В полдень мы подъехали в дому Б.; он нас ждал вместе с Р., своим коллегой и другом. Р. был человек под сорок лет, недурной наружности, великолепно одетый, любящий прихвастнуть. Его пальцы были унизаны дорогими перстнями, табакерка усыпана алмазами. Ему очень хотелось походить на важную особу. Тем не менее он соизволил подойти ко мне и, взяв меня за руки, воскликнул, пристально глядя в
глаза:
— А она, черт возьми, прехорошенькая! Клянусь честью, она очаровательна, и я не прочь сделать ее своей женушкой.
— Сударь, вы оказываете мне честь, — пролепетала я, — и если...
— Нет, нет, — возразил он, — ни о чем не беспокойтесь: я все устрою так, что вы будете довольны.
Подали обед, и мы сели за стол. Буа-Лорье вела неутомимый разговор, пересыпанный жаргонными словечками, что придавало сказанному пряность и остроту. Скоро речи се мне надоели, я почувствовала себя не в своей тарелке. Мне было неловко, и я даже стала жалеть, что приехала сюда. Моя неловкость не могла остаться незамеченной для Р. Он внимательно глядел на меня, и в его взгляде, таившем укор, я, казалось, прочла: "Думайте и поступайте, как мы. Именно такие люди чувствуют себя свободно в обществе. Не робейте, я помогу вам". Его молчаливая помощь не могла на меня не подействовать. Я стала осваиваться. К тому же несколько бокалов шампанского сгладили все острые углы, и я повеселела. Р. стал более настойчив, а я не считала нужным не принимать его ухаживания. Мой кавалер держал себя все более непринужденно, я ощущала на себе его ловкие руки, но не мешала ему из страха обидеть. Судя по реакции финансиста и Буа-Лорье, такое поведение за столом не считалось предосудительным. Когда же Б. незаметно перекочевал с племянницей на диван и там занялся ее прелестями основательно, я решила тем более не вмешиваться в ход событий и предоставить все воле Божьей. Р. тоже не терял времени, успев быстро изучить мои анатомические особенности. С каждой минутой он становился все увереннее и развязнее, и можно было не сомневаться в том, что скоро он перейдет к более серьезным действиям. Вскоре он предложил мне занять кушетку.
— С радостью, месье, — простодушно ответила я, — я думаю, там нам будет удобнее, а то, я боюсь, вы устанете, ведь вам должно быть так неудобно у меня на коленях.
Этому человеку ничего не надо было повторять дважды.
Он быстро встал, поднял меня и перенес на кушетку. Я заметила, что финансист и Буа-Лорье быстро покинули комнату. Я хотела встать и последовать за ними; но предприимчивый Р. тут же заявил, что безумно меня любит, желает мне счастья и все такое прочее. Одной рукой он уже задирал мне рубашку, другой — вытащил из штанов красный и по виду твердый член. Он просунул колено между моих бедер и попытался раздвинуть их пошире и уже готов был осуществить свое главное намерение, как вдруг я осознала, что угрожавшее мне чудовище имеет примерно такой же вид, как и кропило, которым отец Дирраг пользовался для изгнания нечистого духа из тела своих послушниц.
Будто молния меня поразила: я вспомнила о тех опасностях, о которых предупреждал меня аббат Т... Моя уступчивость тотчас сменилась яростью. Я схватила Р. за галстук и, вытянув руки, держала его так. Теперь он не мог никак ко мне подступиться. Не теряя хладнокровия в ситуации, когда главный враг находился на уровне моего лица, я изо всех сил стала звать на помощь милую Буа-Лорье. Конечно, такой оборот событий не входил в планы всей троицы; но Буа-Лорье все же прибежала и стала громко возмущаться поведением Р.
В бешенстве, не задумываясь о последствиях, я ругала своего кавалера как могла. Если бы не его друзья, я, наверное, выцарапала бы ему глаза, которые так хищно созерцали мои прелести. Б. и его племянница с трудом одерживали меня, потому что я разбушевалась не на шутку и порывалась вцепиться Р. в горло. Воспользовавшись помощью своих друзей, Р. отошел в сторону, убрал свое хозяйство и совершенно неожиданно разразился гомерическим хохотом.
— Черт возьми! Несчастная провинциалка! — бормотал он, стараясь превратить все в шутку. — Признайтесь, здорово перепугались? Вы что, всерьез поверили, будто мне от вас что-то надо?.. До чего странные эти девушки из провинции, никогда не бывавшие в свете. Представь себе, дорогой Б., я уложил мадемуазель на кровать, поднял ей юбки и показал мой пенис. Маленькая недотрога, кажется, вообразила, что я делаю что-то непристойное. Подняла шум, вы прибежали — вот и вся история, которая не стоит выеденного яйца и вызвала такую ярость у нее. Есть от чего умереть со смеху! — прибавил он, разражаясь еще более страшным хохотом. — Но тут же вновь заговорил с неожиданной серьезностью: — Уважаемая Буа-Лорье, прошу вас не подсовывать больше подобных дур. Я не школьный учитель и не специалист по политесу. Вам прежде не мешало бы рассказать мадемуазель кое-что о жизни, прежде чем знакомить ее с людьми, вроде нас с Б.
Признаюсь, я растерялась, пока слушала эту бесподобную речь. Я слушала Р., раскрыв рот и выпучив от изумления глаза. Я потеряла дар речи. Б. и Р. вышли из комнаты и уехали, а я даже не заметила этого. Буа-Лорье сухо проговорила, что нам тоже пора собираться. Чувствовалось, что она недовольна мною. Я терялась в догадках.
Тот же фиакр довез нас домой.
Только очутившись в своей комнате, я пришла в прежнее свое состояние и горько зарыдала. Моя целомудренная подруга, обеспокоенная впечатлением, которое произвел на меня этот случай, не покидала меня. Она пыталась убедить меня в том, что мужчины всегда стремятся узнать, насколько девушка, на которой они намерены жениться, знакома с любовными играми. Из этих рассуждений следовало, что я из осторожности должна была притвориться более несведущей, и теперь она опасается, что из-за своей резкости я упустила свое счастье.
Я с жаром ответила, что не настолько малоопытна в любви, чтобы не понимать, что негодяй Р. хотел сделать со мной. И резким тоном добавила, что за такую цену не соблазнюсь и самым большим богатством. Едва сдерживая волнение от нахлынувших воспоминаний, я рассказала ей то, что происходило на моих глазах между отцом Диррагом и мадемуазель Эрадис; поведала и обо всех полученных мной на этот счет уроках у аббата Т... и мадам С...
В конце концов, слово за слово, хитрая Буа-Лорье вытянула из меня рассказ о всех моих приключениях. После чего отношение ее ко мне переменилось; если раньше я казалась ей дурно воспитанной и не имеющей понятия о высшем свете, то теперь она немало была удивлена моими познаниями в области морали, метафизики и религии.
Буа-Лорье была женщина с добрым сердцем.
— Как я рада, что встретила такую девушку, как ты, — воскликнула она, крепко обнимая меня, — ты открыла мне глаза на тайны, которые составляли несчастье моей жизни; непрерывные размышления о моем прошлом не давали мне покоя. Никто больше, чем я, не может страшиться кары, которая ждет нас за преступления, совершающиеся непроизвольно. Утро моей жизни было ужасным. Но пусть даже пострадает мое самолюбие, я должна ответить тебе откровенностью за откровенность, уроком за урок.
Слушай же, дорогая Тереза, рассказ о моих приключениях, который убедит тебя в людском непостоянстве и в том, что на самом деле порок и добродетель зависят от темперамента и воспитания. И она приступила к своему рассказу.
ИСТОРИЯ БУА-ЛОРЬЕ
Я существо необычное, моя дорогая Тереза. Я не мужчина, не женщина; не вдова и не замужем. Распутница, я тем не менее до сих пор девственна. Нет, дорогая, я не спятила. Потерпи немного, и ты все поймешь. Дело в том, что каприз природы превратил мой интимный орган в неприступную крепость. Перепонка, преградившая внутренний ход, столь прочна, что способна выдержать усилие самого мощного приапа. Как ни странно это звучит, но я так и не соблаговолила отправиться на операцию к искусным эскулапам, убеждавшим, что все закончится благополучно и я получу возможность наслаждаться близостью с мужчиной. Говорят, что не одной они так помогли. Само расположение светил предрекало мне судьбу куртизанки. Звезды не лгут. А вот этот дефект организма, который, казалось, должен мешать карьере сладострастницы, стал, напротив, главным залогом успеха. Собираясь рассказывать тебе о постельных капризах мужчин, я вовсе не собиралась показывать позы, коими они разжигают свою чувственность. Все это было известно еще древним, а сами любовные позы подробно описаны знаменитым Пьетро Аретино три столетия назад и сегодня представляют собой лишь исторический интерес. Мы же с тобой поговорим о неких причудах, о странных услугах, оказания которых требуют от нас многие самцы. Эти отклонения характеризуют мужчин не с лучшей стороны. За ними необходимо видеть их физические или психические изъяны. Итак, я перехожу непосредственно к теме своего рассказа...
Кто меня создал и произвел на свет Божий, я до сих пор не знаю. Однажды женщина по имени Лефор, мещанка, у которой я жила в Париже и которая воспитывала меня как свою дочь, подозвала меня с таинственным видом и сказала следующее (мне тогда стукнуло как раз пятнадцать):
— Вы вовсе не дочь мне, и пришло время вам об этом узнать. Я подобрала вас на улице совсем маленькую, лет шести, выкормила и содержала из сострадания. Сколько ни старалась, так и не смогла узнать ничего о ваших родителях.
— Вы должны понимать, — продолжала она, — что я небогата, хотя ничего не жалела для вашего воспитания. Теперь вы сами должны заняться своей судьбой. И вот что я имею вам предложить. Вы хорошо сложены, красивы, развиты не по годам. На вас положил глаз председатель..., мой покровитель и сосед. Он хочет вам добра и для начала решил прилично содержать, если только со своей стороны вы будете оказывать все услуги, о каких он попросит. Решайте, Манон, что мне ему передать... Не скрою, если вы откажетесь и не пойдете навстречу его влечению, вам придется сегодня же оставить мой дом, потому что я больше не намерена кормить и одевать вас.
Это признание, такое прямое и циничное, привело меня в ужас. Я заплакала. Но слезы ее не разжалобили: нужно было решать. В конце концов мне пришлось на все согласиться, после чего ненавистная мадам Лефор своим фальшивым голосом стала уверять, что не оставит меня своими заботами, а главное, советами.
На следующее утро она подробно рассказывала мне о моих новых обязанностях и тех особенностях поведения, которые необходимы в моем общении с председателем. Раздев донага и ощупав меня, она, по-видимому, осталась довольна, потому что тут же вымыла со всей возможной тщательностью, завила мои волосы и дала одежду, в которой я еще не ходила.
В четыре часа пополудни нас ввели к председателю. Я увидела худого высокого мужчину с желтоватым морщинистым лицом, утопавшим в очень пышном парике. Этот почтенный господин, усадив нас, важно сказал, обращаясь к моей матери:
— Так это та самая юная особа? Она недурна; я ни минуты не сомневался в том, что она станет хорошенькой. Вижу, что деньги были потрачены не напрасно. Но вы уверены в ее девственности? — прибавил он. — Давайте поглядим, мадам Лефор.
Моя добрая мать, усадив меня на край кровати, приказала лечь на спину, подняла мою рубашку и собиралась раздвинуть ноги, но тут председатель рявкнул:
— Да не так, мадам, вечно женщины показывают переднюю часть. Переверните ее!
— Ах, простите меня, месье! — воскликнула моя мать, — я думала, вы желаете посмотреть... Вставай скорее, Манон! Поставь ногу на этот вот стул и нагнись хорошенько...
С жертвенным видом, ни на кого не глядя, я выполнила то, что мне велели. Достойная мать задрала мне платье до самых бедер, и вскоре я почувствовала, как кто-то (а это был председатель) раздвигает губы моего тайника и безуспешно пытается просунуть внутрь палец.
— Превосходно, — проговорил наш хозяин, — я доволен. Нельзя не убедиться, что она на самом деле девственна. Пусть остается в той же позе, а вы шлепните ее как следует по заднице.
Приказ был приведен в исполнение Лефор, слегка придерживала меня левой рукой и, не давая опуститься юбкам и рубашке, правой слегка пошлепывала меня. Чуть повернув голову к председателю, я с любопытством повела глазами и увидела, что, наведя на меня лорнет и расстегнув штаны, он теребит что-то бурое и вялое, не подающее признаков жизни. Рот его был оскален, а на лице застыла гримаса нетерпения.
Минут пятнадцать продолжалась эта безмолвная сцена. Спина у меня затекла, все надоело, а старикашка так, видимо, и не добился желаемого. Наконец, шумно вздохнув, ловя равновесие на своих тонких ножках, он отправился отдыхать в необъятное кресло. Лефор получила кошелек, набитый луидорами. Мне же достался гадкий поцелуй в щеку и необходимые наставления. Я должна была вести себя осмотрительно и ждать следующего приглашения. Взамен было обещано, что я ни в чем не буду нуждаться.
По возвращении домой мне необходимо было переварить все увиденное и поразмыслить на досуге. Уверена, что раздумья мои по напряженности не уступали тем, которым предавались вы, перебирая мгновения сцены, разыгравшейся между Эрадис и отцом Диррагом. Я вспоминала все, что делалось и говорилось в доме мадам Лефор с первых дней моего пребывания там. Мне хотелось понять, что представляет из себя моя приемная мать и чем предпочитает она заниматься. Как раз в этот момент дверь моей комнаты отворилась и вошла мадам Лефор. Она заговорила, словно угадывая мои мысли;
— Мне больше нечего таить от тебя, дорогая Манон, — и руки ее обвились вокруг моей шеи, — потому что ты приобщилась к тем обязанностям, которые я выполняю уже двадцать лет. Выслушай меня не перебивая. Ты узнаешь все. Но прежде постарайся унять свое возмущение и не проклинай, даже мысленно, нашего господина. Сегодня для тебя началась новая жизнь, и ты должна быть к ней готова. Наверное, ты уже догадалась, что я взяла тебя в дом с ведома председателя. Ты воспитывалась на его деньги, хотя нельзя сказать, что он был очень щедр. Мне было обещано двести луидоров к тому счастливому дню, когда ты предоставишь свою девственность в полное распоряжение нашего господина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29