о чем он чаще всего думает? О встрече с нашими современниками. Он
несколько раз говорил мне, что только надежда на эту встречу даст ему силы.
- Откуда же могут взяться на Земле наши современники.
- Экипаж "Коммуниста", например, или другого какого-нибудь космолета,
покинувшего Землю после нас. Ведь мы первые, и не последние.
- Разве он забыл... - начал Игорь Захарович, но вдруг замолчал,
пытливо всматриваясь в лицо своей собеседницы. Потом спросил
нерешительно: - А вы сами... тоже надеетесь на такую встречу?
- Это было бы очень приятно, разумеется, но я не жду ничего подобного.
- Почему?
- Потому что следующий космолет может вернуться очень и очень нескоро.
- Вы правы, - сказал Второв. - С экипажем "Коммуниста" мы никак не
можем встретиться Неужели Виктор забыл, что он получил совсем другое
задание? Они должны были уйти не в восьмилетний полет, как мы, а в
одиннадцати летний. Сами судите, каковы наши шансы увидеться с ними. Никого
из нас не будет в живых, когда космолет вернется. Ведь остальную жизнь мы
вес проведем на Земле, в обычных условиях времени.
- Очевидно, он этого не учел. Бедный Виктор! - прошептала Мария
Александровна.
Восемь лет пребывания в замкнутом мирке космолета, вне остального
человечества, связали всех членов экипажа большой и крепкой дружбой.
Двенадцать человек, таких разных по характеру, объединились перед лицом
Космоса в единую семью. Их навеки скрепили более чем родственные узы. То,
что пришлось пережить вместе, никогда не могло изгладиться из памяти. И
радость одного была радостью всех, горе - общим горем.
Все искренне любили Виктора, жалели его, сочувствовали ему, но были
бессильны помочь. Только время и люди - да, люди, там, на Земле - могли
рассеять гнетущую тоску, которая все сильнее овладевала штурманом.
Никто на "Ленине" не сомневался, что за восемнадцать веков
человечество прошло длинный и славный путь. Люди, конечно, изменились,
стали другими - не только нравственно, а, возможно, и физически, - но они
должны были стать гораздо лучше, благороднее, отзывчивее, чем были прежде.
Так неужели они не найдут способов развеять мысли о минувшем у человека,
попавшего в их среду из далекого прошлого? Конечно, могут найти и найдут!
На это надеялись все.
- Мария Александровна, - снова спросил Второв, - можно задать вам один
нескромный вопрос. Вы очень близки с Ксенией Николаевной. Как она относится
к Виктору?
- Я думаю, как все.
- Не больше?
Мельникова задумалась.
- Я понимаю вас, Игорь Захарович, - сказала она. - Это, конечно, могло
бы оказать благотворное влияние. Но не знаю, Ксения очень скрытна. Одно
время мне казалось, что она и Виктор любят друг друга. Но в этот последний
год между ними словно пробежала черная кошка.
- Это могло быть результатом его теперешнего настроения
- Вряд ли. Но все же это шанс на излечение, вы правы. Попробую
поговорить с ней, вызвать на откровенность. Но когда, ведь сейчас не до
разговоров... Все думают о Земле.
- Вот именно, о Земле. Жизнь, обычная, земная, вступает в свои права.
Хороший предлог.
- Я попробую.
- Не обязательно на борту. Нас ждет неизбежный карантин. Вот тогда. Но
только перед прилетом на Землю.
- Хорошо, Игорь Захарович.
Ей были понятны и близки заботы командира. Во что бы то ни стало
вернуть к жизни заболевшего товарища! Любовь? Это сильное средство. Все
знали, что Виктор все восемь лет оказывал Ксении Николаевне - второму
штурману - исключительное внимание. Оно было очень похоже на любовь. Но
любила ли она его? Это никому не было известно.
Был случай. На Грезе в тяжелой аварии с самодвижущимся экипажем
(немного похожим на земной автомобиль) Виктор сильно пострадал. Несколько
дней его жизнь висела на волоске. Ксения самоотверженно ухаживала за ним.
Она заметно похудела за тс дни, как-то осунулась; оправилась только тогда,
когда Мельникова сказала, что Виктор вне опасности. Казалось, что его
несчастье она переживает сильнее, чем все остальные. Но была ли причиной
этого любовь или свойственная Ксении мягкость характера и доброе сердце?
Потом, когда он совсем оправился, их отношения стали такими же, какими были
раньше. Даже как будто немного более холодными со стороны Ксении. На память
о катастрофе Виктор получил глубокий шрам на лице. Но в том, что не это
послужило причиной холодности девушки, Мельникова не сомневалась. Ее
связывали с Ксенией Станиславской не только товарищеские, но и прямые
родственные связи: они были двоюродными сестрами и дружили с детства.
Второв знал, кому поручить деликатный разговор.
Прошли сутки, и неожиданно ранняя связь с Церерой направила мысли
Мельниковой в другую сторону. Сейчас не время было говорить с Ксенией,
которая чуть ли не больше всех на корабле радовалась концу рейда.
И Виктор стал менее мрачен. Все заметили, с каким волнением Он читал
полученную радиограмму, читал три раза, как все. Это было хорошим
признаком.
Космолет летел уже так медленно, что до орбиты Юпитера, на спутнике
которого - Европе, был назначен финиш, оставалось не меньше недели пути.
Эти дни прошли незаметно. Экипажу даже казалось, что время ускорило
свой бег. Люди привыкли к монотонности месяцев и лет полета через бездну
пространства, от одной звезды к другой. И они умели наполнять медленно
текущее время интересной работой. Теперь, когда рейс подходил к концу,
работу не надо было искать, она сама шла в руки. Двенадцать человек
напряженно работали, до минимума сократив часы отдыха.
Командир и оба штурмана готовились к посадке, с помощью вычислительных
машин рассчитывая наиболее выгодную и удобную траекторию, - ведь с
замедлением пришла возможность маневра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58