…В эти минуты мне стало как-то грустно и печально — не с добром, ох, не с добром летел наш корабль; правда, это дело и злом назвать трудно, но ведь все-таки не с добром! В такие минуты с особенной теплотой вспоминаешь свой дом, и родителей, и жену с детьми, и друзей, и то дерево, с которым у тебя столько личных воспоминаний; вспоминаешь свежий ветер, землю, облака и солнышко, желтое и теплое, и темную ночь с блестящими звездами — как это все было хорошо и как оно теперь далеко!
Но прошло время — нас назвали «экипаж» и посадили в бронированную коробку без окон и дверей; у нас чистый кондиционированный воздух, энергии и пищи хватит надолго, врач следит за нашим здоровьем — все хотят, чтобы нам было хорошо и чтобы мы удачно прилетели, а потом чтобы мы успешно применили… — чтобы мы успешно применили оружие против живых людей… Печально и очень тяжело на душе…
Сейчас мне было легче убивать, чем в начале войны — этому способствовала и первая в моей жизни космическая битва, и смерть товарищей, и мои атаки на планеты, а также та бойня, которую я недавно совершил в мире Халы, но все же я чувствовал себя довольно скверно.
…Корабль разгонялся. Скоро, уже скоро… — а что скоро? Скоро мы разгонимся, прыгнем — и, быть может, затем нас убьют. Что скоро? Зачем скоро? Мы что, спешим за своей смертью?!
Удача, где ты?! Пока что ты материализовалась в наши награды, в радость близких нам людей, а также в боль и слезы по ту сторону фронта — пока ты была с нами в прошлом, но не покинешь ли ты нас в будущем?! Я не знаю… А впереди нас ждет неизвестность, и мы идем туда, чтобы выполнить свой долг перед Родиной…
Наконец, звездолет разогнался до необходимых двухсот двадцати тысяч километров в секунду, второй пилот выключил двигатель, и мы стали лететь по инерции. Чтобы вплотную приблизиться к театру военных действий, наш корабль сделал два прыжка. Первый прыжок закончился возле системы, состоящей из двух звезд, а вторым мы достигали одиночного белого карлика. Я нарочно выбрал эти безлюдные места: неожиданная встреча с противником нам совсем ни к чему.
Я выбираю цель — это планетарная система с хорошо развитой промышленностью, потом штурман прокладывает к ней курс, а первый пилот в это время проверяет оружие — и основное, и излучатель. Все в порядке, расчеты закончены — и корабль прыгает: мы выходим в расчетную точку, находящуюся на расстоянии двух световых недель от выбранной цели.
К счастью, крейсеров противника поблизости нет — вообще на несколько световых суток вокруг нас нет никого, поэтому я разрешаю экипажу расслабиться. Оружие нам пока не понадобилось, но мы все равно его не выключаем.
Корабль висит между звезд в черной пустоте; мы видим цель такой, какой она была две недели тому назад. На экранах корабля, кроме звезды-цели и ее планет, видны многие миллионы точек небольшой массы, движущиеся в разных направлениях, но упорядоченно — это боевые корабли противника, охраняющие планеты. Штурман, которому помогает первый пилот, производит вычисления — он должен рассчитать сегодняшнее положение планет, а также распределение массы и энергии в системе с учетом наиболее вероятного расположения вражеских кораблей в настоящее время — это трудная работа, требующая опыта приближенных вычислений и способности прислушиваться к голосу своей интуиции. Но выбора у меня нет — меня этому учили не так, как штурмана — это его работа, поэтому его учили считать качественнее, чем меня, вот почему сейчас я надеюсь на то, что он слишком сильно не ошибется, — однако я все равно спокоен, ибо, как я уже говорил раньше, выбора у меня нет: штурмана я себе не выбирал, и он у меня один. Спешить некуда: мне нужны, по-возможности, максимально точные расчеты, поэтому я не тороплю своих подчиненных, а пока все тихо, мирно и спокойно, я делаю из кресла кровать и закрываю глаза…
Сон не идет, меня окружают странные видения. Мне неуютно, но я пытаюсь расслабиться. Видения отступают в свой смутный нереальный мир — кругом темно, но я вижу перед собой деревья и падающий снег. Меня это удивляет, я оборачиваюсь и понимаю все. Я — не человек, а какой-то зверь; я стою, провалившись по колено в снег, а вокруг меня высятся темные деревья с белыми шапками снега на ветвях. У меня есть хвост и четыре лапы — я ощущаю их со спокойным удивлением и без страха и жду, что же будет дальше. Я жду, я пока еще чего-то жду — пока я еще совсем не освоился с тем миром, куда меня забросила судьба. Становится светлее. Я поднимаю лицо вверх и вижу луну, выходящую из-за туч. Желтый серп светит ярко, но он не греет, и от него на душе становится как-то уютнее и роднее.
Я вновь поворачиваю голову назад и смотрю на себя: передо мной полосатое красно-черное тело, с лежащей шапкой снега на спине. Я вижу, как блестящие снежинки тихо и ласково ложатся на мой густой мех. Мне совсем не холодно, я спокоен и никуда не тороплюсь. Память услужливо подсказывает мне: уссурийский, он же амурский, тигр; живет в тайге, самая крупная кошка на Земле. Теперь мне все ясно: я — тигр, а значит, теперь у меня не лицо, а морда. Просто удивительно! Интересно, а как я оказался здесь? Не «привет» ли это от моего «отца»? Хотя, вряд ли, по моему мнению, он должен вести себя по-другому, как на Хале: сначала — предложить и уже потом — делать. Любопытно, а могу ли я разговаривать, как человек? Надо попробовать — я пытаюсь сказать несколько слов, но из моего горла вырывается лишь слабое хриплое ворчание. Все ясно: я настоящий, а не сказочный тигр — сказочные животные разговаривать умеют.
Тихо в лесу. Ветер бросает на меня горсть снега, и она серебристой пылью начинает поблескивать у меня на боку. Где-то вдалеке ухает филин. Я прислушиваюсь к тайге: стоят безмолвные ели, ветки их согнулись от тяжелых комьев снега, и лишь только слабый ветерок все никак не успокоится, все что-то шепчет, что-то пытается сказать мне в уши; неподалеку от меня кружится поземка, то успокаиваясь, то снова начиная вращаться; медленно падает редкий снег, а по тайге разносится вой, одинокий волчий вой.
Я смотрю на луну — волчье солнышко скоро закроет новая туча; а тем временем на зов откликнулся другой волк, потом третий… — и вот уже вой, голодный и тоскливый вой нескольких животных щемит промерзшую душу тайги.
Есть я не хочу — можно забиться где-нибудь в тихом месте и поспать, но что-то мне мешает сделать, это и внезапно я понимаю, что я здесь не просто так, а для какой-то цели — я должен что-то сделать здесь, в самом сердце заледенелой тайги…
Я пошел вперед, и темные ели смыкались надо мною, но шел я недолго — мне приглянулось одно дерево, я подошел к нему, встал на задние лапы и когтями передних лап несколько раз рванул по застылой коре. На стволе остались ясные отпечатки моих когтей — я посмотрел на них, фыркнул и отправился дальше.
Я шел бесшумно и настороженно. Носом я ловил все запахи леса, постоянно прислушиваясь, — но пахло всего лишь морозом и льдом — все спокойно — можно смело идти дальше. Наконец, я почувствовал нужный запах — цель была близка. Я шел на запах, стараясь, чтобы ветер дул все время на меня. Запахи усиливались, становясь все более разнообразными: пахло скотиной, что была заперта в хлеве, собаками, железом и, наконец, очень явственно, — человеком.
Я вышел к околице. Деревенские дома были огорожены крепкими заборами, за которыми бродили сторожевые собаки, — верные псы охраняли хозяина и его добро. Ветер принес мне запахи коров, свиней и кур — он дул на меня, поэтому я не опасался быть обнаруженным собаками. Луна спряталась за тучи, пошел крупный снег, ветер был порывистый, но слабый. Я лег в тени пихты и стал ждать.
Село состояло из десятка домов. С выбранного мной места просматривалась вся деревенька, и, в принципе, все избы были в пределах досягаемости. Прямо передо мной был двор, я видел крыльцо и дверь, ведущую в дом; собак я не видел из-за забора, но слышал и чувствовал, что они находятся во дворе.
…Я жду, я жду свое время. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь, а я не собирался быть смешным, поэтому не спешил и выжидал…
В одном из дворов негромко гавкнула собака — судя по звуку, пес был большой и сильный. Верный страж не спал, он ждал, что может принести ему тайга: волчья стая может зайти в село, пугливый олень может пройти вдоль опушки, или же хитрая лиса попытается пробраться в курятник, а может прийти и соболь — краса тайги, чтобы, переливаясь своей чудесной шубкой, попытаться поймать себе курочку; или вдруг бесшумная сова или же мудрый филин тихо вынырнет из мрака леса, усядется на крыше дома и будет смотреть вокруг своими громадными глазищами, вертеть головой, а потом, ухая, улетит.
Спит тайга — тяжело дышит ветер, сбрасывая снег с верхушек деревьев; а собаки ждут, чего-то ждут и не спят — кто бы ни пришел из холодной тайги, кто бы ни пришел сюда под светом луны — собаки первыми встретят его. В схватке с волком можно потерять свою жизнь, в борьбе с лисой можно получить болезненную рану, но это все ничто: главное, чтобы хозяин был доволен службой!
Собаки ждут, собаки чего-то ждут… Для них лучше лиса, чем волки, а волки лучше, чем медведь-шатун: не спит медведь в своей берлоге, злой шатается по лесу — хоть и нечасто, но бывает и такое — уходи медведь к себе в тайгу, залезь в свою теплую берлогу и спи до весны — соси свою лапу — нас не тревожь!
Много опасностей есть в тайге, но больше всего собаки боятся полосатого «хозяина»: четверть тонны в тигре, а может быть и больше — он самый сильный зверь тайги. Нравится ему собачатина, вот и приходит он ночью в село по собачью душу. Страшен полосатый хищник, всем обитателям леса и села страшен он, ибо неслышно ходит он и очень силен — только человек может остановить и одолеть его!
…А я лежу в тени пихты, и снег постепенно заносит меня. Я лежу, прикрыв глаза, и вспоминаю…
Когда я был человеком, тогда я время от времени заходил в зоопарк. Там были большие загоны, в которых жили различные звери. Люди смотрели на льва и на тигра с уважением и страхом в глубине души, а вот верблюдов и слонов люди не боялись ни капельки, хотя эти животные были гораздо крупнее любого хищника. Почему же так? Ведь и те, и другие были сытые, мирные, спокойные и красивые — а все дело в том (так я понимаю ситуацию), что верблюды и слоны, если их не дразнить, всегда мирные и полезные: на верблюдах люди пересекали безводные пустыни с полыхающим солнцем над головой, а слоны переносили тяжести во время строительства и возили на себе людей, а от тигра и льва человеку пользы мало: разве что, как от санитаров, уничтожающих больных и слабых животных в дикой природе. Но важно другое: крупный хищник, когда он голоден, смотрит на человека не как на хозяина природы, а просто как на мясо — зверя не интересуют ни мысли человека, ни его чувства, ни его надежды, ни его планы будущее — вообще ничего не интересует. С голодным хищником, когда он бросается на свою жертву, нельзя ни поговорить, ни переубедить, ни отвлечь — можно только спастись или же победить. Страшен выпрыгнувший из засады зверь, рычащий и бегущий на тебя, чтобы забрать твою жизнь! Ужас, что тигр или лев могут прийти за чьей-нибудь жизнью, — вот причина уважения и боязни со стороны людей; и когда хищник, отбросив всякие колебания, первый нападает на человека, тогда страх поселяется в округе — на месте следующей его жертвы может стать каждый, и к тому же, никому не известно, когда у зверя наступает время этого самого первого раза — любой большой хищник безусловно потенциально опасен, даже дрессированный, не говоря уже о диком.
…А ночь, голодная и холодная зимняя ночь лежит над тайгой, воют волки, голодным воем выпрашивая у луны добычу, ухает филин — и я, тигр, лежу возле села и жду человека. Да, именно так — такова моя цель. Не от голода (я сыт), а потому, что зов крови кличет меня, я пришел сюда за человеком!
…Ждут собаки — что принесет им ночь? Волки далеко, все спокойно, но я — «хозяин тайги», как уважительно зовут меня местные жители, пришел по души ваших хозяев, о псы! Мое время придет, и вы будете дрожать от страха, а пока все спокойно, пока еще все спокойно, и я терпеливо жду свое время.
…Темная крылатая тень бесшумно пролетела над дворами и села на крышу одного из домов — бешено залаяли собаки, я встал, стряхнул с себя снег и настороженно замер. В когтях у птицы пусто. Я слышу, как бегают и лают собаки во дворах. Тихое село проснулось, отовсюду слышится собачий лай.
Дьявольским хохотом хохочет птица — это филин, его леденящее душу «ха-ха!» нельзя не узнать! Он явно нацелился кого-то поймать здесь, но не поймал, и теперь бессильно насмехается над собаками.
В одном из домов открылась дверь, и из нее вышел человек — в руках у него было ружье. Услышав шум открываемой двери, филин соскользнул с конька крыши и, закрытый от человека домом, улетел в ночной лес. Вот он, мой шанс: пока человек будет занят птицей, я смогу незаметно прокрасться в тени деревьев, подойдя к нему поближе, на расстояние атаки, а потом, возможно, наброшусь на него. Мужчина вышел во двор, ружье он держал в руках так, чтобы быть готовым стрелять, но стрелять было уже не в кого. Он осмотрелся по сторонам и по верхушкам деревьев, взял оружие в левую руку, нагнулся за чем-то и скрылся от моего взора за плетнем, потом выпрямился, снова взяв ружье наизготовку, и пошел, осматриваясь, вокруг дома.
Село успокаивалось, собаки уже почти не лаяли. Я крался бесшумно, но быстро — надо было успеть занять позицию напротив двери к тому времени, когда человек закончит обход; хоть я и спешил, но все же ни на мгновение не забывал об осторожности. Я успел встать под тень выбранной ели перед самым появлением человека; там, где я, затаившись, стоял, снег был глубокий, доходя мне почти до брюха. Сразу атаковать я не смогу: сначала мне нужно будет выбраться на полосу хорошо утоптанного снега перед забором.
Вскоре мужчина вышел из-за угла своего дома и пошел к крыльцу, ружье он закинул на спину — и теперь мое время пришло! Забор скрывал меня от собак, но плечи и голова человека возвышались над заснеженным плетнем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80