Нападающий бегает меньше, чем защитники: его дело — забивать мячи, и получает он за это гораздо больше, чем все остальные, потому что его работа ценится по количеству и важности забитых им голов, а не по длине пробежек и размерам накопленной усталости. Если уж быть футболистом, то только на острие атаки — тут как раз нужна точность и сила. Правда, в футболе бьют по ногам, и это очень больно, но если я весь такой быстрый, ловкий и умный, то неужели я не смогу в нужный момент убрать свои ноги? Мне надо попробовать стать именно нападающим, а не кем-либо еще, — ну а если мне не понравится, то я всегда могу уйти.
Все, что создано трудом человека, сделано для человека, а значит, и правила футбола, да и всех остальных игр, — это правила, играть по которым интересно. К примеру, если бы все люди, сохраняя свои размеры, были бы в два раза сильнее, чем сейчас, то в тот же футбол они играли бы на поле гораздо большей площади, чем играют сегодня; ворота были бы тоже больше, и это притом, что число игроков оставалось бы тем же самым.
С другой стороны, отвлекаясь от футбола, если все люди имели бы гораздо более крепкие кости, чем они имеют в действительности, то количество травм на производстве и в быту, а также их тяжесть в пересчете на общую численность (процент травматизма) были бы тем же самым, что и сейчас, ибо тогда и правила техники безопасности, и все приспособления, машины и механизмы были бы рассчитаны и сделаны с учетом такой повышенной крепости скелета, и соответственно, люди со столь прочными костями травмировались бы также часто, как и с обычными.
К примеру, если для обычных людей правилами техники безопасности установлено определенное значение высоты, работая выше которой, человек должен быть обеспечен всеми средствами для безопасной работы на высоте, то для людей с более прочными костями и более сильными мышцами это значение высоты было бы выше (не 1-2 метра, как сейчас, а 5— 10 метров ); в таком случае процент несчастных случаев был бы тем же самым, а значит, и степень тяжести повреждения была такой же — какую травму при падении без груза человек получит, падая с 2-х метров, точно такую же травму получил бы человек с более крепкими костями и мышцами, упав с высоты 10-и метров.
Если норма по поднятию тяжести на одного человека составляет примерно 25— 50 килограммов (в зависимости от вида груза, условий поднятия и переноски груза); то для того же халанина эта норма может быть в районе 500 килограммов, таким образом, при нарушении правил техники безопасности или же внезапном вмешательстве каких-либо внешних факторов, вроде внезапного дождя и ветра, и человеку, несущему свои 50 килограммов, и халанину, несущие свои полтонны, по степени повреждения будет нанесена одна и та же травма.
Искусственный мир, создаваемый трудом людей, напрямую зависит от биологических особенностей человека, и чем больше времени проживет человечество, чем более безопасный, удобный и красивый мир оно создаст для себя. И если я, находясь в мире людей, буду использовать способности иного, лучшего мира — мира Халы, — то, скорее всего, на любом выбранном поприще меня ждет успех.
Может показаться удивительным, что после такой войны люди могли думать о каком-то футболе, но это явление имело простое объяснение. Наше государство в целом, практически не пострадало от войны, наши союзники тоже понесли не столь уж значительные потери, поэтому мы все продолжали жить почти так же, как и до войны. Основные потери понесли наши противники, но на наше отношение, в частности, к развлечениям и к спортивным играм, это не повлияло.
На следующий день я купил форму и отправился на стадион. Там я нашел людей, которые время от времени собираются, чтобы погонять мяч; они играют ради здоровья, а не ради победы. Меня приняли в команду, и я сыграл с ними один матч.
До этого я играл в футбол только в далеком детстве, поэтому я внимательно наблюдал за своим поведением в разных ситуациях на поле. Я обнаружил, что могу достаточно легко обыгрывать защитников и забивать мячи. Сам мяч, которым мы играли, был, как и все футбольные мячи, не однотонный, а с регулярным рисунком, поэтому по вращению рисунка я легко определял скорость и направление кручения, а по траектории полета — скорость и направление его движения. Всех эти данных мне вполне было достаточно, чтобы ответить на вопрос, как летит мяч. Силу ветра я оценивал самим собой, своей собственной кожей, а затем очень точно наносил удар ногой.
В итоге, качество удара зависит от множества факторов, но в основном оно зависит от скоординированности движений всего тела в момент удара; от этого же зависит и качество техники владения мячом в целом, а значит, и возможность обыграть противника.
А у меня был бесценный опыт Халы, опыт бесчисленных схваток, когда я настигал животное со скоростью более ста километров в час и в коротком молниеносном поединке решал судьбу своего обеда. Те создания мира Халы, на которые мне приходилось охотиться, ни в чем не уступали мне, а по скорости бега в основном превосходили меня — охота на них была очень трудна и опасна — в борьбе с ними я мог рассчитывать только на свою сосредоточенность, аккуратность, отсутствие ошибок и продуманность всех своих действий. Действуя в таком ключе, мне, по большому счету, удавалось или вовремя прекратить проигрышный для меня бой, или же найти слабое место и победить.
На Хале скорость моего пространственного мышления, а также быстрота реакций были многократно выше, чем в мире Земли, но здесь я — человек, а значит, скорость моих действий примерно равняется скорости действия остальных людей, но, что самое важное, у меня уровень точности и скоординированности движений на порядок выше, чем у людей, ибо основой этого является мир Халы. Глубинное понимание процессов, идущих в организмах всех живых существ, и человека, в частности, основанное на моей нечеловеческой сущности, позволяет мне, концентрируясь на небольшой промежуток времени, развивать столь мощное усилие, которое развивают профессиональные атлеты, идя к этому путем долгих многолетних тренировок. Мне не нужно было тренироваться — пушечная мощь завершающего удара по воротам давалась мне легко, и без тренировок. В итоге, точность и качество движений, уходящие корнями в мир Халы, скорость обычного человека, а время от времени — молниеносная быстрота плюс сильнейший удар позволяли мне с минимальными усилиями достигать максимального результата.
Я понял все это во время своей пробной игры, когда я еще даже не играл в полную силу, и теперь, после такой пробы, был уверен, что в карьере футбольного нападающего меня ждет закономерный успех.
Вскоре, через несколько дней после этого мачта, я пошел на тренировку одного футбольного клуба (кстати, не очень сильного) и, найдя тренера, объяснил ему, что я хочу играть в этом клубе и что играю я, как любитель. Сначала он не соглашался даже посмотреть на меня в игре, но я убедил его сделать это. Конечно же, начинать заниматься спортом в моем возрасте уже поздно, хотя возраст у меня еще спортивный, но зато у меня есть имя, которое связано с победами между звезд, а это совсем не маловажно! Почему бы ему не посмотреть на мою игру, быть может, она будет вполне пристойной?
Он согласился с моими доводами — мне даже не пришлось пускать в ход свои нечеловеческие способности. На поле я показал такое качество работы с мячом, что и тренер, и остальные игроки даже удивились — они ждали от меня совсем другого. Я предложил им проверить, как у меня получится забивать со штрафного или же с пенальти. Пенальти я бил много — больше двух десятков раз и всегда забивал. Со штрафного же попадать в ворота было сложнее — мешала стенка, да и бить приходилось не с одного и того же места, но все же, несмотря на эти трудности, я довольно часто забивал голы. Что примечательно, так это то, что практически всегда я запускал мяч по верхним углам ворот: такие мячи труднее всего берутся вратарями, поэтому, нанеся удар именно туда, было больше шансов забить гол. Мимо ворот я не пробил ни разу, и это было одним из следствий моего халанского опыта. В конце концов, я настолько уверовал в свои силы, что стал бить с завязанными глазами, и бить не хуже, чем с открытыми — мяч в любом случае летел в верхние углы ворот, как со штрафного, так и, тем более, с пенальти. Тренер был в восторге, а игроки смотрели на меня с удивлением и с завистью.
После этой тренировки меня еще несколько раз пробовали в товарищеских играх, а затем мы подписали контракт. Так я стал профессиональным футболистом, но мне это было не нужно — мне нужны были большие деньги, а не игра, и не победы. Вскоре, после нескольких очень удачных игр, проведенных за клуб, я решил поставить свои условия — регулярные тренировки, режим дня и режим питания не оставляли времени на другие, более важные для меня дела, поэтому я отказался тренироваться и стал приходить только на матчи. Кроме этого, я в принципе перестал играть головой — голова мне дана для того, чтобы думать ею, а не для того, чтобы бить — в этом смысле я свою голову берег. И тренер, и руководство клуба смирились с таким положением дел, ведь я все время играл очень хорошо, забивая в среднем по несколько мячей за матч. Играя со мной, клуб не знал поражений.
А еще я никогда не радовался забитым мячам. Для любого другого игрока гол — это сплав удачи и мастерства, символ победы, но никак ни для меня. Я ни разу не бил мимо ворот; за все время моей футбольной карьеры мяч ни разу не пролетел рядом с воротами — иногда он попадал в штангу или же в перекладину, иногда мой удар отбивал вратарь или кто-нибудь из защитников, но само направление удара было именно в ворота, причем максимально трудным для вратаря, не говоря уже о защитниках, которых я стремился оставить в роли статистов. Я всегда бил по верхним углам ворот, бил обеими ногами — и правой, и левой, светило ли солнце или же шел дождь, — и всегда попадал. Это все Хала, а не Земля, — чему радоваться, если гол закономерен, а не случаен? К тому же, я мог забивать пенальти (а иногда и со штрафного) с закрытыми глазами — это ли не показатель моей нечеловеческой точности? Ты же не радуешься тому, что дом стоит неподвижно — это закономерно, его так построили; так и я не могу радоваться забитому мячу — как же я могу не забить?! Если есть траектория, летя по которой с определенной скоростью, мяч попадет в ворота, то значит, я увижу ее и ударю так, чтобы мяч полетел именно по ней, а не как-нибудь еще.
Такая точность у меня была не только в футболе, но и в обыденной жизни, просто там, в игре, я был на виду, на меня смотрели болельщики, сидящие на трибунах и у себя дома, а потому это было заметно. Но если присмотреться, то все мои движения стали гораздо более точными, по сравнению с теми, которые были у меня раньше: я мог спокойно брать два предмета обеими руками, причем одновременно, и делать с ними совершенно различные манипуляции, причем руки совершенно не обязательно должны были находиться в поле моего зрения, — и это не вызывало у меня каких-либо сверхусилий. Раньше, до Халы, я был ярко выраженным правшой — теперь же у меня были две абсолютно одинаковые по качеству работы руки и ноги, хотя правая рука и правая нога были развиты гораздо сильнее, но со временем и левая рука с левой ногой разовьются до той же самой степени. Это все Хала — для мира Халы слишком большая роскошь быть или правшой, или же левшой — это недостаток, наличие которого смерти подобно, вот почему в том мире все живые существа развиты симметрично.
А на поле я действовал обеими ногами, причем с одинаковой результативностью, и это было естественно. В процессе игры я все время присматривался к игрокам противника, к их манерам игры для того, чтобы научиться приближенно предсказывать их поведение и, соответственно, проще было обыгрывать их. Когда я серьезно включался в игру, а это бывало тогда, когда я хотел этого, тогда я играл настолько мощно, что переставал чувствовать сопротивление обороны противника.
Я забивал из любой позиции с расстояния до тридцати метров от ворот, хотя обычно я забивал с расстояния двадцать — двадцать пять метров, а уж с меньшего — тем более. С тридцати-тридцати пяти метров я забивал только со штрафного — мне нужно было время, чтобы сосредоточиться для мощного и точного удара, поэтому с игры на таких расстояниях я забивал плохо — мяч хоть и летел в ворота, но вратарь обычно успевал его поймать. Находясь в центральном круге, мне время от времени удавалось перебросить мяч через вратаря в прямо в ворота. Выйти один на один с вратарем мне мешала моя точность — мне было проще забить мяч, чем обыгрывать сначала защитников, а уж потом и вратаря, правда, время от времени случались такие игровые ситуации, когда передо мною оказывался только лишь один вратарь, — и тогда я или бил, или же обыгрывал, но в любом случае забивал.
Тренер был в восторге от моей игры и в ужасе от моей физической формы. Он говорил, что именно из-за нее я и не бегаю весь матч, а в основном стою, лишь изредка по-настоящему включаясь в игру, и он был прав. А так я стоял, периодически ходил возле ворот противника, не делая вообще никаких попыток поиграть, но затем открывался, потом мне давали пас, и я или просто бил по воротам, бил без обработки, в одно касание, или же обыгрывал игрока противника и все равно бил по воротам, или же отдавал отличную передачу, или же, в худшем случае, если не видел ничего другого, то тут же отбрасывал мяч другому игроку.
Много денег я не заработал, но не потому, что играл недостаточно хорошо, а потому, что клуб, в котором я состоял, был не богатым, а так, средним по финансам. Я знал, что если мне действительно нужна большая зарплата, то мне необходимо переходить в богатый клуб, и желательно побыстрее. С футбольной и околофутбольной обстановкой я уже освоился, привык к болельщикам на трибунах, к их крикам и шуму, привык к назойливому вниманию репортеров. Я понимал их интерес ко мне — удачная игра плюс героическое прошлое создали ко мне определенный интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80