— Сделаю все, что смогу, — вздохнула она.
В два часа пополудни Майи еще спал сладким сном: ему снилось, что Олимпия любит лишь его одного.
Однако сон этот был слишком чарующим, чтобы продлиться долго.
Камердинер, постучавшись в дверь, разбудил графа.
— Что там еще? — крикнул Майи. — Зачем меня разбудили?
— Прибыл господин герцог де Ришелье, ему крайне необходимо поговорить с господином графом, — доложил камердинер.
— Герцог де Ришелье? С какой стати?
— По делам королевской службы, — был ответ.
— Ах ты дьявольщина! — вскричал Майи, спрыгивая с кровати. — Скажите ему, что я иду.
LXVII. МАЙИ РЕВНУЕТ СВОЮ ЖЕНУ
Господин герцог де Ришелье, как и сказал камердинер, действительно ожидал графа.
Они приветствовали друг друга весьма учтиво, как и пристало людям истинно светским. Майи был не из тех, кто способен оказать дурной прием гостю, приди даже тот с той же целью, что и Пекиньи, самый любезный и самый изворотливый среди вельмож своего времени.
Как требовал обычай, они обнялись.
— Не могли бы вы, дорогой граф, — начал герцог, покончив со всеми любезностями, предусмотренными этикетом, — не могли бы вы уделить мне полчаса?
— Но, герцог, вы же знаете, что здесь…
— Понимаю, этот дом наслаждений, а не дел.
— Значит, вы пришли сюда по делу?
— Да, и притом оно из числа самых неотложных.
— Но я сейчас…
— Сейчас вы здесь с вашей возлюбленной?
— Вот именно.
— Боже мой! Я в отчаянии, что помешал.
— Но в конце концов скажите, герцог…
— Что?
— Так ли уж необходим этот разговор?
— Совершенно необходим.
— В таком случае извольте, я в вашем распоряжении. Где вам угодно расположиться?
— Если вы мне предоставляете выбор, я бы предпочел, чтобы мы совершили небольшую прогулку.
— Здесь есть сад.
— Превосходно!
— Так идемте.
Майи провел Ришелье через ту обеденную залу, где он накануне принимал Пекиньи, на крыльцо, которое утопало в роскошных цветах, прикрытых большим стеклянным колпаком, и оттуда они спустились в сад, печальный, оголившийся с первыми заморозками.
Тем не менее в эти последние осенние дни еще можно было судить о том, как здесь было и как станет вновь, когда возвратится майское тепло с его живительным дыханием.
Сад являл собой вытянутый прямоугольник, обрамленный растущими вплотную к ограде большими кленами, на ветвях которых мороз развесил свои колючие сталактиты — украшение зимы.
— Теперь, господин герцог, как видите, мы одни настолько, насколько вы, как мне кажется, того желали. Говорите же, я вас слушаю. По-видимому, вас прислали ко мне по служебной надобности?
— Клянусь душой, не без того, любезный граф; но позвольте мне для начала выразить вам свое восхищение подобной прозорливостью.
Тут они обменялись поклонами.
— Знаете ли, граф, этот ваш особнячок — сущая прелесть.
— Такая похвала, господин герцог, лестна вдвойне, поскольку она исходит от вас.
— Здесь нужна поистине чудесная птичка, достойная такой очаровательной клетки.
— Герцог!
— Впрочем, если молва не преувеличивает, ваша возлюбленная, по-видимому, жемчужина из жемчужин. В какие же воды вам пришлось нырять, чтобы выудить для нас такое сокровище?
«Как, — подумал Майи, — неужели этому тоже есть дело до моей любовницы?»
И, одарив Ришелье улыбкой, он спросил:
— Вы упомянули о служебной надобности, господин герцог; уж не хотите ли вы сменить резиденцию?
— Каким образом?
— Ну как же: сначала вы были аккредитованы при австрийском августейшем доме, а потом, видимо, при домике на улице Гранж-Бательер?
— О! Да это просто невероятно, как вы догадливы, мой дорогой граф. Право же, вы сегодня в ударе.
«Ясно, — сказал себе Майи. — Он тоже явился требовать у меня Олимпию».
И все в нем судорожно сжалось. Затем, уже вслух, он произнес:
— Господин герцог, моя проницательность заходит еще дальше, чем вы полагаете.
— Да ну? — обронил Ришелье.
— Потому что я не только распознал посольство, ндои угадываю, в чем суть миссии посла.
— В самом деле?
— Да. Только должен вас предупредить об одном обстоятельстве.
— Каком?
— Я дурно настроен.
— Ах, вот как, — удивленно протянул герцог.
— Да, со мной только что уже провели переговоры на сей предмет, и предупреждаю вас, что эта беседа была мне более чем неприятна.
— С вами велись переговоры?
— Да, причем все было высказано весьма ясно и даже очень напористо.
— Будет ли нескромностью осведомиться, кто посетил вас, граф?
— Нет, черт возьми! Тем более что я ему оказал такой прием…
— Неужели?
— … такой, что отбил у него охоту вернуться!
— Но при всем том вы не сказали мне, кто был этот официальный посредник.
— О, это был некто из числа моих близких друзей.
— Пекиньи, должно быть? — наудачу спросил герцог.
— Верно! — вскричал Майи. — Откуда вы знаете? «Ах, дьявол! — подумал Ришелье. — Пекиньи! Проклятая придворная лиса, он еще меня обойдет!»
Потом он спросил вслух:
— И вы отказались выслушать его?
— Напротив, дал ему высказаться до конца. И вот тогда, когда между нами уже не оставалось никаких неясностей, я распростился с ним таким образом, чтобы дать ему понять, что его возвращение было бы для меня крайне неприятно.
— Но, может быть, дорогой граф, — произнес Ришелье с самой проникновенной из своих улыбок, — он не представил вам на рассмотрение все свои соображения?
— О! Сколь бы вы ни были красноречивы, господин герцог, сомневаюсь, чтобы вы превзошли Пекиньи: он превзошел самого Демосфена.
— Давайте поразмыслим, прошу вас, господин граф, — сказал Ришелье, — а чтобы рассуждать здраво, прежде всего не смешивайте мою миссию с миссией Пекиньи; что до меня, я пришел как друг.
— Точь-в-точь с такого уверения Пекиньи и начал. Вы меня пугаете, господин герцог; именно этой самой дружбой я объясняю его столь удивительное красноречие.
— Как бы он ни был красноречив, я надеюсь сказать вам кое-что такое, о чем он забыл.
— Попытайтесь.
— Сначала проясним одну подробность.
— Проясните ее, герцог.
— Всегда лучше знать, какова отправная точка рассуждения, не так ли?
— Без сомнения.
— Итак, начнем с того, что вы расстались с госпожой де Майи, это более или менее точно, правда?
— Как? Это уже известно?
— Целому свету.
— Что ж! Она даром время не теряет.
— Она или вы.
— Она.
— Это не важно: в любом случае дело сделано, притом чрезвычайно умно.
— Так все стало известно? — повторил Майи, не в силах оправиться от удивления.
— Поверьте, мой дорогой граф, что, не зная об этом, я бы к вам не пришел, — сказал Ришелье.
— А! Ну да, верно, — пробормотал Майи.
— Что верно? — спросил герцог.
— Вы разрабатываете план захвата.
— Что вы хотите этим сказать?
В ответ Майи с тонкой улыбкой покачал головой.
— Я вас не понимаю, — сказал Ришелье.
— Зато я понимаю, — отрезал Майи.
— В конце концов, из всего этого следует, что ваша ссора с госпожой де Майи серьезна?
— Из этого следует, господин герцог, что тут я вам предоставляю полную свободу действий: мы с госпожой де Майи отныне друг другу чужие.
— Вы это говорите с таким видом, господин граф… Гм!
— Ну, и с каким же видом я сказал это?
— С таким, который заставляет предполагать, что вы сожалеете об этом разрыве.
— Я не сожалею о нем, герцог, нисколько, хотя моя супруга исполнена редкостных достоинств.
— Она очаровательна!
— О, прошу вас, не восхваляйте ее передо мной слишком уж пылко.
— А почему?
— Да потому, что в конечном счете я все-таки ее муж.
— Что ж! Неужели из этого следует, что вы должны быть нечувствительны к обаянию такой привлекательной женщины?
— Разве я не сказал вам минуту назад, что она исполнена редкостных достоинств?
— Что не помешало вам возвратить ей свободу. Черт возьми, мне это понятно.
— Как? Что вам понятно?
— Конечно, когда имеешь такую возлюбленную, как ваша…
«Так! — подумал Майи. — Вот он и вернулся к Олимпии!»
Вслух же он сказал:
— Послушайте! Вы всего три-четыре дня назад вернулись из Вены, а уже успели свести знакомство и с моей женой, и с моей любовницей?
— С вашей женой — да, с вашей любовницей — нет; но вчера в одном славном обществе говорили о том, как она мила.
— В Рамбуйе?
— Да, а откуда вам это известно?
— Разве я вам не говорил, что у меня побывал Пекиньи?
— Верно; в сущности, именно он и рассказывал об этом.
— А кому?
— Ну, полагаю, что королю. Майи топнул ногой.
— Вот как! — сказал Ришелье. — Значит, в том, что говорят, нет преувеличения?
— О ком говорят?
— Да о мадемуазель Олимпии. Ведь ее так зовут, вашу любовницу, не правда ли? Говорят, что она хороша.
— Очень хороша!
— Исполнена изящества.
— Это фея!
— И сверх того талантлива.
— Артистка, которая выше всяких похвал.
— И она любит вас?
— Что, черт возьми, вы здесь находите удивительного?
— Ничего, черт побери! Вы очаровательный кавалер, и я просто так задал вам этот вопрос.
— Значит, вас интересует, любит меня Олимпия или нет?
— Чрезвычайно интересует.
— Что ж! Она меня любит, герцог.
— А вы любите ее?
— Смешно так говорить, герцог, я это знаю, но…
— Но…
— … но я ее просто боготворю.
— Настолько, что никакая сила не может оторвать вас от нее?
— Да.
— И какие бы блистательные возможности ни открывались перед вами, ничто не заставит вас от нее отказаться?
— Ничто не заставит меня от нее отказаться, но если кто-либо только попробует отнять ее у меня…
— Что бы вы тогда сделали?
— Черт! Да я убью всякого, кто возьмет на себя эту комиссию в угоду кому бы то ни было, будь этот посредник моим лучшим другом или родным братом, будь это даже вы, герцог.
— Вашу руку! — сказал Ришелье, протягивая графу свою.
— Как? Вы мне предлагаете ударить по рукам?
— Вы так меня порадовали, что я теперь самый счастливый человек на земле.
— Вы рады, что я обожаю мою возлюбленную, что любим ею, что готов оспаривать ее даже у самого короля?
— Как счастливо все складывается! — вскричал герцог.
— Но в конце концов, что в этом столь уж отрадного для вас? Или вы хотите, чтобы я сгорел от любопытства, милейший герцог?
— Я в восторге, что вы избавили меня от всех сомнений.
— Значит, они у вас были?
— Разумеется, мой дорогой граф; ведь, как вы сами недавно заметили, муж всегда остается мужем, впрочем, если он более таковым не является… подобно вам… в определенных случаях… что ж!..
— Ну, что тогда?
— Тогда можно смело говорить с ним о его жене.
— Как, вы хотите говорить о моей жене?
— Безусловно, я ведь только за тем и пришел — это меня и смущает.
— Ах, черт побери! — вырвалось у Майи. — Хотел бы я знать, кто из нас двоих, герцог, смущен больше.
— Совершенно очевидно, что это я, — заявил Ришелье, — и доказательство тому, что уже целый час я хожу вокруг да около, не зная, как приступить к делу.
— Хотите, чтобы я вам помог?
— Черт возьми, это было бы очень любезно, дорогой граф!
— О, это проще простого. Вы вчера в Рамбуйе видели госпожу де Майи, и вам показалось, что она в вашем вкусе. Вы знали, что у меня есть любовница, и, как добрый приятель, пожелали удостовериться, что я более не считаю себя женатым.
— Все так, право слово, так… Но какой дьявол мог подсказать вам это?
— У меня есть кое-какие сведения; продолжайте.
— Сказать по правде, дорогой граф, вы человек как нельзя более тонкий: да, у меня и впрямь есть виды на госпожу де Майи, да, мне нужна эта женщина, и я не без удовольствия доказал бы вам, что…
— Ах, это уж чересчур! — закричал Майи и громко захохотал, но сама эта громкость выдавала неискренность его смеха. — Значит, вы явились просить, чтобы я, я сам позволил вам отнять у меня мою жену!
— А вы предпочли бы, дорогой граф, чтобы я, словно мужлан или кто-то из скверных подражателей временам Регентства, забрался к вам без предупреждения и попросту умыкнул ее, пользуясь как прикрытием этой вашей маленькой размолвкой, которая пока еще наполовину в секрете? Фи! Это ужасающе безвкусно. Хотите, я объясню вам, граф, почему мои дипломатические переговоры почти всегда были удачны? Все потому, что для договора, как правило, требуются две соглашающиеся стороны, а я всегда старался устроить так, чтобы не застать своего противника врасплох: я завоевывал его своей прямотой, а побеждал рассудительностью.
— Стало быть, — выкрикнул граф, — вы рассчитываете доказать, что с моей стороны было бы справедливо уступить вам госпожу де Майи?
— Ну, конечно, я на это надеюсь.
— В самом деле?
— Если бы не это, я бы, само собой разумеется, не вынуждал вас подняться с ложа, где вы почивали под бочком своей любовницы, мне ведь сказали, что вы спите.
— Хорошо! Превосходно! — воскликнул Майи, которого невольно развеселила странность происходящего. — Докажите мне это, дорогой герцог, докажите, и, если вы в том преуспеете, я, до сих пор считавший вас победоносным, признаю вас непобедимым.
— Начнем с того, что свою жену вы больше не любите. Ведь так?
— Я это признаю: у нее ужасный характер.
— Для вас.
— О! Но я, видите ли, когда женился на ней, брал ее для себя, мой любезный герцог!
— Прелестно! Вы уже склоняетесь к озорству.
— Как это?
— Ведь теперь вы дурно отзываетесь о госпоже де Майи.
— А вы почему-то желаете ей добра?
— Граф, — усмехнулся герцог, — сделайте милость, давайте говорить серьезно. Я вам клянусь, что дело стоит труда, и раз уж Пекиньи говорил вам об этом, вы должны трезво оценить положение.
— Выражайтесь определеннее, герцог.
— Что ж! Вам надо, по-моему, не показывать вида, что происходящее вам небезразлично. Жертва, приносимая добровольно, не повредит вам в глазах света; к тому же есть две причины, побуждающие вас так поступать: прежде всего — воля короля, а ей противиться нельзя.
— Ну да! То же самое мне твердил Пекиньи.
— Вот-вот! А каков соблазнитель! К тому же наиважнейшая причина здесь та, которую предоставляет вам ваш добрый ангел.
— Что вы разумеете под этим?
— Несовместимость, мой милый граф, несовместимость.
— Не угодно ли вам?..
— Я говорю о том, как кстати пришлась эта ваша несовместимость характеров. В самом деле, подумайте, какая удача, что разрыв произошел именно так, именно поэтому, да еще в тот самый момент, когда он был так нужен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129