Человек, участвующий в любом общественном процессе (процесс производства, управления государством и так далее) является важным элементом всей системы, и чем более высокий пост он занимает, тем больше значения и в глазах общества, и в своих глазах он имеет. Незаменимых людей нет — но это утверждение, относящееся как раз к данному случаю, несколько затушевывается, когда какая-либо личность достаточно долго занимает высокий пост, и возможность ухода с поста затушевывается как самим этим человеком, так и окружающими в силу привычки — и он сам, и люди привыкают к тому, что данный человек занимает этот пост; и ни он сам, ни окружающие не представляют кого-либо на его месте, откуда и рождается миф о том, что без этого ответственного лица нельзя обойтись, но это ошибка — обойтись можно, и даже очень просто, и часто обойтись уже необходимо!
Но тот человек, который занят научными изысканиями или же творчеством (художник, писатель, инженер, изобретатель так далее) занимает в обществе не столь значительное место (или же высокое положение) потому, что, по большому счету, без результатов его труда общество может легко обойтись. Редко когда общество жаждет определенного научного открытия или же прорыва в культурной сфере — обычно у него есть достаточно большой промежуток времени, по прошествии которого результат творчества, возможно, будет востребован.
Но после смерти человека, занимавшего высокую (пусть даже очень высокую) должность, когда пройдет много лет, много веков и много тысячелетий, тогда оказывается, что находиться в середине или же на вершине процесса производства или управления могут многие, и многие в аналогичных условиях работают очень хорошо, достигая значительных высот, а раз таких людей так много, и все они по результатам своей работы похожи друг на друга, то значит, в памяти человечества не достоин остаться и не останется ни один из них; но в ней могут остаться те, кто смог сделать нечто такое, что выделяет их среди всего остального человечества, а также те, кто помогли людям решить их настоящие или будущие проблемы — и самых выдающихся среди таких людей называют великими!
Тот, кто служит обществу, нужен ему сию секунду, и поэтому общество наделяет его благами, но забывает о нем, когда этот человек уходит из жизни; но тот, кто служит своему творчеству, обществу сию секунду не нужен, поэтому оно безразлично к «пока еще бессмысленному» труду индивидуума; однако, если с течением времени, у общества возникнет необходимость в результатах этого труда, тогда и автор его получает бессмертную память о себе.
Работая на людей, возможно, получишь золото и власть; работая из своих внутренних побуждений, — работаешь на себя и получишь крохи золота и, возможно, памятник после смерти, а если повезет, то и память в веках и народах!
Следует еще сказать о том, что значительность лица, облеченного властью, в исторической перспективе зависит от национальности: народ, к национальности которого данный человек принадлежит, более высокого мнения о его заслугах, чем другие народы, потому что патриотизм не объективен, а субъективен, и, следовательно, любой обычный представитель своего народа, будучи патриотом, заслуги деятелей своей национальности ставит выше точно таких же заслуг деятелей других национальностей не потому, что так есть на самом деле, а потому, что патриоту в это приятнее верить. Таким образом, степень величия государственных деятелей, полководцев и прочих организаторов значительных предприятий и начинаний выше у своего народа и ниже у других народов; но с течением тысячелетий время уравнивает все равноценное и обнажает все по-настоящему великое, поэтому только по прошествии очень больших промежутков времени со дня смерти рассматриваемого лица можно будет с определенностью сказать о его действительно мировом значении для всего человечества, а десятилетий и веков для таких выводов еще недостаточно.
В случае с творчеством культурных и научно-технических работников их национальность в деле признания их заслуг перед человечеством тоже играет роль, но гораздо меньшую, чем в случае с ответственными лицами — это связано с тем, что результаты труда творческих людей — картины, музыкальные произведения, научные труды, а также оригинальные инженерные решения и изобретения — вненациональны, поэтому для признания или же непризнания заслуг таких людей перед человечеством, во-первых, хватает нескольких веков после их смерти, а во-вторых, национальность играет роль только в самый первый момент утверждения и признания их работ.
Надеюсь теперь тебе стал понятнее мир людей и то, как люди оценивают друг друга, а посему я продолжаю свое повествование дальше.
Я постиг человека во всей его полноте, и теперь я знаю, почему ни один человек не может сделать то же самое; а также знаю, почему я не могу объяснить все это людям. Я знаю все о человеке, все во всеобъемлющем значении этого слова!
И вот однажды он — человек — моя главная половина, попросил меня — почти бога (а может быть, приказал?) найти для себя тихое место где-нибудь в начале нашей эры, чтобы можно было спокойно пожить, порыбачить, а главное, собраться с мыслями и понять, что же с нами произошло и что нам теперь надо делать дальше.
Конечно же, невзирая на возникшую между нами пропасть, я обеспечил ему такое место, организовал палатку, еду и рыболовные принадлежности и перенес его туда. Он жил там, ловил рыбу и думал.
Я видел все его мысли, а он мог видеть лишь небольшую часть моих мыслей. Это происходило не потому, что я не показывал или же прятал от него свои мысли и чувства — нет, совсем нет, просто я — гигантский разум по сравнению с ним и, естественно, он просто физически не мог охватить меня всего целиком.
А потом к нему подошел человек. Это был охотник, одетый в какие-то рваные вонючие лохмотья: он не мылся уже много месяцев, в руках у него были лук, копье и стрелы, а за поясом находился нож. И нож его, и наконечники стрел и копий у него были металлические, а не каменные или же костяные — то был человек железного века, и он очень удивился, увидев на берегу реки странную палатку и одетого в необычную и диковинную одежду рыболова, но не испугался, так как они были один на один. Житель тех далеких времен вел себя мирно, не проявляя агрессивных намерений; он остановился неподалеку, поднял вверх правую руку раскрытой ладонью вверх и что-то прокричал.
Далее, читатель, я буду рассказывать, подразумевая под словом "я" и себя, и этого моего человека-родоначальника вместе, как единое целое; к тому же, когда он говорил или думал "я", то под этим понятием он подразумевал и меня, и себя как одного сверхчеловека. Так будет правильнее: хоть он и я — разные, но все-таки мы пока еще одно целое, мы с ним, как две стороны одной медали, как война и мир, — вроде бы различные, но одного без другого не бывает. Мы еще действуем как одно разумное существо, и это будет продолжаться до тех пор, пока нам не придет время расстаться — в свое время мой рассказ подойдет к этому.
Так вот, продолжая свое прерванное повествование, я должен повторить, что языковая проблема существует не для меня. За долю мгновения я могу выучить незнакомый мне язык, используя для обучения мозг собеседника со всеми его знаниями, поэтому-то я легко понял, что охотник спросил меня:
— Кто ты и что ты здесь делаешь?!
— Я — бог и вовсе не обязан отчитываться перед тобой в своих поступках! — воскликнул я.
— Если ты бог, то я, наверное, должен встать перед тобой на колени и молиться тебе? — засмеялся он, и в смехе его я уловил нотки сдерживаемой агрессии: конечно же, он не поверил мне и, задавая этот провокационный вопрос, явно вел дело к стычке.
"Он или безудержный храбрец или же дурак, — подумал я, — потому что он делает вид, что не боится неизвестности, хотя на самом деле боится ее. Охотник прекрасно понимает, что странная одежда и непонятные предметы, которые использует этот рыболов, могут быть опасными для него, и он не может знать, откуда именно исходит эта опасность. Ты по-крупному рискуешь, мой незадачливый собеседник, и интересно бы знать, отдаешь ли ты себе в этом отчет или нет. Я заглянул в его мозг, и понял, что имею дело с храбрецом, который уже оценил меру угрожающей опасности и пришел к выводу, что в любом случае в столкновении один на один он имеет реальные шансы на победу, к тому же, у него был амулет, обладающий значительной чудодейственной силой, на помощь которой он надеялся, когда ему надо было разрушать козни злых духов. Мой собеседник был удачлив в бою, и в своем племени обладал достаточной властью и влиянием. Он полагал, что успеет метнуть копье, до того как этот странный рыболов сможет предпринять что-либо враждебное — наколдовать ли, или же воспользоваться одним из своих необычных предметов. Прочитав эти его мысли, я присмотрелся к копью повнимательнее и обнаружил, что как раз его-то охотник держит в правой руке, а дротики — в левой, и что точно метнуть его на десяток шагов такому опытному воину не составит труда. Но он все равно боялся меня, а так агрессивно вести себя его заставили мои слова о боге, ведь мой собеседник был очень религиозным человеком и уж, конечно, верил в своих истинных богов, но никак не в меня. «Что ж, раз ты такой, то из уважения к тебе я не буду с тобой ссориться», — решил я и сказал:
— К чему все эти глупости? Я сам могу поклониться тебе! — изогнулся в поклоне.
Мне очень понравилась ситуация: бог кланяется человеку! Я веселился от души и поэтому выпрямился и заулыбался. Мой собеседник назвал свое имя и добавил серьезным голосом:
— Я назвал себя, так скажи мне кто ты и не богохульствуй!
Хоть охотник мне и угрожал, но он видел мою покорность и все меньше опасался меня, поэтому, по моему мнению, в ближайшее время явных враждебных действий проявлять не будет. Я распрямил плечи, решительно посмотрел собеседнику в глаза и ответил:
— Да бог я — просто бог! Отпуск у меня, устал я от божественной работы — вот и отдыхаю себе, рыбку ловлю.
— Не зли меня! Бог не такой, как ты, — нахмурился он.
— А какой? Ты его видел? — спросил я в свою очередь.
— Сам я не видел, но люди видели и все рассказали.
Он уже почти не боялся меня — я видел это в его душе, но все равно опасался какого-нибудь неожиданного подвоха.
— Давай не будем спорить, — предложил я, — а лучше поедим; ну а там видно будет.
— Но я не знаю, кто ты и как тебя называть, — засомневался он, — Хотя от предложения не откажусь.
— У меня нет имени: то имя, которое я носил в прошлом, после своего рождения, осталось в прошлом, а имя, которое я буду носить в будущем, пока еще не для меня, ибо я не знаю, дойду ли я до своего будущего, поэтому сейчас, в настоящем, у меня нет имени — можешь называть меня как хочешь — мне все равно.
Мой собеседник гордо вскинул голову — настоящий орел! — и с угрозой сказал:
— Хорошо, раз ты не хочешь говорить свое имя — не говори!
— Не надо ссориться, — успокаивающими тоном произнес я, а потом представился ему первым пришедшим на ум вымышленным именем. Теперь ты принимаешь мое приглашение?
— Я уже сказал — да!
Охотник боялся, что я могу угостить его каким-нибудь колдовским напитком, после чего завладеть его душой, поэтому, прежде чем сесть к столу, он прочитал молитву и потрогал свой амулет. Человек считал, что ему, конечно, безопаснее всего было бы уйти и не есть здесь ничего, а рассказать обо всем воинам своего племени и вернуться уже вместе со всеми, желательно взяв с собой шамана, но любопытство победило холодный расчет; тем более, что мой гость всем своим нутром чувствовал, что второй встречи не будет, и что когда он придет вместе с воинами своего племени, то на этом месте уже не увидит никого и ничего, — и он был прав.
Вместе с языком, который я выучил, используя память своего собеседника, я узнал также и обычаи этого народа, именно поэтому во время трапезы я вел себя точно так, как было принято среди них, и чего совершенно не ожидал от меня мой гость. Мы ели, сидя на медвежьей шкуре, прямо посреди поляны. Охотник насытился, и я почувствовал, что он собирается снова и снова спрашивать меня о том, кто же я на самом деле — любопытство сильнее страха! Он же был мне мало интересен, поэтому я не спрашивал его о том, что он здесь делает один, хотя этот вопрос с моей стороны и был бы естественным — его же гложет интерес ко мне, и он скоро будет спрашивать меня обо всем.
Здесь, в это местности, в то время в основном пили вино, поэтому я достал несколько кувшинов (ибо бутылок они тогда еще не знали), два кубка, и мы начали пить. Вино ему понравилось — это естественно, ведь я выбрал именно то вино, вкус которого он любил. Много мы не пили — так, слегка, чтобы только качнулась голова, и не больше. Раньше, до трапезы, от моего собеседника воняло потом и грязью, а теперь прибавились еще и алкогольные запахи: изо рта и от рубашки, на которую он нечаянно пролил часть содержимого кубка. Аромат был — хоть стой, хоть падай; стоять не хотелось — хотелось упасть. Но что поделаешь, — пригласил гостя — вот и нюхай его!
С собой на рыбалку, кроме удочек я, разумеется, взял несколько книг. У нас книги обычно хранятся в электронном виде, а для их чтения существуют специальные компьютеры. Такой компьютер представляет собой гибкую пластину с экраном, таким же, как и у развернутой книги. Сбоку экрана находятся несколько кнопок управления, под ними имеется разъем для записи новых книг а в целом эта машинка для чтения толщиной в палец почти невесомая, легко изгибаемая во всех направлениях, с автономным источником питания (его хватает на очень продолжительное время), простая, надежная и удобная в управлении.
Такой вот книжный компьютер лежал у меня на стуле возле палатки, и охотник заинтересовался им. Мои удочки тоже заинтересовали его, но в гораздо меньшей степени. Он спросил меня сначала об удочках, а потом о книге. Я рассказал ему устройство современной удочки, и он очень удивился, узнав его, однако почему-то попробовать половить не попросил, — наверное, из каких-то своих малопонятных мне соображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80