после чего неприятель перебросил часть своих войск к планетарным системам вроде этой, где бой специально проводился ими достаточно вяло, и тоже перешел в наступление антиматерией, уничтожив громадное количество наших кораблей. Но наше государство было все же гораздо мощнее своего врага, и наши космические силы многократно превосходили силы неприятеля по численности, поэтому несмотря на то, что противник добился временного успеха, будто ледяным душем остудив весь боевой пыл наших группировок, исход всей войны был уже предрешен заранее — мы ввели в бой колоссальное количество свежих войск, укрепили соединения и перешли в наступление по всему фронту, нанеся врагу окончательное поражение.
Наш противник оказался достаточно силен (и это большой плюс ему и минус нам!), чтобы мощными ударами своих кулаков расшатать нам клыки, но они оставались все еще достаточно крепкими и их силы вполне хватило на всю победоносную для нас Первую Галактическую войну, однако первые поражения оказались очень полезными как для нас, так и для наших союзников, сбросив маску романтизма и некоторой несерьезности в нашем отношении к войне.
Начать войну легко — успешно закончить — трудно.
…Но вернемся к 65 дню сражения — космос был насыщен антиматерией, редкие разрывы псевдозвезд вспыхивали яркими искорками — корабли гибли один за другим, взывая о помощи, а ее очень трудно было оказать. Грань между жизнью и смертью перестала быть столь явной, как в мирное время, — ты жив сейчас, но жив лишь потому, что погиб твой товарищ, а когда ты погибнешь, то своей смертью отсрочишь гибель другого своего товарищу.
Люди бились с яростью диких зверей; я тоже ожесточился, я хотел убивать, хотел ломать чужую жизнь, хотел творить смерть и жалости не было во мне — и я нравился сам себе такой!
Кто относится к врагу по-доброму, тот недостаточно ценит свою жизнь.
Мы проигрывали битву. Наш взвод потерял 5 кораблей — но мой корабль и еще один — мы остались живы только потому, что нас прикрыл другой взвод. Мне еще ни разу не удалось поразить противника, хотя я и жаждал этого.
Я чувствовал себя песчинкой во время бури, обломком кораблекрушения, которым играют гигантские волны, и не мог смириться с этим. Я знал, я чувствовал, я был уверен в том, что я сильнее всего этого, и эта уверенность придавала мне силу.
65 день битвы… — он заканчивался, и если не придет помощь, то через пару дней мы окончательно проиграем, а значит большинство из нас погибнет. Сражение разворачивалось, словно гигантская эпопея, стремясь к своему максимуму, — жизнь и смерть слились в единое неразрывное целое, когда я, наконец, понял, что же мне надо делать. У меня еще был совершенно неповрежденный корабль, была моя воля, мой ум, моя решимость и мой колоссальный психологический опыт побед и поражений на Хале; было также и спокойствие, которое в горячке битвы дорогого стоило, — и все это вместе давало мне надежду на успех.
Надо уметь жить и уметь умирать: уметь жить ты учишься всю жизнь — уметь умирать не учатся, но ты умрешь так, как и жил всю свою жизнь!
Оба корабля, что остались от нашего взвода, были переведены на другой участок, там, где было немногим поспокойнее. Психологически противник был еще полон сил, да и мы не уступали ему в этом — до психического надлома и паники он нас пока еще не довел, хотя и был близок к этому. Мы влились во вновь сформированный взвод и были направлены, вместе с нашей новой дивизией, собранной из остатков разбитых соединений, на помощь соседнему флоту.
Сражение не прекращалась ни на минуту. Враг был везде, со всех сторон, он окружал нас, как и мы окружали его. У нас не было никаких передышек — просто продолжение боя в другом месте — только и всего.
Так мой корабль оказался вблизи планетарной системы противника, и тогда я решил привести в исполнение задуманный план — случай был удобный.
…Когда акула кружит возле пловца, то совсем не обязательно, что она нападет на него. Пусть рыбина и относится к виду хоть трижды опасному для человека, но в данном конкретном случае хищница может быть просто сытой, а потому безопасной. Человек не понимает акул потому, что не может по ее поведению предсказать последующие действия рыбы — в то же время известно, что когда кошка нервно бьет кончиком хвоста по земле — это означает, что она нервничает и может напасть. Лев ревет и скалит зубы, пытаясь испугать противника; бык мычит и фыркает, роет копытами землю и выставляет вперед свои рога; змея шипит и принимает угрожающую позу — действия животных понятные и их поведение предсказуемо; однако у рыб все не так — акула плывет себе и плывет, кружит и кружит, и понять по этим движениям, что у нее на уме, практически невозможно, и лишь когда она бросается, раскрыв свою ужасную пасть, становится все ясно, но становится ясно уже слишком поздно, — именно поэтому человек и боится хищных рыб.
Военный корабль тоже в какой-то мере похож на акулу — он перемещается, как и она, в трех измерениях: вперед-назад, вправо-влево и вверх-вниз, и также, как она, он непредсказуем в направлении своей атаки.
Внезапность — великая вещь, если суметь правильно ею воспользоваться.
Я увидел относительно свободную зону космоса и направил туда свой корабль.
— Спасайся, кто может! — крикнул я открытым текстом в эфир, а затем продолжил, но уже только по внутрикорабельной связи. — Слушать меня всем! Я принял решение — мы атакуем планеты!
Кто-то из экипажа понял мой замысел, а кто-то — нет — и это не было важным для меня — все равно они будут выполнять мои приказания — страх перед собственной гибелью в бою и страх перед трибуналом плюс остатки патриотизма удержат их в повиновении — а больше мне ничего и не надо!
Итак, я покинул боевой порядок, во всеуслышание объявив себя трусом, а значит, противник перестал меня опасаться — это первое; и второе — у меня появилась свобода маневра — а вот это очень даже хорошо. Все, кто находился вне моего корабля — и свои, и чужие — думали, что поняли меня следующим образом: я выйду в свободную зону, образовавшуюся между несколькими враждебными группировками, и попытаюсь, совершив прыжок, сбежать из области боя и, тем самым, спасти свою жизнь. Противник, однако, может решить, что мой маневр — это хитрый способ донести информацию о ходе сражения и о вероятной численности неприятеля своему командованию, которое находится на базе, причем донести непосредственно из самой гущи сражения, чего, естественно, допускать не следует; таким образом, для врага главное — чтобы я не совершил прыжок, а там… рано или поздно он разделается со мной.
Мои рассуждения оказались верны — я с удовлетворением отметил, что два вражеских взвода, покинули своих и двинулись с обеих сторон мне наперерез. Свои стрелять не будут — я был уверен в этом — у них и так слишком много забот о своих жизнях, и кроме того, для нашего командования прекрасным примером для своих была бы гибель труса-дезертира от рук врага прямо на глазах у борющихся солдат, поэтому, как я подумал тогда, командование тоже с удовлетворением отметило два вражеских взвода, берущих меня в капкан.
Как я и рассчитывал, свои пропустили меня навстречу гибели. Они убеждали нас вернуться, но мы были глухи к их словам — я выводил свой корабль на простор, решив получить хотя бы тактический успех или, в худшем случае, погибнуть в атаке.
Заканчивались 65 сутки битвы. Неподалеку от меня стали взрываться псевдозвезды: стрельбой основным оружием те два вражеских взвода стали брать под контроль пока еще свободную область космоса — характеристики пространства-времени принялись хаотически изменяться — теперь мне уже нельзя прыгать (правда, когда сильно захочется рискнуть или же не будет другого выбора, то можно) — итак, я попался прямо в капкан; но пусть окружающие думают, что это — капкан, я же буду думать совершенно по-другому: я думаю, что события развиваются по задуманному мною сценарию.
Я увидел, как один из вражеских звездолетов покинул боевое построение своего взвода и двинулся на пересечение с моим курсом — видимо, его командир решил покончить со мной пучком антиматерии.
Мы сблизились на достаточное расстояние и обменялись выстрелами, и оба не попали. Вскоре два несущих луча противника «приклеились» ко мне, но я сбросил их с себя. Пространство продолжало взрываться снова и снова, но мы умело отбивались, и поэтому псевдозвезды взрывались достаточно далеко от нас.
Я вел свой корабль таким курсом, чтобы он прошел достаточно далеко от группы планет — незачем заранее привлекать внимание и демонстрировать истинное направление грядущей атаки — так и аквалангист, видя проплывающую мимо акулу, предполагает, что она проплывет и дальше, мимо него.
Я чуть-чуть изменил курс — так, чтобы мой корабль прошел возле солнца. Противник запаниковал — я понял это по его неточным выстрелам — они испугались, что я могу прыгнуть, пользуясь звездой, как прикрытием, и уйти — эта задача была, конечно же, сложная, но вполне выполнимая. Один из преследующих меня взводов стал резко менять направление своего движения, пытаясь преградить мне путь к светилу, но они явно не успевали, поэтому стали еще более интенсивно обстреливать меня основным оружием; а тот корабль, который атаковал меня антиматерией, еще трижды выстрелил по нам, но мы ускользнули от его лучей и дважды ответили ему тем же, но как и он, промахнулись.
Я приближался к солнцу под острым углом, разогнавшись к тому времени до 70% скорости света — на такой скорости корабль является еще достаточно быстрым и, одновременно, хорошо управляемым. Вскоре противник приостановил стрельбу — они боялись попасть в светило. Я увидел, что с приближением к столь большой массе, характеристики и несущего, и главного луча основного оружия изменились — они стали лучше, а сами лучи — гораздо жестче. У меня мелькнула мысль, а не выстрелить ли мне прямо сейчас, но я опасался попасть в планету, поэтому решил продолжать действовать так, как и задумал.
С ускорением порядка 7500g я круто изменил траекторию полета, развернув корабль над самым солнцем, — звездолет «напрягся» и «потяжелел»; мгновения времени приобрели почти что вес вечности, а мы все, стиснув зубы, терпели в своих антигравитационных креслах пятикратную перегрузку — но после этого маневра корабль стал нацелен прямо на группу планет. Расстояние между ними и звездой было немногим больше 8 световых минут, а между мной и планетами — около 12, следовательно, чтобы долететь к планетам с той же скоростью, что и раньше, нам понадобится минут 20. Если меня не остановят, то минут через 15-25 я выстрелю — у людей на планетах еще есть минимум четверть часа жизни до моего выстрела, если, повторюсь, меня не убьют; также у жителей планет, в лучшем случае, будет еще четверть часа существования даже после моего удачного выстрела, но это все — предел: больше времени у них не будет совсем, если, конечно же, мой корабль не поразят или же если я сам не выстрелю мимо (и то, что я сейчас пишу эти строки, отнюдь не означает, что меня не убили тогда, ведь уже перед войной я был бессмертным!), но, чтобы излишне не интриговать тебя, мой читатель, я скажу заранее, что тогда я не погиб.
Теперь мой замысел поняли все. Стрелять по моему кораблю основным оружием было небезопасно, потому что был высок риск попадания или в солнце, или же в какую-нибудь планету — остается антиматерия, но для этого нужно успеть приблизиться на достаточное расстояние, а время идет и идет, а я все ближе и ближе к «косяку планет».
…Акула не проплывет мимо — теперь ее мускулистое тело скользит прямо на пловца, и человек со страхом в сердце надеется на свой нож. Закрыта пасть, не двигается верхний плавник, неподвижны боковые плавники, и только хвост, изгибаясь, приближает хищницу к своей цели.
…Я только что развернул корабль над солнцем, и через четверть часа мы вот-вот пролетим под планетами (хотя в космосе понятия «над чем-то» и «под чем-то» теряют тот смысл, который был у них на планетах: я с такой же уверенностью могу сказать, что развернул свой корабль под звездой и вот-вот окажусь над планетами, и это тоже будет верно)… так вот, гигантское светило осталось позади моего звездолета, посылая ему во след пламя своих лучей, а планеты набегали на нас, увеличиваясь на экранах все больше и больше… — пришло время — цель определена, приказ ясен, секундомер пущен и монотонно отсчитывает отрезки времени — прошлое отодвинулось куда-то очень далеко, будущее еще больше покрылось мраком неизвестности, отчего настоящее, избавившись от груза минувших эпох и грядущих тысячелетий, приобрело свою истинную реалистичность. Продолжающееся сейчас — это один из пиковых моментов моей жизни, который навсегда будет одним из моих ярчайших воспоминаний! Что бы ни случилось в будущем, но первая атака на планеты навсегда останется первой, и ее величие будет еще долго затмевать всевозможные мелочи моей жизни!
Об этом ли мечтали люди, глядя вверх на вечное голубое небо и на бездонные звездные дали? Об этом ли мечтали они еще с древнейших времен, когда голодные, томимые холодом и зноем, искали себе пропитание, используя только лишь примитивные каменные орудия? Об этом ли?! Об этом ли мечтали они, поселяя богов в недоступной вышине и поклоняясь им; об этом ли мечтали люди, сверяя по звездам свою жизнь и свой путь в поднебесном мире? Нет, нет не об этом мечтали люди: ни когда они еще просто смотрели на небо, ни когда они оторвались от земли и устремились ввысь в заоблачные дали, ни когда они покинули свою теплую голубоватую Родину и твердой ногой встали на почву другого мира — нет, не об этом мечтали они, не об этом! Люди надеялись на новые встречи, быть может, даже с братским разумом, надеялись найти что-нибудь интересное и полезное на открытых ими звездных системах; они надеялись… — и что же? В какой-то мере их надежды оправдались, но в своих высоких мечтаниях они и не думали, что звезды изменят их самих, что они будут безо всякого принуждения роком уничтожать друг друга целыми планетарными системами и что цифры убитых в звездных войнах будут исчисляться числами с невероятным количеством нулей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80