— Кодзиро говорил ясно и убедительно. Тон его был высокомерным и покровительственным. — Что вы будете делать, когда люди Итакуры схватят вас за уличную драку? Можно было бы заранее предупредить городские власти, тогда бой не считался бы потасовкой, но уже поздно. Сейчас вы нарушаете общественный порядок, выбрав самое неподходящее место и время. Вы позорите военное сословие. Как самурай, призываю немедленно прекратить это безобразие. Если вы жаждете скрестить мечи, не роняйте чести воина и соблюдите все правила вызова на поединок.
— Справедливо! — отозвался Дзюродзаэмон. — Мы назначим место и время, но ты обещаешь, что Мусаси явится?
— Я бы хотел, но…
— Даешь слово?
— Мусаси сам ответит за себя.
— Может, ты просто помогаешь ему улизнуть?
— Не говори глупостей. Будь я на его стороне, вы без промедления напали бы на меня. Он — чужой мне. У меня нет причин его защищать. Если он скроется из Киото, вы оповестите город о его трусости с помощью объявлений.
— Нет! Мы не разойдемся, пока ты не поручишься за его явку на бой.
Расправив плечи, Кодзиро шагнул к Мусаси. Их взгляды перекрестились. Так смотрят друг на друга два диких зверя. Они были молоды и самолюбивы, оба признавали боевые качества друг друга, и оба чувствовали взаимную настороженность.
— Мусаси, принимаешь мое предложение?
— Да.
— Хорошо!
— Я не нуждаюсь в твоем поручительстве.
— Не хочешь, чтобы я за тебя дал слово?
— Меня не надо брать на поруки. Поединки с Сэйдзюро и Дэнситиро не дают повода сомневаться в моей порядочности. Неужели я побегу от их учеников?
— Хорошо сказано! Запомню твои слова. Никаких поручительств! Назови место и время.
— Мне безразлично.
— Смелый ответ. Где ты будешь находиться до поединка?
— У меня нет постоянного адреса.
— Как же направить тебе письмо с вызовом?
— Определите место и время сейчас.
Кодзиро одобрительно кивнул. Посоветовавшись с Дзюродзаэмоном и другими учениками, он снова подошел к Мусаси.
— Послезавтра в пять утра.
— Согласен.
— Место боя — подножие горы Итидзёдзи у развесистой сосны на дороге к горе Хиэй. Дом Ёсиоки формально будет представлять Гэндзиро, старший сын Ёсиоки Гэндзаэмона, дяди Сэйдзюро и Дэнситиро. Гэндзиро теперь возглавил дом Ёсиоки, поединок будет вестись от его имени. Гэндзиро — еще ребенок, поэтому ему будут помогать несколько учеников школы Ёсиоки. Предупреждаю заранее, чтобы потом не возникло недоразумений.
Мусаси официально принял вызов. Кодзиро постучал в дверь сарая и, когда оттуда выглянула голова лесоруба, приказал:
— Принесите столб высотой в два метра и приколите к нему доску. Хочу выставить объявление.
Доску гладко обтесали. Кодзиро послал за кистью и тушью. Уверенными взмахами кисти он написал на доске извещение о месте и времени поединка. Публичное объявление было надежнее любых поручительств, клятв и обещаний. Никто не рискнул бы выставить себя на всеобщее посмешище.
Люди Ёсиоки установили столб на самом людном месте. Мусаси невозмутимо поспешил к конюшням Янаги.
Дзётаро не находил себе места от волнения. Кругом была кромешная тьма. Мальчик напряженно вслушивался, не раздадутся ли знакомые шаги, но до него доносились лишь песни гуляк, бредущих домой. Дзётаро сковал страх за Мусаси. Может, его ранили или убили? Потеряв терпение, мальчик побежал назад к Янаги-мати.
— Куда это ты? — раздался из тьмы голос Мусаси.
— Наконец-то! — с облегчением воскликнул Дзётаро. — Решил проверить, что случилось.
— Напрасно. Могли бы разминуться.
— Людей Ёсиоки много было?
— Вполне.
— И они не схватили тебя? Все обошлось тихо? — с любопытством расспрашивал Дзётаро.
— Ничего не случилось.
— Ты куда? Дом Карасумару в этой стороне. Ты ведь навестишь Оцу?
— Да, я бы очень хотел ее увидеть.
— Она онемеет от изумления, увидев тебя среди ночи.
Последовало неловкое молчание. Затем Мусаси спросил:
— Дзётаро, помнишь ту гостиницу, где мы встретились в первый раз? Как называется то место?
— Усадьба Карасумару куда приятнее старого постоялого двора.
— Несомненно.
— Ворота уже заперты, но мы подступим с черного хода, там, где ночуют слуги. Они нас впустят. Когда узнают, что я тебя привел, князь сам выйдет к тебе. Да, я забыл спросить про этого чудаковатого монаха, Такуана. Он вывел меня из терпения. Твердил, что лучше всего оставить тебя в покое. Даже не хотел сказать мне, где тебя найти, хотя прекрасно знал.
Мусаси не отвечал. Дзётаро продолжал болтать.
— Ну вот и пришли, — произнес Дзётаро, указывая на ворота. Мусаси молча остановился.
— Видишь свет в угловой комнате? Это северное крыло дома, там живет Оцу. Она, верно, заждалась меня.
Дзётаро сделал шаг к воротам, но Мусаси удержал его. Крепко взяв мальчика за руку, он сказал:
— Подожди. Я не собираюсь заходить в дом. Слушай, что ты должен передать Оцу от моего имени.
— Как?! Зачем тогда ты пришел?
— Убедиться, что ты благополучно добрался до дома.
— Ты должен зайти! Не смей уходить, не повидав Оцу! — Дзётаро отчаянно тащил Мусаси за рукав.
— Тише! Послушай меня.
— Не хочу ничего слушать! Ты обещал, что придешь со мной сюда.
— Разве не пришел?
— Я звал тебя не для того, чтобы разглядывать ворота. Я хотел, чтобы ты увидел Оцу.
— Успокойся. Похоже, меня скоро могут убить.
— При чем тут это? Кто учил меня, что самурай должен быть готов к смерти в любой миг? Ты ведь!
— Правильно. Ты хороший ученик. Спасибо, что ты запомнил этот урок. На этот раз против меня замышляется что-то серьезное. Вероятность выжить невелика. По этой причине я не хочу сейчас видеть Оцу.
— Бессмыслица какая-то!
— Если я начну объяснять, ты не поймешь, потому что слишком мал.
— Ты не победишь? Правда считаешь, что скоро умрешь?
— Да. Только не вздумай сказать Оцу, особенно сейчас, когда она хворает. Я желаю, чтобы она поправилась и нашла путь к счастью. Передай ей эти слова. Ни звука о моей возможной смерти!
— Слово в слово передам, но только все. Я не могу лгать Оцу. Умоляю, пойдем со мной.
— Ты не понимаешь меня! — упрекнул мальчика Мусаси, слегка отталкивая его.
Дзётаро уже не сдерживал слез.
— Мне ее так жалко! Если Оцу узнает, что ты не захотел ее увидеть, она совсем разболеется.
— Именно поэтому ты должен передать ей мои слова. Скажи ей, что нам не следует встречаться, пока я постигаю боевое искусство. Я избрал путь самодисциплины. Мой долг — подавлять свои чувства, вести строгий образ жизни, закалять себя трудностями. Иначе я потеряю свет, к которому стремлюсь всей душой. Подумай, Дзётаро! Тебе тоже предстоит эта стезя, если ты намерен стать истинным воином.
Дзётаро тихо плакал. Мусаси обнял его и прижал к груди.
— Никто не знает, где обрывается Путь Воина. Когда меня не будет, найди себе хорошего учителя. Я не хочу сейчас встречаться с Оцу, потому что знаю: без меня ей в конце концов будет лучше. Обретя новое счастье, она поймет меня. В ее комнате не гаснет свет. Ей очень одиноко. Успокой ее и сам ложись спать.
Дзётаро начинал смутно понимать своего учителя, но все еще стоял к нему спиной. Продолжать разговор было бесполезно. Дзётаро спросил, хватаясь за последнюю соломинку:
— А ты вернешься к Оцу, когда постигнешь боевые искусства? Когда убедишься, что стал настоящим воином?
— Да, если такой день настанет.
— А когда?
— Трудно сказать.
— Через два года?
Мусаси молчал.
— Через три?
— Путь совершенствования бесконечен.
— Ты не увидишь Оцу до конца жизни?
— Если природа наделила меня нужными качествами, то я когда-нибудь достигну цели. Или останусь таким же глупцом, как сейчас. Жизнь моя в серьезной опасности. Разве мужчина в таком положении может давать обещания молодой женщине?
Для Мусаси эта речь была непривычно длинной. Удивленный, Дзётаро взглянул на него, затем торжествующе сказал:
— А ты ничего не обещай. Зайди, и все!
— Это не так просто, как кажется. Мы с нею молоды. Стыдно признаться, но я боюсь ее слез. Они могут победить меня.
Мусаси не был уже тем самоуверенным юношей, который легко отверг Оцу на мосту Ханада. Самолюбие, бездумность уступили место терпимости и снисходительности. Ёсино пыталась разбудить его страсть, но он не поддался ее чарам. С Оцу могло быть иначе. Мусаси понимал, как много он значит для нее.
— Ты понял меня? — шепнул Мусаси на ухо мальчику.
Дзётаро потер глаза. Отняв ладони от лица, увидел лишь густой, ночной туман.
— Учитель! — раздался во мраке его крик.
Дзётаро добежал до конца стены, зная, что Мусаси не вернется. Уткнувшись в стену, мальчик разрыдался. Он потерпел еще одно поражение. На этот раз взрослые одолели его своими доводами. Горло Дзётаро свело судорогой, тело трясло от рыданий.
Вытерев слезы, он тихо побрел домой. У ворот стояла женщина, которую мальчик принял за служанку. Дзётаро подумал, что ее послали по какому-то делу в столь поздний час. Ему стало стыдно, что служанка могла слышать его плач. Женщина, сняв с головы покрывало, пошла ему навстречу.
— Дзётаро, это ты?
— Оцу? Ты почему здесь? Ты ведь очень слабая.
— Беспокоилась о тебе. Почему ушел, не предупредив? Где ты пропадал? Зажгли фонари, заперли ворота, а тебя все нет. Я извелась от волнений.
— С ума сошла! У тебя горячка! Отправляйся немедленно в постель.
— Почему ты плакал?
— Потом все скажу.
— Нет, говори сейчас. Ты чем-то расстроен? Ты провожал Такуана? — Да.
— Узнал, где Мусаси?
— Такуан — плохой человек. Я его ненавижу.
— Он ничего не сказал?
— Нет.
— Что-то ты от меня скрываешь!
— Вы оба невыносимы! — завопил Дзётаро. — И ты, и этот глупец, мой учитель! Не вымолвлю ни слова, пока ты не ляжешь в постель с мокрым полотенцем на лбу. Если сейчас же не пойдешь в дом, отволоку тебя силой!
Дзётаро схватил Оцу за руку и, неистово колотя по воротам, яростно завопил:
— Открывайте! Больная ждет! Она окоченеет, если будете долго копаться!
ТОСТ В ЧЕСТЬ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ
Матахати остановился посреди дороги и вытер пот со лба. Весь путь от улицы Годзё до горы Саннэн он проделал бегом. Лицо его было красным, больше от выпитого сакэ, чем от усталости. Матахати, нырнув в старые ворота, прошел через огород к маленькому домику.
— Мамаша! — позвал он.
Никто не отвечал. Матахати огляделся.
— Спит, что ли? — пробормотал он.
Вымыв у колодца руки и ноги, Матахати вошел в дом. Дремавшая Осуги перестала храпеть и приоткрыла глаза.
— Что кричишь как полоумный? — недовольно пробурчала она.
— Наконец-то проснулась.
— Что за тон?
— Сама спишь, но стоит мне присесть на минутку, ты тут же попрекаешь меня ленью и посылаешь на поиски Мусаси.
— Уж извини мой возраст! — саркастически произнесла Осуги. — Я должна спать для поддержания сил, но с головой у меня все в порядке. Ни минуты покоя с тех пор, как убежала Оцу. И рука все еще болит из-за этого Такуана.
— Почему ты всегда жалуешься, когда видишь меня в хорошем настроении?
— Не так часто ты слышишь мои сетования. Узнал что-нибудь про Оцу и Мусаси?
— Новость, которую я принес, не знают только старухи, которые днем спят.
— Какую еще новость?
Осуги привстала и ползком придвинулась к сыну.
— Мусаси предстоит третье сражение со школой Ёсиоки.
— Где? Говори же!
— В Янаги-мати столб с подробным объявлением. Бой состоится завтра утром в местечке Итидзёдзи.
— Янаги-мати! Это же веселый квартал! — недоверчиво посмотрела на сына Осуги. — Значит, ты там болтался?
— Нигде я не болтался! — строптиво возразил Матахати. — Ты постоянно меня в чем-то дурном подозреваешь. Там всегда можно узнать последние новости и слухи.
— Не обижайся, я пошутила. Рада, что ты одумался и отрекся от прежней беспутной жизни. Завтра утром? Я не ослышалась?
— Да, в пять.
Осуги помолчала, размышляя о чем-то.
— Ты как-то говорил, что у тебя есть знакомые в школе Ёсиоки.
— Да, кое-кого знаю, но познакомился я с ними при неблагоприятных обстоятельствах.
— Не имеет значения. Собирайся, отведешь меня в школу Ёсиоки. Матахати не переставал удивляться неугомонности матери. С каменным выражением лица он холодно спросил:
— К чему суета? Пожар, что ли? Зачем тебе туда!
— Предложить свои услуги, разумеется.
— Что-о?
— Завтра они собираются убивать Мусаси. Хочу попросить, чтобы и нас допустили к бою. Толку от нас немного, но два удара нанесем.
— Ну, насмешила! — расхохотался Матахати.
— Что смешного в моих словах?
— Наивность твоя хуже глупости.
— Как ты смеешь говорить такое матери?
— Не будем спорить. Сама подумай. Люди Ёсиоки жаждут крови, это их последняя возможность. Ради нее они отбросят все правила игры. Они спасут дом Ёсиоки, убив Мусаси любой ценой. Ни для кого не секрет, что они толпой навалятся на него.
— Ах, так! — ликующе прошептала Осуги. — Тогда Мусаси уж точно не жилец.
— А вот с этим я не согласен. Мусаси может привести своих людей, и тогда случится настоящее сражение. Так, во всяком случае, толкует народ на улице.
— Может быть. Все равно мы не можем сидеть сложа руки, предоставив кому-то убивать Мусаси, после того как мы его так долго преследовали.
— Верно. Я кое-что придумал, — живо произнес Матахати. — Пойдем на место боя заранее, встретим там людей Ёсиоки и объясним причину нашей мести. Они разрешат нам рубануть разок по мертвому Мусаси. Тогда мы отрежем у него прядь волос или кусок рукава, чтобы принести в деревню и сказать, что мы его прикончили. Вот и вернем свое доброе имя.
— Хороший план, сынок. Лучше не придумаешь.
Осуги забыла, что когда-то сама предлагала Матахати то же самое.
— Мы и честь дома восстановим, и расквитаемся с Оцу. Без Мусаси она как рыба без воды.
Успокоив мать, Матахати повеселел и захотел выпить.
— У нас в запасе несколько часов. Не заказать ли нам сакэ на ужин?
— Хорошо, пусть принесут. Я тоже пригублю, чтобы отметить предстоящую победу.
Матахати поднимался на ноги, когда кто-то мелькнул в решетчатом окне.
— Акэми! — крикнул Матахати.
Акэми, как провинившаяся кошка, хотела юркнуть за дерево. Она остолбенела, увидев Матахати.
— Ты? — воскликнула она, не веря своим глазам.
— А ты как здесь оказалась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145