Приведи его ко мне!
Осуги славилась своей резкостью, но все равно столь неприкрытая злость поразила деликатную Огин.
— Кого вы называете молодым демоном? — спросила она подчеркнуто сдержанно.
Ловко, как хамелеон, Осуги сменила тактику.
— Я оговорилась, — рассмеялась она. — Так его называют наши деревенские, а я повторила. Молодой демон — это Такэдзо. Он здесь прячется?
— Нет, — ответила Огин с нескрываемым удивлением. Она еще не пришла в себя от слов старухи.
Оцу, сочувствуя Огин, рассказала, как она видела Такэдзо на Празднике цветов. Пытаясь сгладить неловкость, она добавила:
— Как странно, что он не пришел домой.
— Не пришел, — подтвердила Огин. — Я ничего не знаю. Но если он вернулся, то должен появиться с минуты на минуту.
Осуги прямо сидела на подушке-дзабутон, сложив руки на коленях. Внезапно она разразилась яростной тирадой:
— Хотите, чтобы я поверила вашим басням, что его здесь нет? Разве не знаете, что молодой балбес сманил моего сына на войну? Не знаете, что Матахати — наследник и будущий глава рода Хонъидэн? Твой брат сбил с толку моего сына и заставил его рисковать жизнью. Если мой сын убит, то это дело рук Такэдзо. Пусть теперь не надеется, что уйдет, от возмездия…
Старуха остановилась перевести дух, ее глаза зло блестели. Потом она продолжила:
— Хороша и ты! Почему ты, старшая сестра, не послала его ко мне, как только он здесь объявился? Вы оба мне отвратительны, поскольку не умеете уважать старость. Вы жестоко меня оскорбили!
Судорожно вздохнув, Осуги заключила:
— Если Такэдзо вернулся, верните и моего Матахати. Немедленно позови молодого демона, и путь он объяснит, что произошло с моим дорогим сыном!
— Как же я это сделаю? Такэдзо нет здесь.
— Бессовестная ложь! — взвизгнула Осуги. — Ты знаешь, где он.
— Уверяю вас… — робко возразила Огин. Ее голос дрожал, глаза наполнились слезами. Как ей сейчас не хватало отца!
Вдруг со стороны комнаты, выходящей на веранду, раздался какой-то треск и потом топот убегающих ног. Глаза Осуги сверкнули. Оцу приподнялась, и в это мгновение раздался леденящий душу вопль — скорее животный, чем человеческий крик.
— Держи его! — раздалось в саду.
Послышался громкий топот бегущих людей, треск ломаемых веток.
— Это Такэдзо! — закричала Осуги.
Вскочив, она злорадно наклонилась над Огин, с ненавистью выплевывая слова:
— Я знала, что он здесь! Видела так же отчетливо, как нос на твоем лице. Не знаю, почему ты пыталась скрыть его от меня. Запомни, я этого тебе никогда не прощу!
Осуги рывком распахнула сёдзи.
От увиденного ее лицо сделалось пепельно-серым. Молодой человек в ноговицах лежал навзничь на земле, вероятно уже мертвый, хотя кровь продолжала струиться из его глаз и носа. Судя по раздробленному черепу, его убили деревянным мечом.
— Здесь… здесь убитый! — заикаясь, произнесла Осуги.
Оцу принесла огонь и склонилась над телом рядом с онемевшей от ужаса Осуги. Это был не Такэдзо или Матахати, а какой-то неизвестный в здешних краях самурай.
— Кто мог убить его? — пробормотала Осуги. Быстро повернувшись к Оцу, она приказала:
— Идем домой, чтобы нас в это дело не впутали!
Оцу не могла сдвинуться с места. Старуха наговорила слишком много оскорбительных слов. Было бы несправедливо по отношению к Огин уйти, не утешив ее. Если Огин и лгала, значит, у нее были на то причины. Решив остаться, Оцу сказала Осуги, что придет попозже.
— Как знаешь! — отрезала Осуги, направляясь к выходу. Огин предложила ей фонарь, но старуха отвергла любезность:
— Глава семейства Хонъидэн не совсем выжила из ума, чтобы заблудиться без вашего фонаря!
Заправив полы кимоно за пояс, Осуги решительно зашагала через сад и скрылась в густеющем тумане.
Не успела она отойти от усадьбы, как ее окликнули. Остановивший ее человек держал обнаженный меч, его руки и ноги были прикрыты щитками. Таких воинов не часто можно было встретить в деревне.
— Вы идете из дома Симмэн? — спросил он.
— Да, но…
— Вы сами из их семейства?
— Разумеется, нет! — ответила Осуги, резким взмахом руки отметая такую возможность. — Я — глава самурайского дома по другую сторону реки.
— Значит, вы мать Хонъидэна Матахати, который воевал при Сэкигахаре вместе с Симмэном Такэдзо?
— Да, но мой сын ушел не по своей воле. Его сманил этот молодой демон.
— Демон?
— Этот… Такэдзо.
— Похоже, у Такэдзо не слишком хорошая репутация в деревне?
— Не слишком хорошая? Мягко сказано! Вы в жизни не видали такого бандита. Не представляете, сколько мы натерпелись с тех пор, как мой сын связался с ним.
— Ваш сын, по-видимому, погиб при Сэкигахаре. Я…
— Матахати? Погиб?
— Я не вполне уверен, но, если это хоть как-то утешит ваше горе, я готов сделать все, что в моих силах, чтобы вы могли отомстить.
Осуги скептически оглядела самурая:
— Кто вы такой?
— Я из войска Токугавы. Мы прибыли в замок Химэдзи после битвы. По приказанию своего господина я установил посты на границе провинции Харима, чтобы проверять всех, кто сюда направляется. Такэдзо Симмэн прорвался через заставу и добрался до Миямото несмотря на наше преследование. Крепкий орешек! Мы рассчитывали, что, уходя от нас в течение нескольких дней, он, в конце концов, выбьется из сил, но мы до сих пор его не поймали. Никуда он не денется. Мы его схватим!
Осуги кивнула в знак согласия. Теперь она поняла, почему Такэдзо бежал из Сипподзи, и сообразила, что дома он, по всей видимости, не появлялся. Солдаты ведь стали бы его искать в первую очередь здесь. Гнев продолжал душить ее, ведь было очевидно, что Такэдзо вернулся один. И все же она не могла заставить себя поверить, что Матахати нет в живых.
— Я знаю, что Такэдзо хитер и коварен, как хищный зверь, — сказала холодно Осуги. — Но я уверена, что для такого самурая, как вы, не составит особого труда поймать его.
— Откровенно говоря, я сам так думал. У меня мало людей, да вот он убил еще одного человека.
— Позвольте старой женщине дать вам совет, — сказала Осуги, подзывая его ближе.
Она что-то прошептала ему на ухо, и ее слова, видимо, очень понравились самураю.
— Дельная мысль! Здорово! — воскликнул он.
— Вы уж постарайтесь! — пожелала Осуги на прощанье. Самурай собрал свой отряд, в котором было человек пятнадцать, за домом Огин. Уяснив задачу, они перелезли через стену, окружавшую усадьбу, и выставили охрану на всех выходах. Солдаты вломились в дом, круша все на своем пути, и ворвались в комнату, где сидели две молодые женщины с заплаканными глазами.
При виде солдат у Оцу перехватило дыхание, она побледнела. Огин как истинная дочь своего отца, самурая Мунисая, ничем не выдала волнения. Она холодно и негодующе смотрела на солдат.
— Кто из вас сестра Такэдзо? — спросил один из них.
— Я, — ответила Огин. — И я требую объяснения, почему вы вошли в дом без разрешения. Я не потерплю, чтобы так нагло вели себя в доме, в котором нет никого, кроме женщин.
— Схватить ее! — приказал человек, с которым недавно беседовала Осуги.
С десяток солдат набросились на Огин, пытаясь ее связать. Комнатные перегородки-фусума зашатались, лампа опрокинулась. Оцу, крича от ужаса, кинулась в сад. Несмотря на яростное сопротивление Огин, все было кончено в несколько секунд. Связав Огин, солдаты бросили ее на пол и стали бить ногами.
Оцу сама не понимала, как ей удалось вырваться. Не видя дороги, она бежала босиком к Сипподзи, озаренная неверным светом луны. Она выросла в атмосфере мира и покоя, и теперь ей казалось, что все рушится.
Кто-то окликнул ее, когда она подбежала к подножию холма, на котором стоял храм. Она увидела силуэт человека, сидящего на камне под деревьями. Это был Такуан.
— Благодаренье небесам, это ты! — сказал он. — Я уже начал беспокоиться. Ты никогда не задерживалась так поздно. Пошел искать тебя, когда стало совсем темно.
Он взглянул на ее ноги.
— Почему ты босая?
Оцу с рыданиями бросилась ему на грудь.
— О, Такуан, это ужасно! Что делать?
— Может, все не так уж плохо? — пытался он успокоить Оцу. — На свете много вещей, которые действительно ужасны. Успокойся и расскажи, что произошло.
— Они связали Огин. Матахати не вернулся домой, и теперь они бьют ногами Огин, а ведь она такая нежная и хрупкая. Такуан, мы должны что-то сделать!
Всхлипывая и дрожа, она припала к молодому монаху, положив голову ему на грудь.
Был полдень, стоял тихий и влажный весенний день. Такэдзо шел через горы сам не зная куда. По лицу молодого человека градом катил пот. Он устал до изнеможения, но все же мгновенно настораживался от шороха вспорхнувшей птицы. Несмотря на утомление, его покрытое грязью тело, движимое инстинктом самосохранения, напрягалось, как пружина.
— Мерзавцы! Ублюдки! — рычал Такэдзо. Яростным взмахом меча из черного дуба он срубил с дерева толстую ветку. Белый сок, выступивший из среза, напомнил ему молоко кормилицы. Он долго стоял и смотрел на срез. Лишенный матери, Такэдзо с малых лет был обречен на одиночество. Казалось, даже родные горы и ручьи смеются над ним, вместо того чтобы утешить.
— Почему все деревенские так не любят меня? — спрашивал себя Такэдзо. — Стоит мне появиться, как они доносят обо мне страже. От меня же улепетывают, как будто я бешеный.
Вот уже четыре дня Такэдзо скрывался в горах Санумо. Сквозь полуденную дымку он мог видеть дом своего отца, где сейчас в одиночестве жила его сестра. Прямо под ним у подножия горы приютился храм Сипподзи, крыша которого виднелась из-за деревьев. Он знал, что ему нельзя появляться в родных местах. Он рисковал жизнью, когда в день рождения Будды пришел к храму, и это несмотря на то, что там было полно народу и можно было затеряться в толпе. Когда его окликнули по имени, ему пришлось бежать. Если бы его обнаружили, он не только поплатился бы головой, но и сильно подвел бы Оцу.
Когда ночью он пробрался к дому сестры, там, как нарочно, оказалась мать Матахати. Какое-то время он стоял, заглядывая сквозь щелку в сёдзи, и собирался с духом, чтобы рассказать о Матахати, но здесь его обнаружил солдат. Снова пришлось бежать. С тех пор (как он мог убедиться из своего убежища в горах) самураи Токугавы стали его усиленно выслеживать. Они не только перекрыли все возможные пути, но и заставили крестьян прочесывать горы.
Такэдзо хотелось разузнать об Оцу. Он начал подозревать, что и она настроена против него. Такэдзо совсем упал духом, решив, что все до единого в деревне относятся к нему враждебно.
— Было бы жестоко рассказать Оцу всю правду о том, почему ее жених не вернулся домой, — размышлял Такэдзо. — Может, лучше открыть все старухе? Я ей объясню, а она найдет способ осторожно передать новость Оцу. Тогда мне больше незачем будет оставаться в Миямото.
Такэдзо решительно зашагал дальше, но он понимал, что до наступления темноты к деревне подойти нельзя. Булыжником он надробил камешков. Запустив камень в пролетавшую птицу, он сбил ее на лету. Такэдзо, слегка ощипав ее, вонзил зубы в живое теплое мясо. Жуя на ходу, он продолжал путь, но вдруг чей-то сдавленный крик заставил его остановиться. Какой-то человек сломя голову убегал от него, продираясь сквозь кустарник. Такэдзо, взбешенный тем, что его так боятся, ненавидят и преследуют без причины, громко приказал тому остановиться и, словно рысь, бросился вслед за бегущим. Догнать беглеца не составило труда. Это оказался знакомый односельчанин, который занимался в горах выжигом древесного угля. Схватив крестьянина за шиворот, Такэдзо выволок его на прогалину.
— Почему ты удираешь? Разве ты не знаешь меня? Я твой земляк Симмэн Такэдзо из Миямото. Я не собираюсь съесть тебя живьем. Разве не знаешь, что верх невоспитанности убегать от человека, даже не поздоровавшись с ним?
— Виноват, господин…
— Сядь!
Такэдзо отпустил его, но крестьянин тут же снова бросился бежать. Нагнав его, Такэдзо дал ему хорошего пинка и для острастки замахнулся мечом. Крестьянин, закрывшись руками, заскулил, как собака.
— Не убивай! — взмолился он.
— Отвечай на мои вопросы!
— Я все скажу, только не убивай! У меня жена и дети!
— Никто и не собирается. Скажи, в горах много солдат?
— Да.
— Храм Сипподзи у них под наблюдением?
— Да.
— Сегодня деревенские охотятся за мной? Ответа не последовало.
— Ты один из них?
Человек вскочил на ноги, тряся головой, как глухонемой.
— Нет, нет, нет! — замычал он.
— Довольно, — сказал Такэдзо и, сжав руку на его горле, спросил: — Что ты слышал о моей сестре?
— Сестре?
— О моей сестре Огин из дома Симмэн? Не придуривайся, ведь ты обещал отвечать на вопросы. Я не виню крестьян за то, что они ловят меня, их заставляют самураи, но я уверен, что они не тронут мою сестру. Или я не прав?
— Я ничего не знаю, — ответил углежог, прикидываясь простачком. Такэдзо поднял меч.
— Берегись! Я вижу, ты врешь! Что произошло? Говори, или я расколю твою башку!
— Не надо, я все скажу!
Углежог, дрожа и протягивая в мольбе руки, рассказал, что Огин схватили и что по приказу властей все, кто предоставит Такэдзо еду и убежище, будут считаться его сообщниками. Ежедневно солдаты выводят в горы на облаву отряд крестьян, для чего с каждого двора полагается посылать через день по одному человеку.
От этой новости Такэдзо покрылся гусиной кожей. Его охватил не страх, а ярость. Такэдзо переспросил, чтобы убедиться, правильно ли он понял:
— Какое преступление совершила сестра?
В глазах Такэдзо заблестели слезы.
— Никто не знает. Мы все боимся уездного наместника. Мы делаем то, что нам приказывают.
— Куда отправили сестру?
— Говорят, в острог в Хинагуре, но я точно не знаю.
— Хинагура… — повторил Такэдзо. Он окинул взглядом хребет, по которому проходила граница между провинциями. На скалах уже лежали тени от серых вечерних облаков.
Такэдзо отпустил углежога. Глядя, как тот поспешно уходит, радуясь, что остался живым, Такэдзо подумал о человеческом коварстве и трусости, которые заставляют самурая сражаться с беззащитной женщиной.
Такэдзо некоторое время размышлял над случившимся. Наконец он принял решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145