.. Теперь можно и начать с Богом!
И вот уже я еле поспеваю за лихорадочным темпом молодца, ни на секунду не выпуская из рук волосатые шарики. Пока на кушетке шла такая жаркая возня, хозяин во все глаза смотрел в зеркала, в которых отражались наши извивающиеся тела. Отражений было много, и все свидетельствовали неопровержимо: стараются присутствующие изо всех сил. В какой-то момент вельможа почувствовал, что момент наслаждения близок, и прохрипел слуге, продолжая нещадно теребить свой член:
— Кончай, кончай...
Лотарингский Адонис задергался, как безумный, и вскоре оба с мучительным блаженством испустили драгоценную жидкость...
— Дорогая Тереза, — продолжала Буа-Лорье, — я очень кстати вспомнила еще об одном забавном случае, который произошел в тот же день. Позволь, я поведаю тебе о встрече с монахами-капуцинами, и ты убедишься в том, насколько педантично соблюдают обет целомудрия святые отцы.
Выйдя из дома куртизана, о котором шла у нас речь, и распрощавшись со своей измученной подругой, я повернула за угол, чтобы сесть в поджидавший меня фиакр, но тут я заметила некую Дюпон, подругу моей приемной матери и ее достойную соперницу в коммерческих делах, имевшую, правда, совсем иную клиентуру.
— Дорогая Манон, — бросилась она мне навстречу, — как хорошо, что я тебя вижу! Тебе хорошо известно, что я, распоряжаясь своими девочками, способна утолить желания всех парижских монахов. Но, похоже, эти собаки решили сегодня вывести меня из себя! Сразу у всех одновременно наступил период спаривания. Еще утром я снабдила их девятью красавицами и кое-как успокоила. Но сию минуту мне нужна хотя бы одна прелестница для трех почтенных капуцинов, которые ждут не дождутся, когда придет и их черед потешиться. Манон, ты не можешь отказать мне в моей просьбе и не пойти со мной! Это настоящие черти, они тебе понравятся.
Я напомнила Дюпон, что я дичь не для монахов, что этим господам неведомы оригинальные развлечения и им подавай только девиц помясистее, да с пещерой поглубже.
— Черт возьми! — воскликнула Дюпон. — Мне плевать на то, о чем они мечтают в своих кельях! Я им нашла красивую девушку, настоящую куколку, а уж они пусть сами решают, чем с нею заняться. Смотри, вот шесть луидоров, которые они мне дали, три из них будут твои... Согласна?
Я решила, что от судьбы не уйдешь, и при этом мною двигала не корысть, а, скорее, любопытство. Я отпустила свой фиакр, и мы направились домой к Дюпон.
"Братья-капюшоны" не заставили себя ждать. Войдя в комнату, они не долго на меня пялились, а окружили со всех сторон, как волки окружают бедную овечку, отбившуюся от стада. Желая как следует позабавиться, я поставила ногу на стул, задрала платье, будто для того, чтобы поправить подвязку. Это было воспринято определенным образом, и один из монахов, с рыжей бородой и отвратительным запахом изо рта, схватил меня за шею, нагнул голову и впился мне в губы так, что, казалось, его нельзя будет оторвать. Второй грубо щупал мои драгоценные груди, а третий, подняв мне рубашку, прижался лицом к ягодицам и водил по ним мокрым носом. Что-то жесткое, будто из конского волоса, пройдя у меня меж бедрами, копошилось у лона; я дотронулась до этого непонятного предмета рукой; что бы, вы думали, это было? — борода отца Илера (как выяснилось впоследствии, так его звали), который, почувствовал себя пойманным за подбородок, укусил меня за ягодицу, чтобы я его отпустила.
Тут все поплыло у меня перед глазами, и я испустила громкий крик, ибо меня пронзила острая боль. Бешеные монахи отпустили меня от неожиданности. Я опустилась на кушетку, стоявшую рядом, но когда подняла глаза, то увидела три огромных инструмента, нацеленных на меня.
— Ах, святые отцы, — воскликнула я, — подождите, прошу вас, давайте по порядку. Я пришла сюда не для того, чтобы разыгрывать невинность, но давайте решим, кто из вас первым будет меня иметь.
— Я! — закричали они все вместе, не давая мне закончить.
— Что, молодые бородачи? — прогнусавил один из них, — Вы осмелитесь опередить меня, отца Ан-жа, самого старшего из вас? Богохульники... Нет на вас креста!
— Ты спятил, — завопил другой. — Нам еще этого не хватало: заботиться о субординации в доме у шлюхи! Уж где-где, а здесь отец Ансельм равен отцу Анжу.
— Врешь! — воскликнул первый, сверкнул его кулак. Ансельм устоял на ногах и бросился на обидчика. Сцепившись намертво, они покатились кубарем в угол комнаты. Там они вволю тузили друг дружку, поддавая друг другу под зад своими грязными волосатыми ногами. Теперь им было не до любви. Дюпои, причитая, бросилась их разнимать, но это ей удалось лишь окатив водой из большого кувшина.
Пока они дрались, отец Илер не терял времени даром. Он повалил меня на спину, задрал юбки и, не обращая внимания на мой судорожный смех, похожий на рыдания, стал навострятся для проникновения в раковину, за которую столь отчаянно сражались его товарищи. Его несгибаемый дротик, однако, встретил неожиданное препятствие, оказавшееся непреодолимым. Смущенный Илер обследовал раковину, помогая себе пальцем, но остался в недоумении. Новая попытка принесла тот же результат. Все, чего он достиг, это вылить свой густой бальзам в преддверии недоступной пещеры.
К счастью, монах овладел собой и совершенно успокоился. Он потребовал тишины, Затем, подчеркивая важность происшедшего, отец Илер поведал приятелям о непреодолимом барьере, преграждающем вход в святилище наслаждений. Тогда монахи потребовали объяснений у Дюпон, посчитав себя жестоко обманутыми. Оценив ситуацию, сводня открыла дверку буфета, заполненного бургундским, и предложила гостям отведать столько драгоценной влаги, сколько каждый из них захочет.
Время шло, и я заметила, что орудия святых отцов снова напомнили о себе. Винные пары, как известно, не только кружат головы, но и способствуют разжиганию похоти. Поднимая тосты, капуцины стали превозносить приап, словно это был центр Вселенной, омываемый волнами добра и зла. Сначала алтарем для их жертвоприношений служил мой несравненный зад, а потом и их собственные тылы.
Вскоре неудержимое веселье овладело всеми нами. Мы разукрасили губы капуцинов нашей помадой, наклеили им мушки. Потом пришла очередь святых отцов примеривать на себя детали моего туалета. Вскоре я оказалась в чем мать родила и накинула на плечи плащ капуцинов, что вызвало восторг собравшихся, заявивших, что я в нем очаровательна.
— Пусть бросит в меня камень тот, кто скажет, что видел в Париже мордашку прелестнее, чем у нашей Манон! — возгласила изрядно опьяневшая Дюпон.
— Черт возьми, — ответил отец Анж с пьяной горячностью, — я пришел сюда не мордашками любоваться, а для того, чтобы поиметь какую-нибудь суку, вот для чего я здесь. Я хорошо заплатил, — прибавил он, — и этот приап (он схватил рукой свой собственный) не уберется отсюда, пока не попробует внутренность хотя бы у самого черта!
Здесь, прервав повествование, Буа-Лорье подняла указательный палец и, понизив голос, сказала: "Сейчас будет забавная сцена, Тереза, но она утратит всю свою прелесть, если я буду смягчать выражения". Пока я думала, что ответить знаменитой куртизанке, она стала продолжать, не испытывая никакого стеснения от грязных словечек, вызванных к жизни ее памятью:
— Вот именно: хотя бы и самого черта! — загремела представительная Дюпои, вставая со стула и опрокидывая его. Лицо ее покраснело, грудь высоко вздымалась, глаза горели. — Ладно, мудак! — бросила она Анжу и задрала свои юбки до самого пупа. — Посмотри на эту достойную..., которая стоит двух других; я неплохая чертовка: дери же меня, если у тебя хватит смелости, и не жалей о деньгах, козел!
С этими словами она одной рукой схватила Анжа за бороду, другой за шею и увлекла назад, на постель. Святой отец, ничуть не смущенный энтузиазмом своей Прозерпины, после недолгих поисков вогнал свое орудие куда следует.
Буквально после нескольких качков грузного мужлана шестидесятилетняя сводня, ощутив все преимущества положения, в котором ей не приходилось находиться последние лет двадцать пять, стала впадать в состояние экстатическое и застонала не своим голосом:
— О, мой папа, — повторяла она, вертясь как бешеная, — дорогой папочка, дери же меня, еще, еще, еще! Господи, мне опять пятнадцать лет; да, убедитесь, мне всего пятнадцать... Какая мощь... ооо... Ну же, мой херувим!.. ты вернул меня к жизни... ты делаешь достойное дело...
В промежутках между этими громкими восклицаниями Дюпон осыпала своего самца поцелуями, щипала, кусала за шею уцелевшими чудом обломками зубов.
А святой отец, накачавшийся вином, лишь мычал и продолжал трудиться, казалось, без устали, но так только казалось. Вино действовало все сильнее, зрители в лице преподобных отцов Ансельма, Илера и меня вскоре увидели, что лицо отца Анжа побагровело, он захрипел...
— А, гад! — вдруг крикнула опытная Дюпон, — пусти меня, собака, пусти, пусти, пусти!..
В этот самый момент святой отец содрогнулся всем телом, и вместе с монашьим рыком на лицо несчастной хлынуло все содержимое его желудка. Отвратительная смесь тут же забила разодранный криком рот сводни. Реакция старухи была не менее ужасна: она ответила целым фонтаном блевотины, окатившим голову отца Анжа целиком.
В жизни не видела ничего более отвратительного и вместе с тем более смешного. Монах обмяк и еще больше придавил Дюпон. Она делала отчаянные попытки столкнуть его, и вот ей это удалось. Оба были залиты до такой степени, что их лица невозможно было разглядеть. Утеревшись, хозяйка дома набросилась на отца Анжа с кулаками, мы же втроем так хохотали, что нам некогда было их разнимать. Целый час ушел на то, чтобы их утихомирить. Отец Анж, грязный как свинья, уснул. Наша добрая Дюпои долго умывалась и приводила себя в порядок.
После этого искреннего рассказа, заставившего нас немало посмеяться, Буа-Лорье продолжала: — Мне всегда было жаль тех людей, что ищут наслаждение в противоестественных способах. Активную или пассивную роль они при этом играют — значения не имеет. Вспоминается история о том, как один знатный сеньор, приятный в обхождении, редкий умница, но испорченный многолетней практикой противоестественных упражнений, не смог в первую брачную ночь полноценно выполнить супружеские обязанности. Не помогло и то, что жена его была на редкость соблазнительна. Пришлось прибегнуть к услугам мажордома, который, с гораздо большим успехом, чем его господин, сзади делал с бедной женщиной то же, что ее муж делал спереди.
Хочу также заметить, что господа с различными противоестественными наклонностями, как правило, жестоки и равнодушны по отношению к женщинам, к несчастью своему, делящим с ними ложе. Это люди нетерпимые по отношению к воззрениям противоположным.
— Все люди стремятся к наслаждениям, — утверждают любители извращенного, — а каким образом они этого наслаждения достигают, значения не имеет. Мы созданы такими, какие мы есть, и ничего изменить не в силах. Мы берем наслаждение там, где его находим. В этом нет ничего предосудительного, ибо вкусы человека не могут служить поводом для запрета. Влечение, испытываемое мужчиной к представителю своего пола, не противоречит природе и ее инстинктам, потому что сама природа заставляет нас любить себе подобных. Утверждения, что такие отношения не позволяют умножать род человеческий, смехотворны: разве бывают мужчины, которые бы, получая плотское удовольствие, в этот момент мечтали еще о неродившихся младенцах?
В общем, подводя итоги, заключила Буа-Лорье, любители противоестественного рядятся в одежды людей нормальных, стараясь доказать, что ничего особенного в их поведении нет. Как бы там ни было, я их не выношу. И хочу предложить твоему вниманию, Тереза, историю о том, какую шутку я однажды сыграла с одним из гнусных врагов нашего пола.
Я знала, что этот человек придет в определенный день, и хотя я от природы ужасная трусиха, но позаботилась о том, чтобы поплотнее набить свой желудок огромным количеством репы. Ты увидишь, что я задумала. План мой был прост и конкретен. Я терпела это животное только ради моей Приемной матери. Всякий раз, как мы оставались наедине, он с большой тщательностью рассматривал мой зад: гладил ягодицы, раздвигал и сдвигал половинки, пробовал засовывать в отверстие палец и сунул бы туда кое-что другое, если бы я сразу не дала ясно понять, что это запрещено. Как я его ненавидела! Вам, Тереза, этого не понять. И вот он стоит на пороге. Затем приближается, кладет меня ничком на кровать, задирает юбки и рубашку и начинает все сначала. Я ждала момента, когда он, по обыкновению вооружившись свечой, приблизит лицо к предмету своего поклонения. Как только это произошло, я изо всех сил напыжилась и выпустила из себя такой заряд, что раздавшемуся звуку позавидовало бы и корабельное орудие. Свеча мгновенно погасла. Сраженный поклонник застыл как изваяние. Он был настолько растерян, что не сразу сообразил, что надо делать дальше. Пока он отгонял неприятные запахи и трясущимися руками зажигал свечу, я пробралась в соседнюю комнату и заперлась изнутри. Ни просьбы, ни угрозы не могли заставить меня покинуть убежище. И в конце концов взбешенный клиент, разразившись проклятиями, покинул дом.
Здесь мадам Буа-Лорье вынуждена была остановиться. Причиной этого был хохот, который буквально раздирал меня на части. Долго я не могла остановиться. Она тоже от всего сердца смеялось вместе со мной, и мы бы еще долго веселились, если бы не двое знакомых господ, о приходе которых нам доложили. Мадам была недовольна. Ее прервали очень некстати. Пока она рассказывала о вещах дурных, об историях нелепых, но это была не вся правда, вернее, правда не во всей ее полноте. Я должна была услышать и много хорошего, светлого, например, о том, как Буа-Лорье использовала первую возможность для того, чтобы вырваться из той ужасной жизни, в которую вовлекла ее Лефор.
Скажу откровенно: Буа-Лорье все время, что мы были с ней знакомы, вела себя безупречно. За исключением случая с Р.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29