Вол
я к жизни и свободе заставляет меня держаться, они неразделимы, жизнь без
свободы Ц только скорлупа. Как далеко иван проник в наши позиции? Скольк
о мне еще путешествовать? Если я слышу лай собаки, то обхожу это место стор
оной, поскольку окрестные хутора скорее всего заняты врагами. На горизон
те я часто вижу вспышки орудий и глухой грохот, по всей видимости наши нач
али артобстрел. Но это означает, что русский прорыв закончился. На дне овр
агов, которые то здесь то там прорезают холмы я часто оступаюсь в темноте
и проваливаюсь в канавы, где стоит по колено липкая грязь. Она засасывает,
а у меня больше нет сил высвободиться. Я хватаюсь руками за край канавы и в
ытаскивая туловище из воды, но ноги еще остаются в этой жиже. И так я лежу, и
стощенный, чувствуя себя так, как будто мои «батарейки» кончились. Полеж
ав так пять минут я постепенно «подзаряжаюсь» и накапливаю достаточно с
ил, чтобы вскарабкаться на крутые стенки канавы. Но подобная неприятност
ь повторяется без всякой жалости снова и снова, по крайней мере, там, где з
емля неровная. Так это продолжается до 9 вечера. Ну, все, с меня достаточно. Д
аже после долгого отдыха я не могу восстановить силы. Без воды, пищи и сна
я не могу продолжать. Я решаю поискать какой-нибудь отдельно стоящий дом.

Я слышу, как вдалеке лает собака и иду на звук. Вероятно, я совсем близко к д
еревне. Немного погодя я натыкаюсь на одинокую ферму и с трудом успокаив
аю лающего пса. Мне совсем не нравится этот лай, я боюсь, что он привлечет в
нимание какого-нибудь пикета в соседней деревне. Я стучу в дверь, но никто
не открывает, скорее всего, там никого нет. То же самое повторилось и на вт
орой ферме. Я иду к третьей. Когда и на этот раз никто не отвечает, я теряю те
рпение и открываю окно, чтобы залезть внутрь. В этот момент дверь открыва
ет страху с дымящей масляной лампой. Я уже наполовину влез в окно, но сейча
с я вылезаю вновь и ставлю ногу в дверь. Старуха пытается отпихнуть меня. Я
решительно прохожу мимо нее. Повернувшись кругом, я указываю в направле
нии деревни и спрашиваю? "Большевисти? " Она кивает утвердительно. Из этого
, я делаю вывод, что иван занял деревню. Тусклый свет лампы слабо освещает
комнату: стол, скамейку, древний буфет. В углу на довольно кривоногой кров
ати храпит седобородый старик. Ему должно быть за семьдесят. В молчании я
пересекаю комнату и ложусь рядом с ним на деревянную кушетку. Что я могу с
казать? Я не знаю русского. Женщина сейчас поймет, что я не собираюсь причи
нить им никакого вреда. Я бос, лохмотья моей рубашки липкие от свернувшей
ся крови, я скорее похож на преследуемую дичь, чем на ночного грабителя. Я
лежу. Над нашими головами тускло мерцает лампа. Мне не приходит в голову п
опросить их перевязать мое плечо или порезанные ноги. Я хочу только отды
ха.
Меня вновь мучает голод и жажда. Я сажусь на кровати и складываю ладони в у
моляющем жесте, в то же самое время показываю жестами что я хочу пить и ест
ь. Поколебавшись немного, она приносит мне кувшин воды и кусок заплеснев
евшего кукурузного хлеба. Никогда еще в своей жизни я не ел ничего вкусне
е. С каждым глотком и куском хлеба я чувствую прилив сил, как будто ко мне в
ернулась воля к жизни и действию. Поначалу я ем с жадностью, но поев немног
о, я начинаю размышлять о своей ситуации и вырабатываю план действий на н
есколько следующих часов. Я попил и поел. Я отдохну до часа ночи. Сейчас по
лдесятого вечера. Нужно отдыхать. Поэтому я снова ложусь на деревянные д
оски вместе со стариками, наполовину сплю, наполовину бодрствую. Я просы
паюсь каждые пятнадцать минут как по часам и проверяю время. Что бы ни слу
чилось, я не могу тратить спасительную темноту на сон, я должен пройти как
можно дальше на юг. 9:45, 10 часов, 10:15 и так далее, 12:45, 01:00. Пора собираться! Я прокрады
ваюсь наружу. Старуха закрывает за мной дверь. Я оступаюсь и падаю со ступ
еней. Это спросонья или темная ночь виновата, а может быть, ступени скольз
кие?
Идет дождь. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Звезды исчезли.
В какую сторону мне идти? Затем я вспоминаю, что когда я шел накануне вечер
ом, ветер дул мне в спину. Если я хочу пробираться на юг, мне нужно двигатьс
я по ветру. Или он переменился? Я все еще нахожусь среди зданий на ферме, зд
есь я защищен от ветра. Ветер дует то в одну сторону, то в другую, я боюсь, чт
о буду двигаться по кругу. Чернильная темнота, препятствия, я наталкиваю
сь на что-то и ушибаю голень. Собаки лают хором, дома все еще где-то поблизо
сти, это деревня. Я могу только молиться, чтобы в следующую минуту не столк
нуться с русским часовым. Наконец я оказываюсь на открытом месте и с увер
енностью подставляю спину ветру. Я также избавился от дворняг. Я бреду та
к же, как и раньше, вверх по холму, вниз по склону, верх, вниз, кукурузные пол
я, камни, перелески, в которых труднее всего держать направление, потому ч
то среди деревьев ветер почти стихает. На горизонте я вижу беспрестанные
вспышки орудий и слышу их мерные раскаты. Они помогают мне сохранять кур
с. Вскоре после 3 часов утра я слева от меня брезжит неясный свет Ц близок
рассвет. Хорошая проверка, сейчас я уверен, что ветер не изменил направле
ния и я двигаюсь в верном направлении.
Я прошел уже десять километров. Я думаю, что вчера я покрыл километров 15-18, т
ак что теперь я нахожусь в 25 километрах от Днестра.
Передо мной вздымается холм высотой примерно в двести метров. Я карабкаю
сь на него. Возможно, с вершины я увижу что-нибудь и смогу определить неск
олько ориентиров. Уже светло, но я не могу обнаружить никаких особых мест,
слева и справа в нескольких километрах от меня я вижу три крошечных дере
вушки. Но я обнаруживаю, что мой холм на самом деле является началом хребт
а, который тянется с севера на юг, так что я мог сохранять направление движ
ения. Склоны хребта гладкие и голые, так что легко было бы увидеть, если кт
о-то идет навстречу. Отсюда легко заметить любое движение, преследовате
лям пришлось бы карабкаться в вверх, а это поставило бы их в неблагоприят
ное положение. Кто в данный момент подозревает о моем присутствии? На душ
е радостно, потому что хотя уже наступил день, я уверен, что смогу пройти н
а юг еще несколько километров. Я хотел бы пройти сегодня как можно больше
е расстояние без задержки.
Я оцениваю длину хребта примерно в десять километров, это очень много. Но
на самом ли деле так много? Кроме всего прочего, ободряю я себя, ты пробега
л на десять километров Ц как часто? Ц за 40 минут. То, что ты смог сделать то
гда за сорок минут, ты сейчас сможешь сделать за час Ц и приз Ц твоя своб
ода. Так что представь, что ты бежишь марафон!
Я должно быть был бы подходящей моделью для сумасшедшего художника когд
а я совершал этот марафонский бег вдоль вершины хребта Ц ковыляя, в лохм
отьях, босиком, на кровоточащих ногах Ц прижимая руку к груди, чтобы не та
к сильно болело раненое плечо.
Ты должен это сделать… думай о беге… и беги… и продолжай бежать.
Время от времени я переходил на рысь и потом, еще через сотню метров, на ша
г. Затем я начинаю бег снова… я смогу добежать за час…
Но сейчас, к несчастью, я должен спуститься с защищавших меня высот, дорог
а ведет меня вниз. Передо мной простирается широкая равнина, небольшая л
ощина идет в том же самом направлении, что и хребет. Это опасно, потому что
здесь меня легче застигнуть врасплох. Кроме того, время уже подходит к се
ми часам утра и неприятные встречи более вероятны.
Вновь мои «батарейки» истощены. Я должен попить… поесть… отдохнуть. Я вс
е еще не видел ни одного человека. Принять меры предосторожности? Но что я
могу сделать? Я невооружен: я голоден и мучаюсь от жажды. Благоразумие, кон
ечно, добродетель, но жажда и голод сильнее. Нужда делает меня беспечным. С
лева впереди на горизонте из утренней дымки виднеются две фермы. Я долже
н пробраться внутрь…
На мгновение я останавливаюсь у двери сарая и заглядываю за угол. Внутри
пусто, ничего нет, никакой упряжи, никаких сельскохозяйственных орудий,
ни живого существа Ц но нет! Ц из одного угла в другой пробегает крыса. Н
а току гниет большая куча кукурузы. Я с жадностью обыскиваю ее. Если бы я т
олько мог найти пару початков… или хотя бы несколько зерен… но я ничего н
е нахожу… Я ищу вновь и вновь… ничего нет!
Неожиданно я слышу как сзади что-то хрустит. Несколько фигур тихо пробир
аются мимо входа в другой сарай: кто это, русские или беженцы, такие же гол
одные как и я, и надеющиеся добраться до своих? Или это грабители, рыскающи
е в поисках добычи? Я обыскиваю другую ферму. Я тщательно осматриваю все к
учи Ц ничего. Разочарованный, я решаю, что если нет еды, то я, по крайней мер
е, могу использовать эти кучи для отдыха. Я делаю себе укрытие в куче кукур
узных листьев и только готовлюсь улечься, как слышу новый шум, по дороге г
ромыхает телега, на ней сидит человек в высокой меховой шапке, позади нег
о Ц девушка. Если есть девушка Ц значит, опасности нет, поэтому я подхожу
к ним. Судя по черной меховой шапке Ц это румынский крестьянин.
Я спрашиваю девушку: «У вас есть какая-нибудь еда»?
"Если вы будете это есть… ". Она достает из мешка несколько черствых лепеше
к. Крестьянин останавливает лошадь. Только потом до меня доходит, что я за
дал вопрос на немецком и получил ответ также по-немецки.
«Откуда вы знаете немецкий»?
Девушка говорит мне, что она пробиралась вместе с немецкими солдатами от
Днепропетровска и выучила язык. Сейчас она хочет остаться с румынским к
рестьянином, который сидит рядом с ней. Они бегут от русских.
«Но вы же идете прямо в их направлении». Я вижу по их лицам, что они не верят
мне.
«Русские уже в том городе»?
«Нет. Это Флорешти».
Этот неожиданный ответ ободряет. Город должен находится на железной дор
оге Балта-Флорешти, которую я знаю.
«Не могли бы вы сказать, есть ли какие-нибудь немецкие солдаты поблизост
и»?
«Нет, немцы ушли, но здесь могут быть румынские солдаты».
«Спасибо вам и Бог в помощь».
Я машу рукой вслед тронувшейся с места повозке. Меня наверняка будут спр
ашивать позднее, почему я не «реквизировал» фургон… эта идея никогда не
приходила мне на ум… Разве эти двое не такие же беженцы, как и я? И разве я не
должен благодарить Бога за то, что до сих пор мне удавалось избежать опас
ности?
После того, как мое волнение улеглось, я на мгновение меня охватила невер
оятная слабость. Все последние десять километров меня мучила ужасная бо
ль, неожиданно она вернулась в израненные ноги, мое плечо ломило при кажд
ом шаге. Я встречаю толпу беженцев с тачками, в которых лежат немногие пож
итки, которые они сумели спасти, они спешат в страшной панике.
В предместье Флорешти на краю песчаного карьера стоят два солдата. Немец
кая форма? Еще несколько метров и мои надежды подтверждаются. Незабываем
ое зрелище!
Я зову их: «Идите сюда»!
Они кричат мне сверху: «Что это значит: идите сюда? Ты кто такой, приятель?»

«Я Ц майор Рудель».
«Ну да! Ни один майор так не выглядит».
У меня с собой нет никаких документов, но в моем кармане Рыцарский крест с
Дубовыми листьями и Мечами. Я вынимаю его из кармана и показываю им. Посмо
трев на него, капрал говорит: «Ну, тогда мы вам верим».
«Есть ли здесь немецкая комендатура»?
«Нет, только штаб полевого госпиталя».
Вот туда-то мне и надо. Они становятся по бокам и ведут меня. Я скорее ковыл
яю, чем иду. Доктор разрезает рубашку и брюки ножницами, лохмотья пристал
и к телу, он мажет раны на ногах йодом и перевязывает плечо. Во время этой п
роцедуры я жадно давлюсь самой вкусной сосиской в своей жизни. Я прошу их
дать отвезти меня на аэродром в Балте. Здесь я надеюсь найти самолет, кото
рый доставит меня в эскадрилью.
«Какую одежду вам дать»? Ц спрашивает меня доктор. Вся моя одежда разрез
ана на куски. «У нас ничего нет». Они заворачивают меня голого в одеяло и в
езут на машине в Балту. Но что это? Дверцу машины открывает инженер третье
й эскадрильи лейтенант Эберсбах:
«Лейтенант Эберсбах, командир передовой группы третьей эскадрильи, мы п
ерелетаем в Яссы».
Его сопровождает солдат, который несет для меня одежду. Оказывается, что
о моей поездке в голом виде из Флорешти уже сообщили в Балту по телефону и
Эберсбах находился в диспетчерской, когда поступило это сообщение. Ему с
ообщили, что его коллега, который пропал без вести, вскоре прибудет в кост
юме новорожденного. Я залезаю в Ю-52 и лечу в Раховку, где стоит моя эскадрил
ья. Звонит телефон, новость распространяется повсюду как лесной пожар и
полковой повар Рункель уже начал печь праздничный пирог. Эскадрилья пос
троена, я вглядываюсь в улыбающиеся лица. Я чувствую себя вновь родившим
ся, как будто произошло чудо. Жизнь возвращается ко мне и это воссоединен
ие с моими боевыми товарищами Ц самая лучшая награда за самую трудную д
истанцию в моей жизни.


***

Мы оплакиваем потерю Хеншеля, нашего лучшего бортстрелка, который совер
шил 1200 боевых вылетов. В этот вечер мы сидим все вместе у костра. Царит праз
дничная атмосфера. Группа прислала делегатов, среди них доктор, который,
как предполагалось, должен был «сидеть в изголовье моей кровати». Он пер
едает мне поздравления генерала вместе с приказом, что я не должен летат
ь и буду немедленно отправлен в отпуск, как только достаточно поправлюсь
. И вновь мне приходится разочаровать нашего бедного генерала, поскольку
я больше озабочен вопросом, сможем ли мы удержать сейчас Советы, которые,
форсировав Днестр, рвутся на юг большими силами? Я не могу провести в пост
ели ни одного дня.
На следующее утро мы должны перебираться в Яссы. Стоит ненастная погода,
лететь нельзя. Если нет вылетов, то я могу повиноваться приказам доктора
и отдохнуть. На другой день я лечу с моей эскадрильей в Яссы, откуда ближе
совершать боевые вылеты через Днестр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40