но не знали мы, что радуются пославшие нас, что радуются наши миры и, морально поддерживая нас, желают нам удачи… — и шли мы дальше, и выполняли мы свой долг, и знали мы, что это правильно.
Безжизненные миры — черные дыры, нейтронные звезды, белые карлики, тесные пары звезд, туманности и плотные облака пыли — все эти неприглядные места оставляли мы за собой и вновь с оружием в руках возвращались к жилым мирам. Боль в сердце, страх в душе, сосредоточенное спокойствие разума и воля в глазах — а над всем этим — долг, — так и шел я по миру, давя на него своей силой, сея ужас перед собой и оставляя кровь позади себя.
Так продолжалось около двух месяцев — мы сделали больше тридцати выстрелов, а наш противник по нам не успел выстрелить ни разу, но пришло время, и враги наши приспособились к моей манере ведения боя, и поймали они нас на отходе: мы выпрыгнули возле двойной звездной системы, намереваясь, как обычно, замести за собой следы, но здесь нас уже ждали — группа вражеских кораблей располагалась слишком далеко от нас для того, чтобы стрелять, однако они записали исходные данные нашего прыжка и организовали погоню.
Я совершил новый прыжок. Противник не отстал от нас — нам следовало или попытаться еще раз запутать следы, или же отходить к своим, но мы не успели выбрать ни один из этих вариантов, потому что несколько вражеских кораблей почти настигли нас. Пока они были слишком далеко, чтобы помешать нам прыгать, но, в то же время, они были достаточно близко к нам — и мы не могли запутать свои следы в бездне космоса: неприятель был неподалеку и вскоре настигнет нас — нам нужно уходить к своим, и уходить побыстрее.
Штурман сообщил, что нам необходимо сделать еще несколько прыжков прежде, чем мы достигнем ближайшей группировки наших войск. И мой разум, и мое сердце согласились друг с другом, что дело — плохо. Мы вновь прыгнули. Успеем ли мы достичь своих? Я думаю, что, скорее всего, — нет: у нас нет времени на эти несколько прыжков.
Пора спасаться у рентгеновского пульсара — ситуация обострялась так, как я и предполагал. До ближайшего пульсара был всего один прыжок — в этом нам повезло, и звездолет, не теряя ни секунды, скользнул туда. Мы прыгнули, у меня на корабле был хороший штурман — он все рассчитал верно, и крейсер вышел в пространство не слишком близко, но и не слишком далеко от звезды. Корабль шел курсом примерно перпендикулярным к плоскости излучения. Вокруг нас не было кораблей противника — здесь нас не ждали!
А вот и они! Крейсера противника появлялись один за другим позади и по бокам от нас — преследователи настигли нас. Сердцем чувствую, что они удивились и испугались, поняв, что мы идем к пульсару, но побороли свой страх и продолжали двигаться за нами. Я видел на экране, как несущие лучи с их кораблей протянулись ко мне, и как они исчезли, рассыпавшись в прах, — в столь быстропеременном распределении массы и энергии стрелять нельзя! Они ускорялись, стараясь приблизиться к моему кораблю на расстояние выстрела антиматерией, но я тоже увеличивал скорость, не давая им возможности настигнуть меня, одновременно с этим начав изгибать траекторию полета, устремляя свой корабль к нейтронной звезде.
Я глянул на нее — какая красота была вокруг меня! Огненный шар нормальной звезды был похож на грушу, ее вытянутый носик смотрел прямо на нейтронную звезду, а та лежала такая маленькая и такая хрупкая… Что маленькая — это верно: ее радиус составлял около десяти километров, но вот что хрупкая… При плотности в сто триллионов раз большей, чем плотность воды, звезда представляет собой одно гигантское атомное ядро, состоящее из нейтронов — к тому же у «хрупкой» малышки столь чудовищное поле тяготения, которое лишь немногим уступает гравитационному полю самой черной дыры!
Струя плазмы стекала с носика гигантской груши и кольцами навивалась на магнитное поле нейтронной звезды, образуя диск. По нему ходили волны, настоящие волны с брызгами из плазмы, которая как с горы стекала по силовым линиям магнитного поля на магнитные полюса, и уже оттуда, с полюсов, в противоположные стороны били пучки рентгеновского излучения, такие плотные, что казались твердыми. В целом нейтронная звезда излучала энергии почти столько же, сколько излучают девяносто тысяч Солнц вместе взятые, и как гигантская мельница крутила она своими «прожекторами» по Вселенной с периодом более тринадцати секунд! Какая величественная картина!
…Теперь наш корабль летел уже под очень небольшим углом к плоскости излучения, постепенно приближаясь к пульсару все ближе и ближе. Наша броня пока еще спасала нас и от рассеянного жесткого излучения, и от магнитного поля звезды. Я запустил специально написанную для этого случая программу, и перевел корабль в автоматический режим полета. Все ближе и ближе приближались исполинские пучки рентгена, все ближе и ближе мелькали они перед нами. Мы летели почти прямо на звезду, и она была там, перед нами, маленькая и почти невидимая; и мы стремились к ней, как будто бы она звала нас…
Все, кончено — перед нами мелькнул один пучок излучения, а уже позади нас — другой: мы прошли — у нас все получилось!
У волка сто дорог, а у преследующих его псов — одна.
Теперь эта звездная «мельница» встала на пути у наших преследователей. На моих глазах один из звездолетов противника попал в конус излучения — и мы все увидели, как его мгновенно разорвало на атомы. Теперь я точно знаю — у преследователей нет такой программы, как у меня, и они пытаются преодолеть препятствие, ведя свои корабли в полуавтоматическом режиме. Что ж, теперь им следует надеяться только на свое везение, а также на то, что их время умирать еще не пришло.
Я выровнял траекторию полета — теперь мой корабль уходил от плоскости излучения почти под прямым углом. Я включил почти предельное ускорение — восьмикратная перегрузка вдавила меня в кресло: не было сил ни думать, ни страдать, ни хотеть чего-либо — остались лишь силы на то, чтобы ждать конца этого ада… — а тем временем мы удалялись от звезды все быстрее и быстрее. Нагрузка камнем давила на тело, на руки, на ноги и на голову; сердце гулко стучало — тяжесть, везде одна только тяжесть.
Корабль разогнался до заранее заданного значения скорости, а затем система автоматически выключила ускорение.
Я полежал немного в кресле, стараясь прийти в себя, а потом посмотрел на наших преследователей: они были там, за нашей спиной: большая часть их осталась за плоскостью излучения, не желая искушать судьбу; часть кораблей погибла, пытаясь пройти, на кто-то из храбрецов все-таки прорвался, и теперь они разгоняются, пытаясь настичь нас, но мы уже далеко от них, слишком далеко… Они излишне долго преодолевали препятствие, поэтому опоздали, и теперь время — наше! Оно подмигивает нам и улыбается, оно готово выполнить для нас все наши желания, это вечно непоседливое время!
Мы оторвались от погони, и хотя расстояние было все еще достаточным для стрельбы основным оружием, наш противник стрелять не мог из-за того, что его корабли находились пока еще слишком близко к плоскости излучения рентгеновского пульсара; из-за этого же, и мы тоже не могли стрелять по ним, но наша главная цель — уйти от погони — и мы уходим от нее, выскальзывая из почти захлопнувшейся ловушки!
Как настоящий чемпион, я пришел к финишу первым — оказывается, на лезвии ножа тоже вполне достаточно места — нужно только уметь удержаться на нем! Пока они думали, волновались и рассчитывали, как бы пройти в полуавтоматическом режиме, мучаясь от неизвестности и страха и теряя при этом драгоценное время, — мы прошли легко, не напрягаясь, в автоматическом режиме, просто, быстро и без проблем.
Время наше — теперь оно за нас.
Наш корабль уже удалился на достаточное расстояние, и мы вышли в довольно спокойное пространство-время, поэтому штурман, никуда не торопясь, начал рассчитывать прыжок и вскоре подсчитал, что мы сможем всего двумя прыжками добраться к одной из наших баз.
Умный человек успешно выпутается из сложной ситуации, а мудрый — в нее и не попадет!
Наши противники умны: они подготовили нам ловушку — мы же поступили мудро: мы нашли выход из нее еще до того, как неприятель устроил ее нам!
Мы прыгнули: сначала один прыжок, затем еще один — и мы на базе.
Прощайте, охотники, возвращайтесь с поражением, а мы вернемся домой с победой. Сегодня мы оказались умнее, сегодня — не ваш день, быть может, завтра вы отпразднуете победу над нами, но это может случиться только завтра, но никак не сегодня. Жизнь идет: завтра сменяет сегодня, и снова, как и вчера, я должен буду бороться против вас — быть может, успешно, а возможно и нет. Удивительно устроен мир: если у одного из противников победа, то у другого — это обязательно поражение, и только ничья дает обеим сторонам равный результат и примирение.
…Мы выпрыгнули возле своих — нас окружали крейсера союзников. Я доложил о себе командованию. Преследователи не появились совсем — десятку кораблей было бы бессмысленно прыгать в центр враждебной многомиллионной группировки, поэтому они остались там, в космосе, подождали отставших и повернули к своим. С земли нас попросили временно повременить на орбите — они хотели передать нам поздравительную посылку прежде, чем мы вернемся к своим; мы тоже не спешили: я хотел передохнуть сам и дать возможность отдохнуть своему экипажу, поэтому мы отключили на корабле все, что только можно было отключить, оставшуюся аппаратуру перевели в автоматический режим работы, установили поочередное дежурство и первым делом легли отдыхать, вскоре забывшись тяжелым сном.
Как сладко спится в спокойной обстановке! Врагов нет — вокруг одни только союзники…
Не прошло и полусуток, как к нам приблизился транспортный корабль, с которого нам передали посылку. Чего там только не было! Алкоголя, правда, не было, а так — ешь и пей, чего душа пожелает! Союзники правильно сделали, что не передали нам алкогольных напитков — все же мы находимся на военном корабле, на котором в случае боя возможно применение различных сильнодействующих стимулирующих веществ, в том числе и наркотиков — мало ли, что может случиться завтра (мы ж не на планете!), — а алкоголь сегодня лучше не употреблять, ибо возможны негативные последствия от его смешивания со стимуляторами.
Вскоре нам сообщили, что, судя по непроверенным данным, некоторые из моих выстрелов попали в цель. Мы радовались успеху: на корабле начался настоящий пир, звучали шутки и смех. В самый разгар веселья командующий этим военным округом, лично, открытым текстом на весь эфир объявил благодарность нашему экипажу от лица союзников.
Несколько последующих дней мы только ели, спали и радовались, вспоминая удачные моменты боев — каждый старался рассказать другим, что он чувствовал, и от этих сопереживаний мы постепенно превращались в одну большую семью. Мы рассказывали друг другу о всякой всячине, и от этого становилось так хорошо на душе… Радость передышки между боями портило только отсутствие возможности ступить на землю, но пока еще мы слишком мало пробыли в космосе, чтобы заслужить это право; к тому же, мы видели, с какой перегрузкой работают космодромы, принимая поврежденные корабли и отправляя их вместе с только что сошедшими с конвейера крейсерами прямо в бой. Нам пока еще нет смысла возвращаться на базу, к которой мы приписаны, — можно еще месяц-другой повоевать: силы у нас еще есть, свежие военные сводки мы получили от союзников, повреждений корабль не имел, хотя, с другой стороны, люди устали от непрерывного нервного напряжения и им был очень желателен отдых на какой-нибудь планете. Я решил, что мы сначала приведем в порядок корабль после нескольких дней праздников, а уже потом попросим у союзников разрешения на посадку. Нам хотелось хотя бы на несколько дней не видеть стен и потолка, а видеть горизонт, дома с деревьями и небо над головой; нам хотелось вдохнуть полной грудью свежий воздух земной планеты, а не дышать очищенным воздухом корабельной атмосферы; нам хотелось побыть людьми, прежде чем мы снова пойдем в бой, а что в таком кратковременном отдыхе нам не откажут — я был почти уверен в этом.
…Внезапно пространство рядом с нами стало вспухать миллионами точек, из которых стали появляться крейсера противника — их было много: от восьми до девяти миллионов. Союзников было втрое больше, однако они занимали гораздо больший объем пространства, нежели внезапно появившаяся компактная группа вражеских кораблей. Столь неожиданная боевая тревога испугала меня, как впрочем, и остальных членов экипажа, и мы тотчас бросились занимать свои места — корабль ожил, и приготовился к бою. Страх почти ушел, оставив лишь нервное напряжение.
Неприятельские корабли двигались достаточно плотным строем. Для достижения успеха в бою враг должен был хотя бы построиться в боевой порядок, но нет — его корабли двигались беспорядочной группой. Они шли слишком быстро — практически на световой скорости: им будет неудобно маневрировать в бою, но, судя по всему, они стремились к внезапной атаке, а никак не к затяжной битве. Противник наносил удар в то место, которое не сулило ему никаких выгод — ни стратегических, ни даже тактических; я же специально держал свой корабль в том же самом месте, полагая, что уж сюда-то возможный бой дойдет в самую последнюю очередь.
Я был в нерешительности, я не знал что делать — толпа вражеских кораблей, именно толпа, а не группа, врезалась в расположение войск союзников и, невзирая на потери, ринулась прямо на меня — и тут я испугался так, что у меня аж перехватило дыхание, — я понял, что эта армада из стали пришла сюда именно из-за меня. Да, судя по логике атаки, ее целью был именно мой звездолет. В тот момент меня посетила мысль о том, что раз вражеские флоты явились сюда из-за меня, то значит я нанес неприятелю исключительно большой ущерб. Неужели я уничтожил большинство из атакованных мной планетарных систем? Получается, что это так и есть на самом деле…
Вокруг нас были корабли союзников, но их было явно недостаточно для того, чтобы остановить врага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80