Я постучу три раза, раздельно, на манер франкмасонов.
Чтобы Вы знали заранее, кому Вы дадите слово или откажетесь его дать, я ставлю свою подпись; Вы, вероятно, не забыли, при каких обстоятельствах Вам довелось слышать мое имя.
Морган, глава Соратников Иегу».
Ролан дважды перечитал послание, на минуту задумался, потом быстро встал и, войдя в кабинет первого консула, молча протянул ему письмо.
Бонапарт прочитал послание, причем его лицо оставалось непроницаемым, на нем не отразилось даже удивление.
— Надо зажечь огонь, — лаконично сказал первый консул.
И вернул письмо Ролану.
На другой день в семь часов вечера в окне уже виднелся свет, и в пять минут восьмого Ролан стоял в ожидании у маленькой двери, выходящей в сад. Через несколько мгновений в дверь постучали три раза, как это делают франкмасоны: два быстрых удара и через миг еще один.
Дверь тотчас же открылась, и на сероватом фоне зимнего ночного неба отчетливо выступила фигура в плаще; но пришедший в темноте не мог разглядеть Ролана.
Не видя никого перед собою, человек в плаще застыл на месте.
— Войдите! — сказал Ролан.
— А! Это вы, полковник!
— Откуда вы знаете, что это я? — удивился Ролан.
— Я узнал вас по голосу.
— По голосу? Но ведь мы с вами находились вместе всего несколько минут в авиньонской гостинице, а за это время я не произнес ни слова.
— Значит, я слышал ваш голос где-то в другом месте. Ролан ломал голову, недоумевая, где бы глава Соратников Иегу мог слышать его голос.
Но незнакомец шутливо спросил его:
— Неужели, полковник, из-за того, что мне знаком ваш голос, вы не дадите мне войти?
— Нет, нет, — отвечал Ролан. — Держите меня за фалду мундира и следуйте за мной. Я нарочно не велел освещать лестницу и коридор, который ведет в мой кабинет.
— Благодарю вас за предусмотрительность. Но раз вы мне дали слово, я прошел бы по дворцу из конца в конец, даже если бы он был освещен a giorno note 17, как говорят итальянцы.
— Да, я дал вам слово, поэтому спокойно поднимайтесь по лестнице. Моргана не приходилось подбадривать, он смело последовал за своим проводником.
Поднявшись по ступенькам, Ролан углубился в коридор, столь же темный, как и лестница; пройдя шагов двадцать, он отворил дверь и очутился у себя в кабинете.
Морган вошел вслед за ним.
Комната была освещена, но горели всего две свечи. Морган первым делом сбросил плащ и положил свои пистолеты на стол.
— Что вы делаете? — осведомился Ролан.
— С вашего позволения, — весело отвечал его собеседник, — я устраиваюсь здесь как дома.
— Но почему вы сняли с себя пистолеты? — допытывался Ролан.
— Что ж, вы думаете, что я взял их с собой, собираясь обороняться от вас?
— От кого же тогда?
— Да от госпожи полиции! Вы понимаете, я не желаю попасть в лапы гражданину Фуше и подпалю усы первому из его сбиров, который вздумает схватить меня.
— Значит, вы уверены, что вам здесь нечего опасаться?
— Черт возьми! — воскликнул молодой человек. — Да ведь вы дали мне слово!
— В таком случае почему вы не снимаете маску?
— Потому что мое лицо принадлежит не только мне, — в значительной мере оно принадлежит моим соратникам. Ведь если узнают одного из нас, он может потянуть за собой и других на гильотину! И вы, конечно, догадываетесь, полковник, что я знаю, куда ведет наша игра!
— Зачем же тогда вы ее затеяли?
— Вот так вопрос! А зачем вы идете на поле битвы, где пуля может продырявить вам грудь, а бомба — оторвать голову?
— Позвольте вам заметить, это совсем другое дело: на поле битвы меня ждет почетная смерть!
— Вот как! Так вы думаете, я буду обесчещен, когда треугольный нож революции отсечет мне голову? Ничуть не бывало! Ведь я, так же как и вы, солдат. Но люди по-разному борются за свои идеи. У каждой религии есть свои герои и свои мученики. Счастливы в этом мире герои! Блаженны мученики в мире ином!
Молодой человек произнес эти слова с такой убежденностью, что они взволновали Ролана, вернее, поразили его.
— Но я пришел к вам не для того, — продолжал Морган, переходя от вдохновения к характерной для него веселости, — чтобы философствовать на политические темы! Я пришел просить у вас разрешения поговорить с первым консулом.
— Как! С первым консулом?! — воскликнул Ролан.
— Ну да. Перечитайте мое письмо, — ведь я сообщил вам, что у меня есть к вам одна просьба?
— Да.
— Ну так вот, я собирался попросить у вас разрешения поговорить с генералом Бонапартом.
— Извините, я никак не ожидал подобной просьбы…
— Она вас удивляет, даже вызывает у вас беспокойство? Дорогой полковник, если вы не верите мне на слово, можете обыскать меня с головы до ног и убедиться, что на мне нет никакого оружия, поскольку я положил на стол свои пистолеты. Более того, возьмите в каждую руку по пистолету, встаньте между первым консулом и мной и при первом же моем подозрительном движении пустите мне пулю в лоб. Что, вам подходят такие условия?
— Допустим, что я оторву от дел первого консула и он согласится вас выслушать, но можете ли вы мне поручиться, что ваше сообщение заслуживает его внимания?
— О! Ручаюсь головой! — и Морган добавил жизнерадостным тоном: — В настоящий момент я являюсь посланником коронованной, вернее, развенчанной особы, но от этого не менее чтимой благородными сердцами. Впрочем, я отниму у вашего генерала лишь немного времени, господин Ролан, и если наш разговор затянется, он всегда может меня отослать; будьте спокойны, я ни на секунду не задержусь!
Ролан с минуту помолчал.
— И вы можете сделать это сообщение только первому консулу?
— Только первому консулу, потому что только он один может мне ответить.
— Хорошо. Подождите меня, я доложу ему о вас. Ролан направился было в кабинет генерала, но тут же остановился, бросив тревожный взгляд на заваленный бумагами стол.
Морган перехватил его взгляд.
— Вот как! Вы боитесь, как бы я без вас не прочитал эти бумажонки! Если бы вы знали, как я ненавижу читать! Пусть бы на этом столе лежал мой смертный приговор, я не потрудился бы его прочесть. Я сказал бы: «Это дело судейских — каждому свое!» Господин Ролан, у меня замерзли ноги. Я сяду в ваше кресло и в ваше отсутствие буду их греть. Возвратившись, вы застанете меня здесь в той же самой позе.
— Хорошо, сударь, — отозвался Ролан.
И он направился в кабинет первого консула. Бонапарт разговаривал с генералом Эдувилем, главнокомандующим войсками в Вандее.
Услышав, что дверь отворяется, он с досадой обернулся.
— Я сказал Бурьенну, что никого не принимаю!
— Я сейчас слышал от него об этом, генерал, но ответил ему, что для меня можно сделать исключение.
— Ты прав. В чем дело? Говори скорей!
— Он сейчас у меня.
— Кто?
— Тот, что был в Авиньоне.
— Так-так! А чего он хочет?
— Увидеться с вами.
— Как? Со мной?
— Да, с вами, генерал. Это вас удивляет?
— Нет. Но о чем будет речь?
— Он наотрез отказался мне это сказать. Но смею вас уверить, это не какой-нибудь назойливый проситель или помешанный.
— Но, может быть, это убийца? Ролан покачал головой.
— Ну, да тебе лучше знать…
— Вдобавок он не возражает, чтобы я присутствовал при ваших переговорах, я буду стоять между ним и вами.
Подумав, Бонапарт произнес:
— Пусть войдет.
— Но вы знаете, генерал, что, кроме меня…
— Да. Генерал Эдувиль будет так любезен, что минуту подождет. У нас с ним долгий разговор. Ступай, Ролан.
Пройдя через кабинет Бурьенна, Ролан вернулся в свой кабинет. Морган сидел все в том же кресле и грел ноги у камина.
— Идемте. Первый консул вас ждет, — сказал молодой полковник.
Морган встал и последовал за Роланом.
Когда они вошли в кабинет Бонапарта, тот был один.
Генерал бросил быстрый взгляд на главу Соратников Иегу и сразу же удостоверился, что это тот самый человек, которого он видел в Авиньоне.
Морган остановился в нескольких шагах от дверей; он в свою очередь, с любопытством разглядывал Бонапарта и уже не сомневался, что именно его видел за табльдотом в тот вечер, когда с опасностью для жизни возвратил Жану Пико двести луидоров, похищенных у него по ошибке.
— Подойдите, — сказал первый консул.
Морган поклонился и приблизился еще на три шага.
Бонапарт ответил на его поклон легким кивком.
— Вы сказали моему адъютанту полковнику Ролану, что хотите что-то мне сообщить.
— Да, гражданин первый консул.
— Для этого мы должны остаться с вами с глазу на глаз?
— Нет, гражданин первый консул, но это такое важное сообщение…
— …что вы предпочли бы говорить наедине со мной.
— Разумеется, но осторожность…
— Во Франции, гражданин Морган, быть осторожным — значит быть мужественным.
— Мой приход к вам, генерал, доказывает, что я вполне разделяю ваше мнение.
Бонапарт повернулся к молодому полковнику.
— Оставь нас одних, Ролан.
— Но, генерал… — возразил было адъютант. Бонапарт подошел к нему и прошептал:
— Я вижу тебя насквозь: тебе любопытно узнать, что изречет сей таинственный рыцарь с большой дороги, но успокойся, ты это узнаешь…
— Дело не в этом. А вдруг он, как вы сами только что говорили, окажется убийцей?..
— Ты же сам сказал, что это исключено. Хватит тебе ребячиться! Оставь нас одних.
Ролан удалился.
— Вот мы и одни, сударь, — сказал первый консул. — Говорите.
Морган молча вынул из кармана письмо и протянул его генералу.
Бонапарт внимательно рассмотрел конверт: письмо было адресовано ему и на печати вытеснены три французские Лилии.
— О! — вырвалось у него. — Что это такое, сударь?
— Прочтите, гражданин первый консул.
Бонапарт вскрыл конверт и сразу же взглянул на подпись.
— «Людовик», — проговорил он.
— Людовик, — повторил Морган.
— Что за Людовик?
— Я полагаю, Людовик Бурбон.
— Граф Прованский, брат Людовика Шестнадцатого?
— И следовательно, Людовик Восемнадцатый, поскольку его племянник, дофин, умер.
Бонапарт снова посмотрел на незнакомца. Ему было ясно, что имя Морган лишь кличка, под которой скрывается его настоящее имя.
Затем он прочитал следующее:
«3 января 1800 года.
Такой человек, как Вы, сударь, что бы он ни совершал на политической арене, не внушает мне опасений. Вы заняли высокий пост, и я Вас вполне одобряю: Вы лучше всех знаете, какой силой и могуществом надобно обладать, дабы сделать счастливым великий народ. Спасите Францию, охваченную яростным безумием, и Вы исполните желание сердца моего! Верните ей короля, и потомство будет Вас благословлять! Если Вы хотите убедиться в моей признательности, то назовите какой Вам угодно пост, назначайте Ваших друзей на любую должность! Что до моих убеждений, то я француз. От природы я великодушен и впредь буду проявлять великодушие, подчиняясь велениям разума.
Нет, победитель в битвах при Лоди, Кастильоне, Арколе, завоеватель Италии и Египта не способен предпочесть дешевую популярность истинной славе! Не теряйте драгоценного времени! Мы сможем воскресить славу Франции. Я говорю «мы», ибо для этого мне надобен Бонапарт, но и он не может обойтись без меня. Генерал, Европа смотрит на Вас, Вас ожидает слава, и я с нетерпением жду минуты, когда смогу вернуть счастье моему народу!
Людовик».
Бонапарт повернулся к молодому человеку, который стоял в ожидании его ответа, неподвижный и немой, как статуя.
— Вам известно содержание этого письма? Молодой человек наклонил голову.
— Да, гражданин первый консул.
— Но ведь письмо было запечатано.
— Оно было отправлено незапечатанным, и прежде чем доверить мне письмо, человек, его вручивший, дал мне его прочитать, чтобы я имел представление о его значительности.
— А нельзя ли узнать, кто вам его передал?
— Жорж Кадудаль.
Бонапарт едва заметно вздрогнул.
— Вы знакомы с Жоржем Кадудалем?
— Это мой друг.
— Но почему он доверил письмо именно вам, а никому другому?
— Он знал, что я исполню его желание, и оно будет передано в собственные руки.
— И в самом деле, сударь, вы сдержали свое обещание.
— Еще не совсем, гражданин первый консул.
— Как же так? Ведь вы мне его вручили?
— Да, но я обещал принести ответ.
— А если я вам скажу, что ответа не будет?
— В таком случае, вы ответите не так, как мне хотелось бы, но все же это будет ответ.
С минуту Бонапарт помолчал, размышляя. Потом, как бы очнувшись, он пожал плечами.
— Да они совсем обезумели! — воскликнул он.
— Кто, гражданин? — спросил Морган.
— Те, кто пишут мне подобные послания! Это безумцы, сущие безумцы! Неужели они полагают, что я из тех, кто подражает великим мужам прошлого, берет за образец других людей? Что же, мне сыграть роль Монка? Но зачем? Чтобы создать нового Карла Второго? Клянусь, игра не стоит свеч! Когда у человека в прошлом Тулон, тринадцатое вандемьера, Лоди, Кастильоне, Арколь, Риволи, пирамиды, он не имеет ничего общего с Монком и никогда не удовлетворится такой безделицей, как герцогство Эльбмерлское и командование сухопутными и морскими силами его величества Людовика Восемнадцатого!
— Потому-то вам и предлагают диктовать свои условия, гражданин первый консул.
Бонапарт вздрогнул, услышав голос Моргана, будто позабыл о его присутствии.
— Не говоря уже о том, что это обреченный род, сухая ветвь на гнилом стволе! Бурбоны столько раз женились между собой, что это привело их к полному вырождению! Людовик Четырнадцатый впитал в себя все жизненные соки этой династии, и она истощилась. Вы знаете историю, сударь? — спросил Бонапарт, поворачиваясь к молодому человеку.
— Да, генерал, — отвечал Морган. — Во всяком случае, насколько ее может знать человек из «бывших».
— Так вот, вы, наверное, обратили внимание, что в истории, прежде всего в истории Франции, всякий род переживает свой рассвет, зенит и закат. Посмотрите на основную ветвь Капетингов, им дает начало Гуго, они достигают своего апогея в лице Филиппа Августа и Людовика Девятого и переживают свой упадок в лице Филиппа Пятого и Карла Четвертого. Посмотрите на Валуа: им дает начало Филипп Шестой, их апогей при Франциске Первом и упадок при Карле Девятом и Генрихе Третьем.
Теперь взгляните на Бурбонов: им дает начало Генрих Четвертый, они переживают свой апогей в лице Людовика Четырнадцатого и падение при Людовике Пятнадцатом и Людовике Шестнадцатом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95