Монах из винной лавки изрядно вспугнул его, но уж с этим юнцом Матахати разделается без хлопот. «Неужели он и есть тот изверг, издевающийся над Акэми? — недоумевал Матахати. — Совсем зеленый, как тыква. Не знаю, что он натворил, но если негодник и правда ей досаждает, придется проучить его».
— Ты кто? — повторил Кодзиро. Голос его гулко прокатился по темной роще.
— Я-то? — поддразнил его Матахати. — Просто человек. — На губах Матахати играла вызывающая улыбка.
Кровь ударила в голову Кодзиро.
— Значит, у тебя нет имени, — сказал он. — Может, ты стыдишься его? Ответ задел, но не испугал Матахати.
— Какой смысл называть имя первому встречному, которому оно ничего не скажет, — ответил он.
— Поговори у меня! — отрезал Кодзиро. — Отложим бой на потом. Сначала я сниму с дерева девчонку и отведу домой. Жди меня здесь.
— Ерунда какая! С чего ты взял, что я разрешу тебе увести ее?
— А тебе какое дело?
— Мать этой девушки была моей женой. Я не позволю обижать ее. Попробуй только пальцем тронуть ее, искромсаю тебя на куски.
— Уже интересно. Верно, вообразил себя самураем, хотя признаться, я давно не видел такого костлявого. Сушильный Шест за моей спиной плачет во сне, потому что ему ни разу не довелось напиться вволю крови с тех пор, как он перешел в собственность нашей семьи. Он немного заржавел, и я с удовольствием пополирую его о твой костлявый остов. Не вздумай бежать!
Матахати не воспринял предупреждение всерьез.
— На словах ты грозен. Даю тебе время передумать. Топай отсюда, пока еще видишь, куда идешь. Дарю тебе жизнь! — с презрением произнес Матахати.
— Послушай, любезный человек! Ты хвастал, что я недостоин знать твое имя. Что за выдающееся имя? Этикет предписывает сообщить друг другу имя, прежде чем драться. Или ты не знаешь этого правила?
— Хорошо, назовусь. Не падай, когда услышишь.
— Постараюсь. Но сначала скажи, каким стилем фехтования ты владеешь?
Матахати решил, что разряженный в пеструю одежду юнец едва ли что-то соображает в фехтовании, и почувствовал полное небрежение к противнику.
— Я имею свидетельство мастера стиля Тюдзё, который сложился на основе стиля Тоды Сэйгэна.
Кодзиро едва сдержал возглас изумления.
Матахати решил, что произвел сильное впечатление, и поэтому воодушевленно продолжил тираду. Передразнивая Кодзиро, он спросил:
— А теперь ты скажи о своем стиле! Этикет требует, как известно.
— Потом скажу. Кто учил тебя стилю Тюдзё?
— Канэмаки Дзисай, разумеется, — не задумываясь ответил Матахати. — Кто же еще?
— Что?! — воскликнул Кодзиро, не веря своим ушам. — И ты знаешь Ито Иттосая?
— Конечно!
Матахати убеждался, что его слова производят оглушительное впечатление. Вопросы юноши он приписывал его изумлению. Скоро, как он полагал, мальчишка запросит примирения.
Матахати добавил, чтобы окончательно сразить противника:
— Какой смысл скрывать мое знакомство с Ито Иттосаем? Он — мой предшественник, то есть мы оба учились у Канэмаки Дзисая. Почему ты спросил об Ито?
Кодзиро пропустил вопрос мимо ушей.
— Хочу еще раз переспросить, кто ты? — произнес он.
— Я — Сасаки Кодзиро.
— Повтори!
— Сасаки Кодзиро, — вежливо отозвался Матахати. Последовало долгое молчание. Из груди Кодзиро вырвалось что-то вроде громкого вздоха. На щеках появились ямочки.
— Что ты на меня уставился? — с подозрением спросил Матахати. — Мое имя что-нибудь говорит тебе?
— Признаюсь, да.
— Ну, и ступай прочь! — повелительно произнес Матахати, гордо вздернув подбородок.
— Ха-ха-ха! О-о! Ха-ха-ха!
Ухватившись за живот, Кодзиро пошатывался от смеха. Наконец он успокоился.
— Чего только не слышал, пока странствовал, но подобное слышу впервые. А теперь, Сасаки Кодзиро, скажи мне, кто я?
— Откуда мне знать?
— Должен знать! Хотя и неприлично, но придется попросить тебя об одолжении повторить еще раз свое имя. Я не уверен, что правильно расслышал его.
— Оглох? Я — Сасаки Кодзиро.
— А я?..
— Полагаю, что ты тоже человек.
— Никаких сомнений! Как меня зовут?
— Послушай, ублюдок! Решил посмеяться надо мной?
— Ни в коем случае! Я серьезен, как никогда. Ответь мне, Кодзиро, как меня зовут!
— Надоел ты мне! Сам и ответь.
— Хорошо. Спрошу себя, как меня зовут, и назову свое имя. Правда, я рискую показаться выскочкой.
— Валяй!
— Только не удивляйся!
— Болван!
— Я — Сасаки Кодзиро, известный еще под именем Ганрю.
— Что?!
— С незапамятных времен наше семейство жило в Ивакуни. Родители нарекли меня Кодзиро. Среди мастеров меча я известен как Ганрю. Не возьму в толк, откуда появился еще один Сасаки Кодзиро.
— Выходит, ты…
— Вот именно. Странствуя по дорогам, я перевидал множество народу, но человека, носящего мое имя, встречаю в первый раз. Странные обстоятельства свели нас.
Матахати лихорадочно соображал, что ему делать.
— Что с тобой? Ты дрожишь? — спросил Кодзиро. Матахати съежился от страха.
Кодзиро подошел к нему и хлопнул по плечу.
— Не будем ссориться!
Бледный как смерть, Матахати отпрянул в сторону, нервно икнув.
— Попытаешься бежать, я тебя убью. — Голос Кодзиро хлестал по лицу Матахати.
Сушильный Шест, серебряной змеей сверкнув из-за плеча Кодзиро, заставил Матахати отлететь на три метра. Как жучок, сдутый с листа, он несколько раз перекувырнулся и шлепнулся на землю, потеряв сознание. Кодзиро и не взглянул в его сторону. Метровый меч, пока не окровавленный, вошел в ножны.
— Акэми! — позвал Кодзиро. — Слезай! Я больше не буду досаждать тебе, пошли в гостиницу! Твой друг немного ушибся, но я его не ранил. Спускайся на землю и позаботься о нем.
Ответа не последовало. Посмотрев вверх, Кодзиро не увидел Акэми. На всякий случай он забрался на дерево. Акэми еще раз ускользнула от него.
Ветер мягко шуршал в соснах. Кодзиро сидел на ветке, раздумывая, куда улетел его воробышек. Он не понимал, почему Акэми боится его. Разве он не любил ее, как умел? Он признал бы, что его манера выражать чувства могла показаться слишком грубой, но чем его поведение отличается от того, что заведено среди других людей?
Ответ могло бы подсказать отношение Кодзиро к боевому искусству. Он проявил незаурядные способности, когда мальчиком поступил в школу Канэмаки Дзисая. Его называли гениальным бесенком. Мечом он владел в необычной манере, еще удивительнее было его упорство. Он никогда не сдавался. Чем сильнее был противник, тем отчаяннее он держался. В описываемую эпоху ценилась победа, а не способ ее достижения. Поэтому никто не осуждал коварные уловки Кодзиро, к которым он прибегал, чтобы побить противника. Жаловались, что Кодзиро запугивал противника, чувствуя возможное поражение, однако такое поведение не считалось недостойным мужчины.
Однажды, когда он был еще мальчиком, группа старших учеников, которых он открыто презирал, до полусмерти избила его деревянными мечами. Один из учеников, пожалев Кодзиро, принес ему воды и привел в чувство. Кодзиро, едва опомнившись, схватил деревянный меч и убил сердобольного однокашника.
Кодзиро никогда и никому не прощал поражения. Он терпеливо выжидал удобного случая и нападал врасплох — в темном переулке, в постели, даже в уборной — и приканчивал противника. Победить Кодзиро означало нажить себе смертельного врага.
Став постарше, он все чаще называл себя гением. Мнение это не было простым бахвальством. И Дзисай, и Иттосай знали, что в словах ученика есть зерно истины. Кодзиро не фантазировал, утверждая, что может срезать на лету воробья и что он должен создать собственный стиль. Люди в округе стали называть его волшебником, с чем он охотно соглашался.
Неизвестно, как выражал Кодзиро любовь к женщине под влиянием болезненной страсти навязывать свою волю, несомненно, что и в любви он был не похож на других. Сам он не осознавал, что в интимных отношениях он также самолюбив, как и в фехтовании. Он не понимал, почему Акэми избегает его страстной любви.
Задумавшись о загадках любви, Кодзиро не заметил, как под деревом появился еще один человек.
— Здесь человек какой-то валяется на земле! — пробормотал незнакомец.
Нагнувшись к лежавшему, он воскликнул:
— Тот негодяй из винной лавки!
Под деревом был странствующий монах. Снимая дорожную котомку со спины, монах продолжал:
— Вроде не ранен, тело теплое.
Монах, развязав пояс на кимоно Матахати, связал ему руки за спиной. Потом придавил коленкой спину Матахати и резко дернул его за плечи. Прием этот был болезненным для солнечного сплетения. Сдавленно застонав, Матахати пришел в себя. Монах поволок его, как мешок с бататом, и прислонил к стволу сосны.
— Вставай! Живо на ноги! — приказал монах, подкрепляя слова пинком. Матахати, едва не побывавший на том свете, очнулся, но пока не мог взять в толк происходящего. Исподволь повинуясь окрикам, он медленно поднялся с земли.
— Так-то лучше. Не шевелись! — сказал монах, привязывая Матахати к дереву за ноги и грудь.
Матахати открыл глаза, и у него вырвался возглас удивления.
— Теперь займемся тобой, самозванец, — сказал монах. — Пришлось побегать за тобой, но, к счастью, ты попался.
Монах начал неторопливо бить Матахати, то ударяя его в лоб, то прикладывая головой к стволу дерева.
— Откуда у тебя коробочка для лекарств? Выкладывай начистоту!
Матахати молчал.
— Думаешь, отвертишься? — не на шутку разозлился монах. Он схватил Матахати за нос и стал больно дергать во все стороны. Матахати разинул рот, хватая воздух, и попытался что-то вымолвить. Монах отпустил его.
— Я скажу, — просипел Матахати. — Все расскажу. Слезы закапали из его глаз.
— Это случилось прошлым летом… — начал он и пересказал всю историю, умоляя пощадить его.
— Сейчас я не могу отдать деньги, но обещаю вернуть долг. Прошу, не убивай меня. Я буду работать. Я дам долговую расписку с подписью и печатью, — просил он.
Признавшись в содеянном, Матахати словно выпустил гной из воспалившейся раны. Теперь ему нечего скрывать и бояться. Так, во всяком случае, считал он.
— Это правда? — спросил монах.
— Да, — утвердительно кивнул головой Матахати.
После минутного молчания монах вытащил короткий меч и направил его в лицо Матахати. Стремительно отвернувшись, Матахати взвыл:
— Неужели убьешь?
— Да, по-моему, тебе лучше умереть.
— Я искренне раскаялся перед тобой. Вернул коробочку. Отдам и свидетельство. Вскоре верну деньги. Клянусь, что отдам долг. Какой прок убивать меня?
— Я верю тебе, но войди в мое положение. Я живу в Симониде, это в Кодзукэ, и состоял на службе у Кусанаги Тэнки. Так звали самурая, убитого в замке Фусими. Я тоже самурай, хотя и в монашьем облачении. Меня зовут Итиномия Гэмпати.
Матахати извивался, пытаясь освободиться от пут, и слушал монаха вполуха.
— Простите меня, — умолял он. — Я поступил плохо, но не собирался красть эти деньги. Хотел передать их семье убитого, но потом поиздержался и вынужденно потратил деньги. Я готов принести любое извинение, только не убивай!
— Лучше бы ты не извинялся, — ответил Гэмпати, который, казалось, в душе терзался сомнениями. Печально покачав головой, он проговорил: — Я был в Фусими и все узнал. Твой рассказ совпадает с тем, что я услышал в замке. Мне надо что-то передать семье Тэнки на память о нем. Я не говорю о деньгах. Необходимо предоставить им доказательство мщения, но убийцы как такового нет — Тэнки растерзала толпа. Где же мне раздобыть голову убийцы?
— Я… я не убивал. Я ни при чем.
— Знаю. Семья и друзья Тэнки не ведают, что его забили до смерти простые поденщики. Такая смерть никому не делает чести. Я не смогу рассказать дома в Кусанаги всю правду. Жаль, но тебе придется сыграть роль убийцы. Дело упростится, если ты согласишься принять смерть от моей руки.
Натягивая веревки и вырываясь, Матахати закричал:
— Отпусти! Я не хочу умирать!
— Понятно, кому же хочется умирать, но взгляни на дело с другой стороны. В лавке ты не заплатил за сакэ, значит, тебе нечем жить. Не лучше ли обрести покой в ином мире, чем голодать и влачить постыдное существование в жестокой мирской юдоли? Если ты беспокоишься о деньгах, у меня есть немного. Я с радостью перешлю их твоим родителям, как поминальное пожертвование. Если хочешь, отправлю их вашему фамильному храму. Уверяю, деньги не пропадут даром.
— Безумие! Мне не нужны деньги. Я хочу жить!.. На помощь!
— Я терпеливо все объяснил. Независимо от твоего желания тебе придется выступить в роли убийцы моего хозяина. Смирись, дружище! Считай, такова твоя судьба.
Монах отступил, чтобы удобнее было замахнуться мечом.
— Подожди, Гэмпати! — раздался голос Кодзиро. Монах взглянул вверх и крикнул:
— Кто там?
— Сасаки Кодзиро.
Гэмпати недоуменно повторил имя. Второй самозванец, но теперь с неба? Голос явно не принадлежал призраку. Гэмпати, отскочив от дерева, встал на изготовку с поднятым мечом.
— Чепуха какая! — рассмеялся он. — Похоже, настало время, когда каждый величает себя Сасаки Кодзиро. Один уже связан и дрожит от ужаса. А, кажется, догадываюсь! Ты дружок этого малого.
— Нет, я Кодзиро. Вижу, Гэмпати, ты готов разрубить меня надвое, едва я коснусь земли.
— Возможно. Подай сюда всех лже-Кодзиро, и я разделаюсь с ними.
— Что ж, справедливо. Разрубишь меня, значит, и я самозванец. А если ты опомнишься на том свете, то поверишь, что я настоящий Кодзиро. Сейчас я спрыгну вниз. Не разрубишь меня на лету, то мой Сушильный Шест рассечет тебя, как бамбук.
— Кажется, я узнаю твой голос. Если твой меч знаменитый Сушильный Шест, то ты настоящий Кодзиро.
— Поверил теперь?
— Да. Почему ты на дереве?
— Потом объясню.
Кодзиро, перелетев через Гэмпати, приземлился у него за спиной, осыпаемый дождем сосновых иголок. Кодзиро поразил Гэмпати. Он помнил Кодзиро по школе Дзисая смуглым угловатым мальчишкой, которому было поручено таскать воду из колодца. В соответствии со строгими вкусами Дзисая мальчишка носил самую простую одежду.
Кодзиро сел под сосной, Гэмпати устроился рядом. Кодзиро услышал историю, как Тэнки приняли за лазутчика из Осаки, как его до смерти забили камнями, как свидетельство попало к Матахати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145