Ка
к эти фотографии были сделаны? Я вспоминаю мое пребывание в Крыму и склад
ываю два и два. Когда мы стояли в Сарабузе и поддерживали себя в форме, зан
имаясь подъемом тяжестей и метанием диски после вылетов, на аэродроме ча
сто приземлялся самолет, выкрашенный черной краской и из него сходили оч
ень загадочные пассажиры. Однажды член экипажа сказал мне по секрету, чт
о происходило. Этот самолет привез русских священников из свободолюбив
ых государств Кавказа, которые вызвались выполнить важные задания неме
цкого командования. Одетые в рясы и с развевающимися по воздуху бородами
, каждый из них нес на груди небольшой пакет либо с фотокамерой, либо со вз
рывчаткой, в зависимости от их задания. Эти священники считали немецкую
победу единственным шансом восстановить свою независимость и вместе с
ней, свободу для своей религии. Они были фанатичными врагами большевистс
кого мира и поэтому, нашими союзниками. До сих пор они стоят у меня перед г
лазами: люди с белыми бородами и благородными чертами лица, как будто выр
езанными из дерева. Из глубины России они доставили фотографии, месяцами
находились в дороге и возвращались после завершения своего задания. Есл
и один из них исчезал, он, скорее всего, отдал свою жизнь за свободу или в ре
зультате неудачного прыжка с парашютом, застигнутый во время выполнени
я задания или на обратном пути за линию фронта. На меня произвел большое в
печатление рассказ моего собеседника о том, как эти святые люди без коле
баний прыгали в ночь, укрепленные верой в свою великую миссию. В то время м
ы сражались на Кавказе и их сбрасывали с парашютами над горными долинами
, где жили их родственники, с помощью которых они намеревались организов
ать сопротивление и совершить диверсионные акты.
Все это вспомнилось мне, когда я раздумывал над тем, откуда взялись фотог
рафии этих заводов.
После нескольких общих замечаний об общем ходе войны, в которых Шпеер вы
разил свою полную уверенность в фюрере, он уехал рано утром, пообещав мне
прислать новые детали, касающиеся уральских планов. Но до этого дело так
никогда и не дошло, потому что события 9 февраля сделали мое участие в этой
операции невозможным.
Таким образом, задача разработки плана была доверена кому-то еще. Но зате
м, в лихорадке событий конца войны этот план потерял свое практическое з
начение.

17. Смертельная борьба послед
них месяцев

Рано утром 9 февраля в штабе раздается телефонный звонок. Из Франкфурта с
ообщают, что прошлой ночью русские навели переправу через Одер у деревни
Лебус, к северу от города, и при поддержке танков удерживают плацдарм на з
ападном берегу реки. Ситуация более чем критическая, поблизости нет пехо
ты, чтобы их атаковать, и нет никакой возможности доставить туда тяжелую
артиллерию, которая могла бы остановить противника. Таким образом, ничег
о не удерживает советские танки от того, чтобы начать марш на столицу, или
, по крайней мере, перерезать железную дорогу и автомобильное шоссе Фран
кфурт-Берлин, которые являются жизненно важными для снабжения фронта на
Одере.
Мы летим туда, чтобы выяснить, насколько справедлив этот доклад. Издалек
а я уже вижу понтонный мост и задолго до того, как мы приближаемся к нему, п
о нам открывают огонь зенитные орудия. Русские приготовили нам нечто зак
уску! Одна из моих эскадрилий атакует мост, проложенный прямо по льду. У на
с нет больших надежд на то, что мы сможем добиться чего-то существенного.
Как мы знаем по опыту, иваны располагают таким количеством строительных
материалов, что могут восстановить мост почти мгновенно. Я лечу низко на
д землей вместе с противотанковыми самолетами и ищу танки на западном бе
регу реки. Я могу разглядеть их следы, но не вижу самих стальных монстров.
Или то были следы артиллерийских тягачей? Я опускаюсь еще ниже, чтобы быт
ь абсолютно уверенным, и вижу танки, хорошо замаскированные в складках р
ечной долины, на северном краю деревни Лебус. Здесь их, вероятно, штук двен
адцать-пятнадцать. Что-то ударяет в крыло, попадание из легкой зенитной п
ушки. Я держусь низко, отовсюду стреляют зенитки, речную переправу защищ
ают примерно шесть или восемь зенитных батарей. Зенитчики, похоже, давно
играют в эти игры и приобрели большой опыт в борьбе со «Штуками». Они не по
льзуются трассерами, мы не видим тянущихся к нам нитей с нанизанными кра
сными бусинками. Понимаешь, что они открыли огонь, только когда самолет в
друг резко вздрагивает от удара. Как только мы набираем высоту, они тут же
перестают стрелять и наши бомбардировщики не видят, кого им атаковать. Т
олько если лететь очень низко над целью, можно увидеть, как из ствола оруд
ия вырывается пламя, похожее на огнь факела. Я думаю, что делать. Нет никак
ой возможности подойти к цели скрытно, так как плоская речная долина не д
ает возможности для такой тактики. Здесь нет ни высоких зданий, ни деревь
ев. Трезвое размышление позволяет мне сделать вывод, что опыт и тактичес
кие навыки могут помочь, даже если нарушены все основные правила, которы
е из них вытекают. Ответ: решительная атака и надежда на удачу. Если бы я вс
егда был таким авантюристом, я бы уже десятки раз мог лечь в могилу. Но ряд
ом нет наших войск и мы находимся в 80 километрах от столицы Рейха, на опасн
о малом расстоянии, если к ней рвутся вражеские танки. Для длительных раз
мышлений времени уже не остается. «На этот раз тебе придется положиться
на удачу», Ц говорю я себе. «Пошел»! Я приказываю другим пилотам сохранят
ь высоту, среди них несколько новичков и пока от них нельзя ожидать, что он
и нанесут большого ущерба противнику при такой обороне, наоборот, скорее
всего мы сами понесем неоправданно высокие потери. Когда я спущусь ниже,
и как только станут видны вспышки зенитных орудий, они должны будут скон
центрировать огонь своих пушек на зенитках. Всегда есть шанс, что это сму
тит иванов и повлияет на их точность. Здесь стоят несколько танков ИС, ост
альные Ц Т-34. После того, как четыре танка загорелись и у меня кончились бо
еприпасы, мы летим назад. Я говорю о своих наблюдениях и подчеркиваю тот ф
акт, что я атаковал, лишь принимая в расчет близость Берлина, иначе такая а
така была бы неоправданной. Если бы мы удерживали фронт еще дальше к вост
оку, я подождал бы более благоприятной ситуации, или по крайней мере того
момента, когда танки выйдут из зоны защиты своих зенитных установок, сос
редоточенных вокруг моста. После двух вылетов я меняю самолет, потому чт
о мой получил повреждения от зенитного огня. В четвертый раз я лечу назад
и вот уже пылают все двенадцать танков. Я лечу на бреющем над танком ИС, ко
торый извергает дым, но все никак не загорается.
Каждый раз перед тем как идти в атаку, я поднимаюсь на 800 метров, потому что
зениткам на такой высоте трудно в меня попасть. Оттуда я пикирую отвесно,
отчаянно бросая машину из стороны в сторону. Когда я уже недалеко от танк
а, я выравниваю машину в момент выстрела, и затем ухожу в сторону над самим
танком, следуя той же тактике уклонения, до того момента, когда я могу наб
ирать высоту снова Ц вне досягаемости зениток. Мне конечно же нужно был
о бы заходить на цель медленнее, когда мой самолет лучше управляется, но э
то было бы самоубийством. Только благодаря обширному опыту и сомнамбули
ческой уверенности в себе я способен выровнять машину на долю секунды и
поразить танк в его наиболее уязвимые места. Конечно, такие атаки никогд
а не смогли бы провести мои коллеги по той простой причине, что у них нет д
остаточного опыта.
Кровь яростно пульсирует в голове. Я знаю, что играю в кошки-мышки с судьб
ой, но этот ИС должен быть подожжен. Вновь на высоту 800 метров и вниз Ц на 60-т
онного левиафана. Он все никак не загорается! Меня душит ярость! Он должен
загореться и будет гореть!
На панельной доске мигает красный индикатор. Вдобавок и это! У одной из пу
шек заклинило затвор, в другой остался только один снаряд. Я вновь карабк
аюсь вверх. Не сумасшествие ли рисковать всем ради одного-единственного
выстрела?
На раз мой Ю-87 набирает высоту в 800 метров гораздо дольше, чем обычно, поскол
ьку сейчас я начинаю взвешивать «за» и «против». Одно мое "я" говорит: «Есл
и этот тринадцатый танк до сих пор не загорелся, не воображай, что ты сможе
шь добиться своего одним снарядом. Лети домой и пополни боеприпасы, ты по
том всегда сможешь их найти». На это мое второе "я" отвечает с горячностью:
«Возможно, не хватает всего одного снаряда чтобы помешать этому танку св
ободно катиться по Германии».
«Катиться по Германии»! Это звучит как в мелодраме. Гораздо больше русск
их танков покатятся по Германии, если ты плохо выполнишь свою работу, а ты
сейчас все провалишь, не строй иллюзий. Только сумасшедший спуститься та
к низко ради одного выстрела. Это чистое безумие!
«Сейчас ты скажешь, что ты не смог ничего сделать только потому, что это бы
л тринадцатый танк. Какая чушь Ц все эти суеверия! У тебя остался всего од
ин снаряд, так что брось эту нерешительность и приступай к делу»!
И вот я уже иду вниз с высоты 800 метров. Сосредоточься на полете, бросай само
лет из стороны в сторону, вот вновь орудия плюются в меня огнем. Вот я выра
вниваю машину… огонь… танк вспыхивает! С ликованием в сердце я проношусь
над горящим танком. Я поднимаюсь вверх по спирали… треск в двигателе и вд
руг ногу пронзает раскаленный стальной клинок. У меня чернеет перед глаз
ами, дыхание перехватывает. Но я должен продолжать полет… полет… я не дол
жен потерять сознание. Сожми зубы, ты должен побороть свою слабость. Спаз
мы боли прокатываются по всему телу.
«Эрнест, мне ногу оторвало».
«Нет, если бы оторвало, ты не мог бы говорить. У нас левое крыло горит. Тебе н
ужно садиться, в нас попали два 40 мм зенитных снаряда».
Пугающая темнота заволакивает глаза, я больше ничего не вижу.
«Скажи мне, где приземлиться. Потом вытаскивай меня быстрее, чтобы я не сг
орел заживо».
Я ничего больше не вижу, пилотирую, повинуясь одному инстинкту. Я смутно п
рипоминаю, что начинал каждую атаку с юга на север и потом повернул налев
о. Таким образом я должно быть, лечу на запад, по направлению к дому. Так про
должается несколько минут. Я не понимаю, почему крыло до сих пор еще не отв
алилось. На самом деле я лечу на северо-запад, почти параллельно русскому
фронту.
«На себя»! кричит Гадерман по интеркому и я чувствую, что медленно погруж
аюсь в какой-то туман… приятное забытье.
«Ручку на себя»! кричит вновь Гадерман Ц что это было, деревья или телефо
нные провода? Я ничего не чувствую и тяну ручку на себя только потому, что
так кричит Гадерман. Если бы только прекратилась эта жгущая боль в ноге…
и этот полет… если бы я только мог позволить себе погрузиться в этот стра
нный серый мир и в даль, которая манит меня…
«Тяни»! Вновь я автоматически налегаю на ручку, но сейчас на мгновение Га
дерман меня действительно разбудил. Я вдруг понимаю, что что-то должен сд
елать.
«Что внизу»?
«Плохо Ц кочкарник».
Но я должен идти вниз, иначе на меня снова навалится эта опасная апатия и я
потеряю контроль над своим телом. Я нажимаю на левую педаль и кричу в агон
ии. Но ведь я же был ранен в правую ногу? Я поднимаю нос самолета вверх. Толь
ко бы мы не спарашютировали. Самолет горит… Раздается глухой удар и само
лет скользит еще несколько мгновений.
Сейчас я могу отдохнуть, соскользнуть в серую даль… чудесно! Сумасшедшая
боль рывком возвращает меня в сознание. Кто-то тащит меня?… Какая земля з
десь неровная… Вот все и кончено. Наконец-то я погружаюсь в объятия тишин
ы.


***

Я прихожу в себя, все вокруг меня белого цвета… внимательные лица… едкий
запах… я лежу на операционном столе. Внезапно меня охватывает паника: гд
е моя нога?
«Ее нет»?
Хирург кивает. Спуск с горы на новеньких лыжах… прыжки в воду… атлетика…
прыжки с шестом… что теперь все это для меня значит? Сколько друзей было р
анено гораздо серьезней? Помнишь… одного в госпитале, в Днепропетровске
, его лицо и обе руки были оторваны взрывом мины? Потеря ноги, руки, головы,
Ц все это не имеет никакого значения, если только жертва могла бы спасти
родину от смертельной опасности… это не катастрофа, единственная катас
трофа в том, что я не смогу летать неделями… и это в такой критической ситу
ации! Эти мысли на секунду проносятся в моем мозгу и хирург говорит мне мя
гко:
«Я не смог ничего поделать. Кроме нескольких обрывков плоти и волокон та
м ничего не было, поэтому ногу пришлось ампутировать».
Если там больше ничего не было, думаю я про себя с мрачным юмором, что же он
смог ампутировать? Ну, конечно, для него это в порядке вещей, обычное дело.

«Но почему другая нога в гипсе»? Ц спрашивает он с изумлением.
«С прошлого ноября. Где я нахожусь»?
«В главном полевом госпитале войск СС в Зеелове».
«О, в Зеелове! Это в семи километрах от линии фронта. Так что я, очевидно, лет
ел на северо-запад, а не на запад».
«Вас принесли сюда эсэсовцы и один из наших офицеров-медиков сделал опе
рацию. У вас на совести еще один раненный», добавляет он с улыбкой.
«Я что, хирурга укусил»?
«Ну, до этого вы не дошли», говорит он, качая головой. «Нет, вы его никого не
кусали, но лейтенант Корал попытался приземлиться на „Шторхе“ рядом с те
м местом, где вы совершили вынужденную посадку. Но это, должно быть, было с
лишком сложно, его самолет спарашютировал… и сейчас у него голова перевя
зана»!
Добрый старый Корал! Кажется что если я даже и летел без сознания, у меня б
ыло несколько ангелов-хранителей!
Тем временем рейхсмаршал послал своего личного доктора с инструкциями
доставить меня немедленно в госпиталь, который разместился в бомбонепр
обиваемом бункере на территории Цоо, берлинского зоопарка, но хирург, ко
торый меня оперировал, не хочет и слушать об этом, потому что я потерял сли
шком много крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40