И это утверждаете вы, отъявленный распутник, человек, для которого интересы общества лишь пустой звук. Ваши желания — вот что для вас превыше всего! Вам неизвестно чувство, которое постоянно испытываю я, — страх от возможности забеременеть...
— Ну, вот опять, — воскликнул аббат, — ты снова затянула свою вечную песню, моя мамочка! Разве я не говорил тебе, что, соблюдая предосторожности, можно избавиться от риска этих неудобств? Разве не согласилась ты со мной в том, что женщины боятся только трех вещей: дьявола, дурной репутации и беременности? Насчет первого, надеюсь, ты совершенно спокойна. Твоя репутация также выше всяких подозрений. Я же настолько осторожен и предусмотрителен, что никогда не допущу неловкость, которая могла бы этой репутации повредить; наконец, забеременеть можно лишь из-за оплошности любовника. А я тебе объяснял, как устроен человек и как, не ломая себе голову, избежать этого. Давай повторим урок, чтобы ты лучше запомнила...
...Любовник, перенесясь мыслью к возлюбленной или увидев ее воочию, впадает в состояние, благоприятствующее половому акту: кровь его кипит, копье поднято наперевес. Возлюбленная тоже охвачена волнением, и вот уже милующиеся приняли нужную позу. Несколько секунд — и стрела мужчины загнана в колчан женщины. Животное удовольствие, вызванное трением половых органов, готовит извержение семени. Любовниками овладевает крайнее возбуждение и чудесный сок готов излиться наружу. Именно в этот момент опытный мужчина извлекает птичку из гнезда, и его собственная рука или нежная рука возлюбленной вызывает семяизвержение. Никакой опасности забеременеть в этом случае нет. Легкомысленный или грубый любовник продолжает трудиться, ни о чем не заботясь. Именно в этом случае изверженное семя из влагалища попадает в матку — и вот уже несчастная женщина оплодотворена.
Вы хотели повторить урок, мадам, и я это сделал, — продолжал аббат Т..., оглядываясь по сторонам. — Надеюсь, вы хорошо меня изучили и вам не следует бояться того, что я буду неосторожен. Тысячи раз я имел возможность доказывать вам свою педантичность. Позволь, дорогая, перейти к действиям. Ты видишь, в каком напряженном состоянии находится мой плутишка? вот, держи его, моя радость...
— О, да, он великолепен...
— Сожми его как следует; видишь, он просит пощады и я...
— Только не это, мой дорогой аббат, — немедленно возразила мадам С..., — уверяю вас, только не это... Нам придется ограничиться упражнением, удовольствие от которого получите только вы. Пусть это и не совсем справедливо... Дорогой! Позволь, я образумлю этого великолепного бесстыдника...
— О, о! Доволен ли ты моею грудью, бедрами, — продолжала она как бы в забытьи, — поцелуй еще, помни их руками!
...Милый, но зачем так высоко поднимать рукава? Месье нравится наблюдать за движениями обнаженных рук? Я правильно делаю? Молчишь... Ах, проказник, как ему нравится!
Какое-то время было тихо. Потом вдруг я услышала, как аббат воскликнул:
— Дорогая мамочка, я больше не могу: чуть побыстрее, дай мне сюда твой маленький язычок, я прошу тебя. Ах, все, все-все!
Посудите сами, дорогой граф, каково было мое состояние, когда я слушала эту поучительную беседу. Много раз я пыталась приподняться и, вытянув шею, увидеть все происходящее собственными глазами. Но просвет в листве деревьев было найти не так-то просто. Я боялась совершить неловкое движение и выдать себя. В то же время я занялась собой. Разговор друзей меня взволновал, и мне требовалось известное освобождение.
Прошло несколько минут после прерванного разговора (аббат, видимо, приводил себя в порядок), и я услышала его слова:
— По правде говоря, мой друг, вы оказались правы: наслаждение было столь сильным, что я бы, пожалуй, не сумел вовремя остановиться и одарил бы вас в избытке чудесной жидкостью. Прекрасно, что наше упражнение прошло не в обычной позе, и я не нарушил ни одно из взятых мной обязательств.
— Нужно признать, что мы животные слабые и не вполне способны управлять нашими желаниями, — каким-то изменившимся голосом ответствовала мадам С... — Дорогой аббат, в твоих рассуждениях нет ничего неожиданного, но правда ли, что в наслаждениях особого рода мы не выступаем против интересов общества? Неужели даже образцовый любовник, вовремя извлекающий птичку из гнезда и растрачивающий свой животворный бальзам впустую, неужели он, как и истинный праведник, находится в полной гармонии с окружающим его обществом? Ведь он, по крайней мере, лишает общество потенциального гражданина.
— Такие рассуждения, — возразил аббат, — только по видимости имеют под собой твердую основу, но я вам докажу, что это-только поверхностное впечатление. Не создано такого закона — ни человеческого, ни Божеского, — который призывал или тем более принуждал трудиться над продолжением рода человеческого. Не будем забывать о легионах монахов и монахинь, чьи чресла никогда не произведут себе подобных и деятельность которых освящена законами. Эти же установления толкают женатых мужчин к продолжению интимных отношений с беременными женами, хотя такая жизнь продолжению рода не способствует. Состоянию девственности всегда во всех странах мира отдавалось предпочтение перед замужеством. Из сказанного можно сделать один вывод: просвещенные любовники, занятые своими невинными забавами, никак не хуже затворников многочисленных обителей, обреченных отдать Богу душу, так никогда и не увидев славных потомков своих. Последние без толку копят семя, вторые — впустую его расточают. Разве в глазах общества они не равны? Тс и другие бесполезны. В то же время здравый смысл верно подсказывает нам, что уж лучше отдаться наслаждению, впустую растрачивая семя, нежели бессмысленно копить Божественную жидкость, нарушая естественный ход вещей, при этом угрожая собственному здоровью и даже жизни самой. Как нетрудно увидеть из моих рассуждений, милый мой обличитель, — добавил аббат, — радости людей цивилизованных приносят обществу не больше вреда, чем прославляемое воздержание монахов... Мой совет — не предаваться унынию и спокойно заниматься любимым делом.
Не надо было видеть сидящих на скамейке, чтобы сразу понять: неунывающий аббат немедленно перешел от слов к делу. Раздался умоляющий голос мадам С...:
— О, гадкий аббат, уберите палец! Я не расположена к любви, вы слишком утомили меня вчера... Отложим, отложим, милый негодник! Здесь неудобно, я чувствую себя не в своей тарелке. Нет ничего лучше теплой постели. Ах, перестаньте, аббат, я же вас просила! Вернемся к наслаждениям интеллектуальным. Я помню, вы обещали рассказать, что же такое природа, дать се определение. Говорите, месье философ, я слушаю.
— Дать определение природы? — переспросил аббат. — Боже, но вам все известно лучше, чем мне. Понятие природы эфемерно. Слово это не имеет смысла. Отцы церкви, а затем и суетливые политики пришли к убеждениям, что народу надо дать представление о добре и зле. поставив между Богом и людьми нечто, названное природой. Людям объяснили, что страсти, болезни и преступления появляются из лона природы, как все мы появляемся из лона матери. Но как согласовать это положение с бесконечной добротой Господа? Как объяснить, откуда в нас это неистовое желание красть, убивать, клеветать? Почему на свете свирепствуют эпидемии и происходит столько стихийных бедствий? Зачем нас окружают толпы безногих калек — измученных и грязных?
На эти вопросы богословы отвечают: все это природа, дело ее рук. Но что же она в самом деле? Возможно, еще один, неизвестный нам бог? То есть сила, действующая независимо от Всевышнего? "Нет, — сухо отвечают богословы. — Так как Бог не может творить зло, то оно есть часть природы". Какой абсурд! Разве я должен жаловаться на палку, которой меня побили, а не на того, кто направлял удары, разве не он виновен в зле, причиненном мне?
Почему бы раз и навсегда не признать, что природа — это фантом. И само слово "природа" лишено смысла. Все есть Бог. Физическое зло, вредящее одним, служит для счастья других. С точки зрения Всевышнего, в мире нет ничего плохого. Все относительно. То, что в обществе считалось злом, завтра может предстать в образе добра. Законы общества установлены людьми, но исходят они от Бога. Дав миру толчок, Создатель определил принципы, из которых возникли первые законы, на которых держится все сущее. Согласитесь, что воруя, мошенник старается только для самого себя, но никак не для общества, нарушая существующий в нем порядок. Но Всевышнему он не может повредить. Согласен, вор достоин наказания, хотя от его воли не зависело, совершать или не совершать преступление. Правосудие совершится и станет уроком для тех, кто думает сползти на стезю порока. Страх наказания удерживает людей колеблющихся от соблазна нанести вред обществу. Таким образом, наказание служит пользе всего общества, а действие, способное послужить многим, всегда предпочтительней успеха частного дела.
Добавлю еще, что самого жестокого порицания заслуживают родственники и друзья людей, преступивших закон. Они помогают им, поддерживают с ними связь в то время, как должны осудить их самих и их преступления, нарушающие общественное спокойствие. Совершить преступление нас заставляет наша натура, а также наши потребности, стремление к собственному благополучию. Натура может быть исправлена лишь воспитанием, которое побуждает нас изучать жизнь людей замечательных и следовать примерам положительным, подражать им. Впечатления, которые преподносит вам жизнь, устроенная разумно и справедливо, должны повлиять на внутренние свойства беспокойной натуры; тогда управлять нами будут мудрость и здравый смысл. Необходимо побуждать людей стремиться к добру, заставлять их трудиться для пользы общего дела и передавать это другим.
Я думаю, мадам, что слово "природа" стало для вас близким и ясным понятием. Если вы не возражаете, завтра утром мы можем порассуждать с вами о религиях. Религия и счастье — понятия неразрывные. А сейчас нам необходим отдых, мы и так заговорились. Кажется, меня заждалась моя чашка шоколада.
— Я тоже устала, — проговорила, вставая, мадам С... — О вас и говорить не приходится: чувственные забавы так утомляют... Мне приятно сознавать, что вы не потеряли интереса ко мне. А ваш маленький опыт о природе — просто превосходен. Это было блестяще по форме, глубоко и поучительно. Но — только не сердитесь— мне не верится, что ваша лекция о сущности религий может быть так же интересна, как эта. Вы уже предпринимали подобные попытки, но они не увенчались успехом. Разум отступает там, где торжествует вера.
— Ну что ж, — ответил аббат. — Доживем до завтра.
— Завтра, надеюсь, будет не так много рассуждений, и мы раньше попадем ко мне в комнату, где понадобитесь и вы, и моя удобная кушетка.
Они уже направлялись к дому, и я выскользнула из своего укрытия. Надо было спешить, так как необходимо было еще переодеться в комнате, а затем пройти в апартаменты мадам С... Мне не хотелось пропустить разговор о религиях и потом сожалеть об этом. Мысли о природе, высказанные вслух аббатом и дошедшие до моего сознания, живо подействовали на меня. Я поняла все так, что Бог и природа это одно и то же или, во всяком случае, природа является продолжением Всевышнего. Из этого я сделала свои собственные выводы и впервые в жизни ощутила себя мыслителем.
Когда я вступала в покои мадам С..., то чувствовала, что нервничаю: мне казалось, что моя старшая подруга догадается о слежке за нею, разоблачит меня и вся затея потерпит крах. Как только я вошла, то сразу поймала проницательный взгляд аббата Т... и растерялась, но пришла в себя, как только услышала, что он негромко говорит мадам С...:
— Посмотрите, разве Тереза не красива! У нее прелестный цвет лица, а этот взгляд... По-моему, она взрослеет день ото дня.
Не знаю, что ответила ему мадам С..., они улыбнулись друг другу. Я сделала вид, что ничего не поняла, и изо всех сил старалась поддерживать хорошее настроение в течение всего дня.
Вечером, вернувшись в свою комнату, я составила план дайствий на завтра. Я так боялась проспать, что не смогла уснуть вовсе. Около пяти часов утра я увидела в окно мадам С..., направляющуюся к роще, где ее уже ждал Т... Согласно тому, что я слышала накануне, она должна была вскоре вернуться в свою спальню. Ведь именно там была кушетка, о которой она упоминала. Я, не раздумывая, проскользнула в комнату и спряталась в пространстве между кроватью и стеной. Усевшись на пол, я прислонилась спиной к стене у изголовья кровати. Полог над кроватью я могла незаметно откидывать, так, чтобы иметь полную картину происходящего. Мне удалось расположиться так близко от места события, что от меня не могло ускользнуть ни одно слово, ни один звук.
Так я сидела, трясясь от нетерпения и начиная даже сомневаться — уж не передумали ли мои друзья и не отменили ли встречу. И тут они вошли.
— Поцелуй меня как следует, дорогой друг, — сказала мадам С..., опускаясь на кушетку. — Чтение твоего гнусного "Привратника в монастыре картезианцев" распалило меня. Эти портреты поражают, они потрясающе правдоподобны. Если бы эта книга не была такой непристойной, то она не имела бы равных. Введи же "его" немедленно, я просто прошу тебя; я умираю от желания и согласна на все.
— Ну уж нет, этого я не сделаю по двум причинам: во-первых, потому что я вас люблю и потому что я слишком порядочен для того, чтобы рисковать вашей репутацией. К тому же я не хочу, чтобы вы меня когда-нибудь упрекнули в неосторожности. Во-вторых, месье "доктор", как вы видите, сегодня не в лучшем состоянии, я ведь не гасконец и...
— Я прекрасно это вижу: последний довод был столь убедительным, что вы могли бы не трудиться ставить себе в заслугу первый. Ладно, ляг хотя бы рядом со мной, — добавила она, зазывно потягиваясь и сгибая ноги. — Пришла пора короткой молитвы, не правда ли?
— Охотно, дорогая мамочка, — ответил аббат и, не долго думая, стал расстегивать платье, обнажая грудь мадам С...
Потом он задрал ей платье и нижние юбки выше живота, уверенным движением раздвинул ей ноги, подняв голени таким образом, что пятки вплотную придвинулись к ягодицам, открыв картину, о которой мечтает не один мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29