И возле каждого из них
был город, подобный Фаэтонграду, но меньшего размера.
- Тут административный центр Марса, - пояснил Мунций. - И
сосредоточена связь с Землей. Другие города не имеют космодромов. Здесь
находится филиал Совета техники, и отсюда координируются все работы на
Марсе. И здесь же находится штаб очистительных отрядов.
Население Фаэтонграда в подавляющем большинстве работало на постройке
гравиостанции. Только незначительная его часть обслуживала город и
начинающееся строительство заводов воздуха для будущей плотной атмосферы
Марса.
В утренние часы Фаэтонград казался необитаемым. В середине дня он
оживал, а вечером его улицы, сады и стадионы наполнялись веселой и шумной
толпой. Девяносто процентов этой толпы составляла молодежь.
- Закономерное явление, - говорил Второв.
Рабочий день на Марсе был значительно длиннее, чем на Земле.
Гравиостанцию нужно было как можно скорее ввести в строй, в ней остро
нуждались истребители. Работа шла безостановочно круглые сутки. Правда,
люди работали только первую половину дня, а затем задания давались машинам,
и те, уже сами продолжали трудиться.
Жизнь на Марсе казалась гостям из прошлого интенсивнее, чем на Земле.
- Наконец-то мы увидим труд, - сказал Второв, - который напоминает по
темпам работу в наше время. На Земле его трудно было заметить.
Действительно, короткий рабочий день и насыщенность автоматикой
маскировали на Земле кипучую деятельность человека. Создавалось обманчивое
впечатление, что все изобилие, все удобства жизни появлялись сами собой,
без участия людей. И хотя всюду царил труд, его, как сказал Второв, трудно
было заметить при поверхностном наблюдении. На Марсе лес работа человека
бросалась в глаза сразу.
Почти все делалось руками людей. На Марсе еще не было того обилия
кибернетических установок и "разумных" автоматов, которые являлись
характерной особенностью жизни и быта этой эпохи.
- Мне здесь нравится, - сказал Волгин. - Как-то проще и понятнее.
Действительно похоже на наше время. Жаль, что Виктора нет с нами.
- Я пропишу ему поездку сюда как лекарство, - пошутила Мельникова.
Гостей поселили в первом этаже трехэтажного дома, стоявшего в густом
саду, где росли синие кусты и фиолетовые деревья. Внутреннее убранство дома
ничем не отличалось от земного. Тот же комфорт, та же биотехника.
Каждую ночь город освежался дождем, который лился с купола. Откуда
брали воду для этого дождя на планете, бедной влагой, оставалось пока
неясным Мунций не смог ответить на вопрос Волгина.
- Я не инженер, - сказал он. - Думаю, что вода добывается
искусственно. Завод воздуха, расположенный вблизи Фаэтонграда, частично
работает. Он вырабатывает кислород и водород из почвы. А где есть эти газы,
там нетрудно получить и воду.
Купол и сам по себе был загадочным. Сложное сооружение, имевшее
многочисленные автоматические выходы, снабженное оросительной системой,
было невидимо. Только рано утром, в косых лучах солнца, можно было заметить
"что-то" над городом.
Арелеты, вылетавшие из города или возвращавшиеся в него, пролетали
сквозь купол так же, как и ракетопланы, через отверстие, раскрывавшееся на
мгновение и снабженное черным кругом для ориентировки автопилота.
Крыша над городом называлась "куполом", видимо, в силу привычки или
традиции. В действительности это был прямоугольный футляр, отделявший дома,
сады и площади Фаэтонграда от внешней, сильно разреженной атмосферы.
Учитывая его величину, трудно было понять, как и на чем он держался.
В городе ходили в обычной одежде, вероятно, воздух подогревался
искусственно. Отправляясь на работу вне города, жители надевали плотные
комбинезоны и герметические шлемы.
Все это придавало жизни "марсиан" своеобразный колорит.
Вечером в день прилета гости, сопровождаемые Мунцием, посетили, как и
обещали, фаэтонцев. Беседа затянулась до глубокой ночи.
Переводчиком служила лингвмашина, но се нигде не было видно. Вероятно,
она была вмонтирована в стол, за которым они сидели.
Обстановка фаэтонского дома, со странными волнистыми линиями
предметов, показалась всем низкой и неудобной. Кресел не было - их заменяли
"табуретки". Но для своих гостей фаэтонцы приготовили обычную земную мебель
Мунций предупредил, что говорить надо тихо, почти неслышно, чтобы звук
голоса не смешивался с переводом.
- Наш переводчик чувствителен и слышит прекрасно, - сказал он.
Работа лингвмашины была очень эффектна и просто ошеломила Волгина.
Когда он заговорил, первым задав какой-то вопрос, послышался его же голос,
отчетливый, достаточно громкий, произносящий незнакомые слова -
тягуче-медленные, напевные Машина не считалась со скоростью речи Волгина.
Запоминая его слова, она переводила их на фаэтонский язык еще долго после
того, как он умолкал.
А когда Ая, совсем неслышно, отвечал Волгину, послышался голос,
говоривший на чистом современном языке, только с длительными паузами между
словами, соответствующими медленности речи фаэтонцев.
Так и шел весь разговор - неторопливо, спокойно Машина имитировала
каждый голос, точно воспроизводя его звук и даже интонации Каждому
казалось, что это говорит он сам, говорит свободно на чужом языке, в
котором почти не было согласных букв.
И не только в речи, но и в жестах, движениях хозяев гости увидели на
этот раз явную замедленность, ускользнувшую от них при первой встрече, на
площади. А ведь Мунций говорил, что девять фаэтонских ученых, работавших на
Марсе, специально отобраны как наиболее подвижные, наиболее энергичные.
Каковы же тогда остальные?...
"Нет пределов разнообразию природы! - подумал Волгин. - Но трудно было
бы человеку Земли жить среди них".
В данном случае медленность речи фаэтонцев пошла даже на пользу.
Слишком уж не похоже было вес, что они рассказывали, на жизнь Земли. Так
было легче вдумываться в слова, представлять себе то, что за ними
скрывалось.
На Мунция, Владилена и Мэри рассказы фаэтонцев производили такое же
впечатление, как и на Волгина, Мельникову, Второва и Крижевского. Одинаково
чуждый, одинаково непонятный мир вставал перед ними. Жизнь на Фаэтоне,
отношения людей, их быт - вес было глубоко отлично, все было иным, чем на
Земле. И только труд каждого фаэтонца на благо всего общества, единственный
двигатель прогресса, ставил между ними и людьми знак равенства. Да еще
наука - познание природы и се законов.
В этом отношении фаэтонцы обогнали людей. Они знали гораздо больше, и
это чувствовалось, несмотря на явное старание хозяев говорить проще и
понятнее.
Ая и его младший товарищ хорошо знали, что четверо из гостей не
современные люди, что они явились из прошлого, и старались приноравливаться
именно к ним, но это не всегда удавалось. Многое, очень многое осталось
невыясненным, непонятным. И не только "старым", но и "новым" людям.
Глядя на сидевших напротив него фаэтонцев, рассматривая черты их лиц,
мощные лбы и огромные глаза, в которых светилась проницательная мысль,
Волгин испытывал почти страх. Какая чудовищная пропасть отделяет его от
этих "мыслящих существ", как он привык называть про себя обитателей других
миров, какая бездна между его и их умственным развитием! По сравнению с
ними он был едва развившимся существом, только начинающим мыслить. Он не
мог понять то, что для них было просто и ясно. А то, что оставалось
непонятным, еще неизвестным для фаэтонцев, было вообще недоступно его
мозгу.
Когда они вернулись домой, Волгин поделился своими мыслями со
Второвым. Тот признался, что сам думал о том же.
- Современные люди, может быть, способны сравняться с фаэтонцами, -
сказал он в заключение, - но мы... никогда!
- А все же они обратились за помощью к людям Земли.
- Для очистки орбиты? Что ж из этого! В твое время расчищали же землю
с помощью примитивных тракторов.
- Ну это уж слишком!
В минуты раздражения Второв был склонен к преувеличениям, и это хорошо
знал Волгин.
Мельникова все же осуществила свое намерение и спросила о причинах
замедленности жизненных процессов у фаэтонцев. Потом она говорила, что сама
была не рада, задав этот вопрос.
Ей отвечал Эйа. Биология фаэтонцев ушла очень далеко. И как ни
старался Эйа говорить понятно, его объяснения опирались на знания,
неизвестные еще на Земле. Мельникова ничего не поняла.
Эйа, очевидно, заметил это. Он внезапно прервал свою речь и заговорил
о другом:
- Понятия о быстроте мысли и реакций весьма условны. Каждый принимает
за норму то, что ему привычно. С этой точки зрения вы кажетесь нам слишком
стремительными в поступках и мыслях. Нам даже трудно представить себе, как
при такой быстроте может складываться в вашем мозгу законченная логическая
цепь. А уж если мы заговорили о логике, то скажу следующее: мы с не меньшим
основанием можем предложить вам замедлить темпы вашего мышления и вообще
деятельности организма.
- Я же не говорила ничего подобного, - попыталась возразить Мария
Александровна, почувствовав в словах фаэтонца скрытый упрек.
Но Эйа, казалось, не обратил внимания на ее реплику.
- Выживете, - продолжал он, - около двухсот лет. Мы, если принять
продолжительность вашего года, вдвое дольше. И наша жизнь так же полна, как
и ваша. Вы можете возразить, ведь мы все же возвращаемся к Солнцу. Это
сильный довод в споре. Но я попробую доказать вам, что вы не правы.
Фаэтонцы сейчас расплачиваются за ошибку, которую допустили их предки,
избравшие систему Веги новой родиной. Нам нужно достигнуть, вернее вернуть
то, что мы имели до этого переселения Но не больше. Если вы думаете, что мы
ставим своей целью сравняться с вами по быстроте мысли, то ошибаетесь. Вы
не кажетесь нам идеалом. Мы даже думаем, что наша организация лучше
приспособлена для жизни. Мы многое потеряли за время пребывания у Беги.
Люди Земли почти догнали нас, хотя прежде отставали на трудновообразимое
расстояние. Нам жаль потерянного времени, но теперь, когда наша планета
возвращается к Солнцу, мы миримся с этим. Так лучше. Иначе не могло бы быть
такой дружной совместной работы обоих человечеств, которая возможна теперь.
Сожалею, что не сумел ответить на ваш чисто биологический вопрос.
Эта речь, которая у земного человека заняла бы минуты три,
продолжалась двадцать пять минут.
Мельникова слушала, опустив голову. Она ругала себя за то, что
поверила Мунцию, который говорил, что фаэтонцы, конечно, не обидятся.
Вышло, что обиделись.
- Извините меня! - сказала она, когда Эйа замолчал. Оба фаэтонца
наклонили головы, но ничего не ответили. Вскоре беседа закончилась, и гости
распростились с хозяевами.
Выйдя на улицу, Мельникова сердито сказала по-русски:
- Никогда себе не прощу этого. Вышло некрасиво, грубо, неделикатно. Он
прав, что проучил меня.
- Не переводите! - поспешно сказал Второв Волгину, совершенно забыв,
что Мунций прекрасно знает русский язык. - Ты не права, Мария! Мунций
нисколько не виноват. Он судил со своей точки зрения. Да и обиделись ли
они? Это очень сомнительно. Трудно судить, когда говорит человек, мыслящий
иначе, чем мы. Высокая культура исключает мелочную обидчивость. Эйа просто
высказал свое мнение.
- Бросьте! - Мельникова досадливо махнула рукой. - Неужели вы верите
тому, что говорите? Они обиделись, это совершенно очевидно.
- Я согласен с Марией, - сказал Мунций (Мельникова вспыхнула до корней
волос, поняв свой промах). - Я признаю, что ошибся в суждении о фаэтонцах.
Но трудно было ожидать... Проявилась новая для меня черта в их характерах.
А то, что вы затронули этот вопрос, очень хорошо. Ответ Эйа интересен Мы
думали, что фаэтонцы стремятся к полной ликвидации своей медлительности,
выходит, что нет. Что ж! Тем хуже для них. Мы их быстро нагоним и
перегоним. Сама жизнь докажет им, что они ошибаются. И придется им догонять
нас, - весело закончил Мунций.

Глава третья
1
Снова пространство, снова черная бесконечность со всех сторон и
бесчисленные огоньки далеких звезд.
Рабочий корабль летел к цели.
Здесь не было, как на больших пассажирских ракетопланах, искусственной
гравитации, нейтрализующей любое ускорение, создающей внутри корабля
постоянное поле тяжести.
"И-76" был лишен многих удобств. Летающая установка для истребления
астероидов - и только! Среди тесноты машин и приборов для трех членов
экипажа и их гостя оставалось немного места - у пульта управления. И еще
меньше у сеток для короткого сна Здесь жили в ритме напряженного и
непрерывного труда.
При старте пришлось познакомиться с амортизационным креслом, с
неприятным ощущением повышенной тяжести, когда тело с большой силой
вдавливается в спинку сиденья, нельзя поднять руку, а голова кажется
налитой свинцом, - испытать неприятные ощущения, которые скрывались за
туманными словами "инерционная перегрузка".
А когда корабль прекратил ускорение и полетел с постоянной скоростью,
тяжесть исчезла, и Волгин понял, что значит невесомость - состояние, о
котором он много думал не только в теперешней жизни, но и прежде Оно
оказалось совсем не страшным. Было легко и приятно.
Но Волгин знал что корабль будет менять направление полета и скорость,
гоняясь за мелкими астероидами и попутно уничтожая их. Значит, не раз еще
придется подвергаться тому же испытанию, что и при взлете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58