Следом тянулась дорожка слюны, смешанной с кровью.
— Следующий! — угрюмо повторил монах.
Мусаси подумал, что это и есть представитель второго поколения — учитель Инсун, но сидевшие рядом с ним сказали, что монаха зовут Агон. Он был одним из старших воспитанников, прозванных «Семь столпов Ходзоина». Инсун никогда не участвовал в поединках, поскольку любого соперника укладывал один из «Семи столпов».
— Кто еще? — проревел Агон, держа учебное копье горизонтально. Здоровенный монах-управляющий сверял записи в книге посетителей, оглядывая лица присутствующих. Он указал на одного из сидящих.
— Нет, не сегодня. В другой раз…
— А ты?
— Сегодня я не в форме.
Один за другим посетители отказывались от поединка, пока палец монаха не уперся в Мусаси.
— Ну, а ты?
— Если угодно…
— Как понимать, «если угодно»?
— Это значит, я готов сражаться.
Все уставились на Мусаси. Надменный Агон, покинув тренировочную площадку, оживленно разговаривал с монахами. Когда сыскался смельчак, Агон досадливо поморщился и лениво произнес:
— Пусть кто-нибудь займется им вместо меня.
— Давай, давай! — уговаривали его приятели. — Один всего остался.
Агон неохотно вышел в центр зала. Он крепко обхватил отполированный черный шест, с которым, казалось, сросся. Стремительно приняв боевую стойку, Агон повернулся спиной к Мусаси и отпрыгнул от противника.
— Яй-а-а!
Испуская пронзительный вопль, напоминающий крик диковинной птицы, Агон ринулся на тренировочную стенку, неистово вонзив копье в мишень. Она рассыпалась на щепки, хотя была сколочена из новых досок.
— А-а-х!
Громкий победоносный клич раскатился под сводами зала. Вырвав тест из стены, Агон танцующей походкой надвигался на Мусаси, от его могучего тела исходил жар. Остановившись на некотором удалении от Мусаси, Агон метнул яростный взгляд на последнего противника. Мусаси стоял с одним деревянным мечом, удивленно глядя на монаха.
— Готов? — рыкнул Агон.
Неожиданно со двора послышался сухой смешок и чей-то голос произнес из-за раздвинутых сёдзи:
— Агон, не глупи! Опомнись, олух! Перед тобой не доска, которую ты можешь прошибить насквозь.
Не выходя из стойки, Агон взглянул в створку сёдзи.
— Кто там? — заревел он.
Снова прозвучал смех, и в проеме возникла блестящая лысина и белоснежные брови, словно их выставил на витрину хозяин антикварной лавки.
— Неразумно рискуешь, Агон. На сей раз тебе не повезет. Пусть посетитель подождет до послезавтра, когда вернется Инсун.
Мусаси узнал старика, которого видел в огороде по пути в Ходзоин. Он не успел рассмотреть его лицо, потому что голова мгновенно скрылась.
От слов старика Агон на мгновение расслабил руку с копьем, но, поймав взгляд Мусаси, выругался в сторону исчезнувшего старика.
Агон вцепился в древко копья. Мусаси, следуя ритуалу, спросил:
— Теперь вы готовы?
Такая учтивость взбесила Агона. Стальные мускулы, как пружина, с невероятной легкостью подкинули его тело в воздух. Казалось, ноги монаха одновременно парят в воздухе и касаются пола, выписывая замысловатый — рисунок, похожий на морскую рябь в лунном свете.
Мусаси не шевельнулся, по крайней мере, так казалось со стороны. Его стойка была обыкновенной — он держал меч обеими руками прямо перед собой. Рядом с могучим монахом Мусаси — менее рослый и мускулистый — казался обыкновенным человеком. Основное различие между соперниками заключалось в глазах. Глаза Мусаси были остры, как у птицы. Зрачки, налитые кровью, сверкали яркими кораллами.
Агон тряхнул головой, то ли смахивая кативший со лба пот, а может, освобождаясь от предостережений старика. Звучали ли они до сих пор в его ушах? Пытался ли он выбросить их из мыслей? Агон выглядел разъяренным. Он стремительно менял стойку, пытаясь спровоцировать Мусаси, но тот стоял недвижно.
Агон сделал выпад под душераздирающий вопль. В долю секунды Мусаси, отразив нападение, перешел в атаку.
— Что случилось? — раздалось в тишине зала.
Монахи бросились к Агону, обступив его черным кольцом. В суматохе кто-то споткнулся о копье и растянулся на полу. Склонившийся над Агоном монах закричал:
— Лекарство! Скорее! Лекаря!
Руки и грудь монаха были в крови.
— Лекарство не поможет.
Эти слова произнес старик, появившийся у входа в зал. На лице его было ехидное выражение.
— Если бы я знал, что ему поможет лекарство, не стал бы отговаривать его от поединка. Безумец!
Никто не обращал внимания на Мусаси. Здесь ему делать было нечего, и он направился к выходу, где начал обуваться.
— Эй, ты! — окликнул его старик, шедший следом.
— Слушаю! — ответил через плечо Мусаси.
— Хочу с тобой поговорить. Иди за мной!
Старик провел Мусаси в комнату по соседству с додзё. Это была простая квадратная келья, в которой раздвигалась только одна створка фусума. Усадив Мусаси, старик сказал:
— Ты заслужил встречу с настоятелем, но он в отъезде и вернется дня через три. Хочу поздравить тебя от его имени.
— Я вам очень признателен, — ответил с поклоном Мусаси. — Я благодарен за хороший урок, преподанный у вас в храме, но я должен извиниться за печальный исход поединка.
— Никаких извинений! Обычный случай. Перед боем надо смириться с возможной смертью. Не беспокойся!
— Как чувствует себя Агон?
— Сражен наповал!
От слов старика на Мусаси повеяло ледяным холодом.
— Убит? — переспросил Мусаси, а про себя подумал, что стал виновником еще одной смерти. Его деревянный меч принес новую жертву. Мусаси, закрыв глаза, сердцем обратился к Будде, как он всегда делал в подобных случаях.
— Молодой человек!
— Слушаю вас.
— Твое имя Миямото Мусаси?
— Да.
— Кто учил тебя боевым искусствам?
— У меня не было учителя в обычном смысле слова. Отец в детстве учил меня обращаться с дубинкой. Потом я заимствовал различные приемы у самураев старшего поколения в разных провинциях. Я много путешествовал по стране, побывал в отдаленных краях. Учился я у рек и гор, которые тоже считаю своими наставниками.
— Ты правильно понимаешь дело. Но ты очень сильный. Чересчур!
Мусаси, приняв эти слова за похвалу, покраснел.
— Что вы! Я еще не совсем окреп. Всегда допускаю ошибки.
— Я о другом. Сила порой вредит тебе. Ты должен владеть собой, стать слабее.
— Что? — недоуменно спросил Мусаси.
— Помнишь, ты шел через огород, где я работал?
— Да.
— Ты отскочил в сторону, увидев меня.
— Да.
— Почему?
— Мне показалось, что вы можете мотыгой перебить мне ноги. Вы, казалось, были поглощены работой, но ваш взгляд сковал меня. В нем было что-то убийственное, словно вы нащупывали мое слабое место, чтобы поразить в него.
Старик засмеялся.
— Все наоборот! Когда ты был метрах в пятнадцати от меня, я ощутил приближение «чего-то убийственного». Это передалось мне через острие мотыги — с такой силой каждый твой шаг обнаруживает боевой дух и честолюбие. Я понял, что следует приготовиться к защите. Проходил бы мимо местный крестьянин, я остался бы обычным стариком, копающимся в грядках. Ты почувствовал во мне враждебность, но она была вызвана твоей агрессивностью.
Мусаси не ошибся, почувствовав в старике необыкновенного человека задолго до того, как они заговорили. Теперь Мусаси невольно воспринимал старика монаха как своего учителя. Мусаси испытывал к согбенному старцу глубокое почтение.
— Спасибо за ваш урок. Могу ли я узнать ваше имя и ваш пост в этом храме?
— Я не из храма Ходзоин. Я настоятель храма Одзоин. Зовут меня Никкан.
— Благодарю вас.
— Я старинный друг Инъэя. Когда он начал изучать копье, я присоединился к его занятиям. Позднее, многое переосмыслив, я не прикасаюсь к оружию.
— Инсун, теперешний настоятель храма Ходзоин, — ваш ученик?
— Можно и так считать. Священнослужители не должны прибегать к оружию. По-моему, прискорбно, что Ходзоин теперь знаменит своим боевым искусством, а не ревностным служением Будде. Многие, однако, считали забвение стиля Ходзоин большой утратой, поэтому я обучил Инсуна. И никого больше.
— Не позволите ли вы остаться в вашем храме до приезда Инсуна?
— Намерен вызвать его на поединок?
— Хотелось бы не упустить возможность увидеть, как владеет копьем самый посвященный мастер.
Никкан осуждающе покачал головой.
— Пустая трата времени. Здесь нечему учиться.
— Правда?
— Ты познакомился с техникой Ходзоина в поединке с Агоном. Чего же более? Если хочешь научиться чему-то, наблюдай за мной. Смотри мне в глаза!
Никкан, расправив плечи, слегка подался головой вперед и устремил взор в Мусаси. Глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Мусаси тоже пристально вглядывался в старца. Зрачки Никкана вспыхнули коралловым пламенем, которое сменилось темной лазурью. Горящий взор привел Мусаси в смятение. Он не выдержал взгляда старика. Негромкий смех Никкана прозвучал как треск пересохшего дерева.
Никкан умерил пронзительность взгляда лишь в тот момент, когда в комнату вошел молодой монах и что-то прошептал старику на ухо.
— Принеси сюда! — приказал Никкан.
Молодой монах вернулся с подносом, на котором была круглая деревянная коробка с рисом. Никкан положил рис в чашку и подал ее Мусаси.
— Рекомендую отядзукэ и соленья. В Ходзоине этим угощают всех, кто приходит на обучение, так что не думай, будто тебе оказывают особый прием. Монахи сами готовят соленья, которые так и называются — «соленья Ходзоин». Это огурцы, приправленные базиликом и красным перцем. Думаю, тебе понравится.
Мусаси взял палочки для еды и снова почувствовал на себе взгляд Никкана. Мусаси не понимал, исходил ли пронизывающий взгляд из существа Никкана или это был ответ настоятеля на силу, источаемую самим Мусаси. Мусаси надкусил огурец, и его вдруг охватило предчувствие, словно на него вот-вот обрушится кулак Такуана или стоявшее в углу копье полетит в его сторону.
Мусаси съел чашку отядзукэ и огурцы. Никкан спросил, не хочет ли гость добавки.
— Спасибо. Я сыт.
— Соленья понравились?
— Спасибо, очень вкусные.
Мусаси покинул храм, но жгучий привкус красного перца на языке долго напоминал ему о соленьях. Не один перец не давал ему покоя. Мусаси сознавал, что в каком-то смысле потерпел поражение.
— Проиграл, — ворчал Мусаси, бредя среди криптомерии. — Побит мастером более высокого класса.
По тропинке в сумрачной роще мелькнула быстрая тень — путь Мусаси перебежала стайка оленей, вспугнутых человеком.
— Я победил физической силой, но меня подавляет горечь поражения. Почему? Видимая победа и внутреннее поражение?
Мусаси внезапно вспомнил о Дзётаро и повернул к воротам Ходзоина. В храме еще мерцали огни. На голос Мусаси отозвался монах-сторож, выглянувший из калитки.
— Что случилось? Забыл что-нибудь? — невозмутимо поинтересовался он.
— Через день-другой меня здесь будут спрашивать. Передайте тому человеку, что я остановился неподалеку от пруда Сарусава. Пусть ищет на постоялых дворах.
— Хорошо.
Равнодушный тон монаха вынудил Мусаси добавить:
— Это будет мальчик по имени Дзётаро. Он еще маленький. Растолкуйте ему все получше.
Мусаси зашагал прежней дорогой через рощу.
— Меня действительно побили! — пробормотал он. — Я даже забыл предупредить в храме о Дзётаро. Меня сокрушил старый настоятель.
Разочарование в себе нарастало. Мусаси одолел Агона, но сознанием владела мысль о собственной незрелости, которая со всей очевидностью проявлялась в присутствии Никкана. Разве из такого получится великий мастер меча? Мусаси и прежде терзал этот вопрос, но события сегодняшнего дня повергли его в отчаяние.
В последние лет двадцать пространство между прудом Сарусава и низовьями реки Сай быстро застраивалось. Здесь выросло множество новых домов, постоялых дворов и лавок. Окубо Нагаясу, наместник правительства Токугавы, недавно прибывший в город, расположил присутственные места по соседству. В центре нового квартала находилось заведение китайца, про которого говорили, что он потомок Лин Хоцина. Китаец слыл непревзойденным мастером пельменей, и дело его процветало так, что к лавке со стороны пруда пришлось соорудить пристройку.
Мусаси в нерешительности остановился среди суеты торгового квартала, сияющего огнями. Кругом было много постоялых дворов, но Мусаси не намеревался тратить лишние деньги, ему не хотелось забираться далеко от главной улицы, иначе Дзётаро не найдет его.
Мусаси недавно поел в храме, но от вкусного запаха пельменей почувствовал голод. Он зашел в лавку и заказал большую миску. Каждый пельмень был украшен иероглифом «Лин». Кушанье было гораздо приятнее, чем рис с соленьями, залитыми чаем, которым его потчевали в храме Ходзоин.
Девушка, наливавшая чай Мусаси, вежливо спросила:
— Где вы собираетесь остановиться на ночлег?
Мусаси, не знакомый с этими местами, обрадовался возможности посоветоваться с девушкой. Она сообщила, что один из родственников хозяина лавки пускает путников на постой. Гостю должен понравиться дом. Не дожидаясь ответа Мусаси, девушка ушла. Вскоре она вернулась с моложавой женщиной, бритые брови которой указывали на ее замужнее положение. Вероятно, это была жена хозяина пельменной.
Дом находился поблизости в тихом переулке. Обыкновенный дом, в котором иногда принимали постояльцев. Безбровая женщина, провожавшая Мусаси, легонько постучала в дверь и, повернувшись к гостю, приветливо сказала:
— Здесь живет моя старшая сестра, так что не беспокойтесь о чаевых и прочем.
Женщина пошепталась с вышедшей из дома служанкой, и та, приветливо улыбаясь, повела гостя на второй этаж.
Убранство комнаты не походило на обстановку тех, которые сдают внаем. Мусаси чувствовал себя неловко. Он спросил служанку, почему в такой благополучный дом пускают постояльцев, но та не ответила, по-прежнему улыбаясь. Мусаси не стал ужинать. Он вымылся и лег спать, но загадочность дома не давала ему покоя.
Утром Мусаси сказал служанке:
— Я жду одного человека. Можно ли мне остаться у вас еще дня на два, пока он не придет?
— Живите сколько угодно! — ответила служанка, даже не спросив разрешения у хозяйки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145