«Человек человеку — волк».
…Наверняка все люди на протяжении этой войны обращались с просьбой о помощи или же о спасении к сверхъестественным существам, к богам, но…
Бог есть там, где есть вероятность, и бога нет там, где есть закономерность!
Что должно произойти, то и произойдет: молись — не молись — все это бесполезно; но что может произойти, то может и не произойти, следовательно молитва, повышая кажущуюся вероятность наступления благоприятного события, является основой впечатления того, что обращение к сверхъестественным силам помогло. Однако в экстремальных и, тем более, критических ситуациях за помощью обращаются все: и верующие, и атеисты, и остальные, но помощь не приходит ни к кому — я знаю это, ибо сам практически бог; просто когда обращаются 100% человек, а помощь приходит к 10% или пусть даже к 90%, то у спасшихся и у тех, кому они об этом рассказали, складывается впечатление, что все, кто обратился ко всевышнему, получили помощь, а те, кто не обратился, — погибли, но погибшие не могут сказать, что они тоже молились, однако ничего не получили, ибо они — мертвы, а значит доказательство получения помощи спасшимися ложно. Люди в своих повседневных рассуждениях редко учитывают вероятность событий, поэтому рассматривая любую войну, следует отметить, что жизнь и смерть во время нее хотя в определенной мере и зависят от боевого опыта солдата, от качества техники, которая управляется им, а также еще от множества объективных факторов, однако жизнь и смерть в это страшное время все-таки в определенной мере вероятностное событие — кому выпал орел, а кому и решка. Но, несмотря на все вышесказанное, обращаться к сверхъестественным силам необходимо, ибо обращение к ним может стимулировать человека на выработку собственных дополнительных сил, обусловленных появившейся надеждой, а возможности организма в определенных условиях могут быть исключительно велики, поэтому молиться надо; и верить в действенность своей молитвы надо тоже… — но если ты не веришь ни в бога, ни черта, тогда верь в себя, и не молись никому… — и я не знаю, какой из этих путей наилучший — каждому своя дорога!
Человек четко различает вероятностные события и закономерности: к первым относятся практически вся повседневная жизнь людей, а ко вторым — научные законы, поэтому с просьбами о счастье, успехе, удаче и прочем все люди время от времени обращаются к сверхъестественным силам, однако никто не обращается к ним с просьбой нарушить общеизвестные закономерности мира: на вращающейся вокруг светила планете за днем следует ночь, а за ночью — день, — и никто не молится о том, чтобы всегда был день! Также никто из людей не может жить вечно, поэтому никто и не просит бесконечной жизни, а просят лишь как можно более долгой жизни, в здравом уме и с определенным уровнем здоровья.
Таким образом, бог — это надежда на то, что благоприятная вероятность сбудется, то есть ситуация начнет развиваться по вероятности спасения, помощи, удачи, приобретения и так далее; в противоположность богу дьявол (сатана) — это надежда на то, что сбудется неблагоприятная вероятность, то есть ситуация станет развиваться в вероятном направлении гибели, ошибки, неудачи, разрушения и так далее.
Если надеться на бога, то это означает надеяться на благоприятную вероятность, одновременно «как бы отдаляя» от себя неблагоприятную альтернативу, то есть «противодействуя» дьяволу. Надежда на бога — это волевой, моральный, психический и часто физический акт — это поступок, который требует от человека затрат энергии (как психической, так и физической), в результате чего у надеящегося складывается внутреннее ощущение от проделанной работы против неблагоприятного развития событий. Это внутреннее ощущение вступает во взаимодействие с принципом справедливости, в результате чего получается такого рода утверждение: «я противодействовал дьяволу, затратив на это силы, и было бы несправедливо, чтобы бог, ради которого я старался, не помог мне» — и эта вера в победу, в удачу дает дополнительные силы, которые повышают вероятность благоприятного исхода.
Бог — понятие для человека вероятностное, в то время как Повелитель Миров — понятие для человека и вероятностное, и закономерное: мы можем устанавливать и менять фундаментальные закономерности для подвластных нам миров, мы можем менять физические основы миров, из-за чего изменятся константы и функции природных законов; однако над определенными закономерностями нашего (нашего, а не вашего) мира мы не властны, поэтому с точки зрения нашего мира мы — тоже вероятностные существа.
…Однако я отвлекся от своего повествования, и теперь возвращаюсь к нему: настало «светлое» будущее, но не для всех, а только для нас, то есть для каждого пятого…
Оглядываясь назад, я вижу первые войны, такие «небольшие и добрые», и чем ближе к нашему времени, тем более разрушительными становятся конфликты, и я с ужасом думаю, что ждет нас дальше? Какой будет война, когда человечество расселится по тысячам тысяч галактик? Кто знает… Разум отказывается охватывать столь большие размеры, но я верю, что несмотря ни на что, со временем в душе мы будем становиться все лучше и лучше; и если иногда мы, люди, будем бросаться друг на друга, как лютые звери, то это будет всего лишь тягостный эпизод в большой и красивой жизни человечества.
Война и мир — две стороны одной медали, называемой «жизнь народов». Тошно все время жить в мире и столь же ужасно все время воевать — такова внутренняя логика существования общества за миром следует война, а за ней снова мир — и так без конца…
Война закончилась, и настал долгожданный мир — нет больше сводок с фронта, нет больше военных потерь — настало мирное время, и жизнь продолжается.
Глава 10.
Мирная жизнь.
Первое время после окончания войны я в психическом плане жил так же, как и раньше, но вот однажды ко мне пришло ощущение счастья. Оно пришло как-то постепенно, но мощно. Девять десятых моего внутреннего мира заполняло счастье. Оно жило само в себе и ему ничего не требовалось от внешнего мира. Я стоял, сидел, мне наступали на ногу, — удача и неудача шли друг за другом, как черные и белые полосы на зебре, — и все это было несущественной мелочью потому, что я был просто безмерно счастлив. Видимо, в психическом плане война для меня была настолько тяжела, что, когда «давление» войны исчезло, я просто как бы заново родился.
Счастье находится внутри нас, а проблемы — снаружи.
Мне было так хорошо, что захотелось и другим сделать что-нибудь приятное, ведь дарить приятнее, чем получать.
Однажды я был дома и одновременно путешествовал по улице: моя человеческая часть находилась дома, а нечеловеческая — невидимая, неслышимая и неощущаемая никем, скользила по улицам. Мое внимание привлек один человек, я зашел к нему в голову и заглянул ему в мозг, добираясь до самого дна его души. Оказывается, его мучила психическая травма и один физический недуг. Я знал, как ему помочь, поэтому и избавил человека от обеих проблем, действуя достаточно осторожно и помня о том, что главное — это не навредить во время вмешательства.
Мне понравилось то, что я сделал. Во-первых, это был незнакомый мне человек, во-вторых, он не надеялся на помощь и, в-третьих, он никогда не поблагодарит меня, даже если захочет когда-нибудь поблагодарить.
Создавать — лучше, чем уничтожать, а дарить — лучше, чем принимать.
Настоящее добро бескорыстно, — и это бескорыстие лучше всего достигается тогда, когда помогаешь незнакомому человеку, с которым ты не был знаком и никогда больше не встретишься.
Отныне я часто занимался лечением на расстоянии. Мне попадались разные больные и в разных уголках Галактики, но ни вид болезни, ни расстояние не имели значения для успеха лечения, а уж времени мне хватало всегда. Со многими людьми, попавшимися мне, я не делал ничего, так как считал, что они здоровы; мелочи, то есть те заболевания, которые обычными средствами вылечиваются за несколько дней, я тоже не трогал. Лично мне проще и понятней всего удавалось лечение тяжелых форм сумасшествия, и результат неизменно был превосходный. По-моему, меня занимало сумасшествие именно потому, что я еще недавно общался с нервнобольными в то время, как сам был не совсем здоров психически. Я знал, что некоторые из того, «безумного» экипажа, остались душевнобольными на всю жизнь, но лечить именно их я не хотел, хотя мог бы, а вот почему — не знал.
Мне хотелось писать, но хотелось не просто пачкать бумагу, а описывать что-нибудь светлое, приятное и доброе. Я устал от жестокости и от зла, творимого во время войны, поэтому, даже когда я перевоплощался в других животных, я старался побыть ими в спокойное время, когда на них никто не нападает, когда они были сыты и довольны и жизнью, и собой.
Мне хотелось не думать о смерти, страданиях и боли — я слишком много видел этого сам, да и делал тоже немало, поэтому я начал писать детские сказки. В них больше всего меня привлекало только одно — безусловная доброта. Первые пробы были плоховаты, но затем стало получаться гораздо лучше. Мне наскучило все время менять свою биологическую форму, время года, «прыгать» из мира Земли в мир Халы и обратно; мне хотелось стабильности и предсказуемости, хотелось определиться с понятием «дом», и я стал подумывать о женитьбе.
В средствах массовой информации обо мне упоминали достаточно: информация была различная, но в основном, положительная. Сам я уже давно перестал пользоваться их услугами, потому что они мне наскучили.
А однажды мне позвонили друзья и сообщили нечто поразительное: оказывается, обо мне распространили сообщение, которое выставляло меня, как полусумасшедшего маньяка с экстраординарными способностями. Мне стало обидно от такой несправедливости, но не сильно, а так… слегка, ибо, во-первых, я понимал, что понять мои поступки и их внутреннюю логику — трудно, а для многих людей — и вообще невозможно, а во-вторых, люди еще с самого начала моего пути, когда мой путь и путь человечества начали расходиться, так вот, уже с тех пор они потеряли возможность обижать меня, ибо как более низкое и более слабое существо типа человека может обидеть такое богоподобное создание вроде меня? Да и как может обидеть меня тот, чья цена в моих глазах пренебрежимо мала? — никак, но хотя мне было глубоко наплевать на мнение всех этих людей, однако мне не хотелось, чтобы и меня смешивали с грязью ради увеличения своей популярности. Можно было, конечно же, подать в суд, но тогда всплывет и церковь, и родственник того полицейского — в общем — долго, глупо и неинтересно, поэтому я решил не обращать на тот материал никакого внимания и просто продолжать жить.
А вот на позвонивших мне «друзей» я обратил самое серьезное внимание. Основной принцип дружбы звучит так: дари мне, а я буду дарить тебе; в отличие от подлинной дружбы благотворительность — это «дружба в одну сторону»: я дарю, а тебе мне нечего дарить; но обращать мое внимание на гадости должны не друзья, а мои враги, а значит, раз они взяли на себя функции врагов, то они уж точно не мои друзья, а так… знакомые.
Настоящие друзья должны были или предложить помощь, или же просто молчать, зная, что пакости и без их помощи есть кому донести до моих ушей, а вместо этого, они принесли мне плохую весть! Я же, в свою очередь, отплачу им своим безразличием и невниманием — отныне наша дружба закончилась. Пусть так, пусть друзей будет меньше количеством, но зато они будут настоящими, а не кажущимися!
…Надо было как-то жить дальше, и для этого нужны были деньги: государственная поддержка ветеранам войны составляла значительную сумму, которую мне периодически и выплачивали, но теперь, после войны и осознания мной собственной исключительности, я хотел бы жить с удобствами, в доме, похожем на дворец, и все такое прочее; еще я хотел бы иметь столько денег, чтобы не думать о них, а для этого мне нужен был большой постоянный доход. Пенсии для этого явно не хватало — нужно было устраиваться на работу, но трудиться не хотелось: служебные отношения, карьера, зарплата — все эти понятия стали абсолютно чуждыми мне — имея власть над жизнью и смертью, глупо хоронить себя в обычной рутинной работе. Я долго размышлял, как жить дальше, но так и не смог принять никакого решения, поэтому я решил обратиться к своему « отцу»:
— Где ты? — спросил я в пространство.
Ко мне в комнату зашел человек.
— Что делать? Как мне жить дальше? — спросил я.
— Ты же пишешь сказки, — ответил «отец».
— Я их пишу не для издательства, а для души.
— Посмотри на себя, ты ведь можешь так много.
— А что я могу? — удивился я. — Могу лечить, а могу и убить, но за это деньги брать глупо, а в остальном, я такой же человек, как и все.
— Ты же строитель — устройся на работу и обустраивай планеты: ты же умеешь это делать.
— Умею, но не хочу — надоело.
— У тебя, — начал говорить «отец», — живущего в мире Земли, остались кое-какие способности из мира Халы, например, точность — твои движения точны так, как в принципе не могут быть точны движения других людей. Далее — сосредоточенность: по силе ты такой же, как и все, но, сконцентрировавшись, ты можешь выдать такое кратковременное усилие, как какой-нибудь мировой рекордсмен, соответственно, когда ты сам этого захочешь, ты можешь быть быстр, как молния и силен, как бык. Суммируя вышесказанное, я должен подытожить — в любом виде спорта тебя ждет успех. К тому же, ты не дурак — займись наукой, хуже не будет. Все силы внутри тебя — так пользуйся ими!
Отец ушел, и я задумался. А что, если действительно заняться спортом? Если я такой точный, то мне нужен скорее игровой, нежели силовой вид спорта, например, футбол или что-либо подобное. Футбол мне нравится больше других спортивных игр — игра хорошая: большой стадион, свежий воздух, толпа народа, красивое зеленое поле, большой черно-белый мяч; на стадионе можно вволю поесть, покричать, посвистеть, поразмахивать флагом… А иногда даже не важно, кто выиграл — процесс важнее результата… — но все же волевая победа проигрывающей стороны производит чрезвычайно сильное впечатление как на самих игроков, так и на болельщиков (я думаю, что это утверждение верно для всех игровых видов спорта, и поэтому они более популярны, чем борьба за баллы, секунды и сантиметры).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80