Даже когда я была совсем маленькой, и ей нужно было кормить мен
я, а отец, отдыхавший в Сочи, вдруг немножко заболел, Ц она бросила меня с н
янькой и козой «Нюськой», и сама без колебаний уехала к отцу. Там было ее м
есто, а не возле ребенка. Словом, у нас тоже был дом, как дом, с друзьями, родс
твенниками, детьми, домашними праздниками. Так было и в городской нашей к
вартире и, особенно летом, в Зубалове. Зубалово из глуховатой, густо зарос
шей усадьбы, с темным острокрышим домом, полным старинной мебели, было пр
евращено отцом в солнечное, изобильное поместье, с садами, огородами, и пр
очими полезными службами. Дом перестроили: убрали старую мебель, снесли
высокие готические крыши, перепланировали комнаты. Только в маленькой м
аминой комнатке наверху сохранились, Ц я еще помню их, Ц стулья , стол и в
ысокое зеркало в золоченой оправе и с золочеными резными ножками. Отец с
мамой жили на втором этаже, а дети, бабушка, дедушка, кто-нибудь из гостей
Ц внизу. Центром жизни летом были терраса внизу, и балкон отца на втором э
таже, Ц куда меня вечно посылала моя няня. «Пойди, отнеси папочке смороди
нки», или «поди, отнеси папочке фиалочки». Я отправлялась, и что бы я ни при
носила, всегда получала в ответ горячие, пахнущие табаком, поцелуи отца и
какое-нибудь замечание от мамы… Несмотря на свою молодость (в 1931 году маме
исполнилось 30 лет), мама была всеми уважаема в доме, и надо сказать Ц ее про
сто все очень любили. Она была красива, умна, необыкновенно деликатна со в
семи без исключения, и вместе с тем очень тверда, упорна и требовательна в
том, что ей казалось непреложным. Только одной ей удавалось объединить и
как-то сдружить меж собою всех наших разношерстных и разнохарактерных р
одственников, Ц она была признанной главой дома. Мама очень нежно, с исти
нной любовью относилась к Яше, моему старшему брату, сыну отца от первой е
го жены, Екатерины Семеновны Сванидзе. Яша был только на 7 лет моложе своей
мачехи, Ц он тоже очень уважал и любил ее. Она делала все возможное, чтобы
скрасить его нелегкую жизнь, помогала ему в его первом браке, защищала ег
о перед отцом, всегда относившемся к Яше незаслуженно холодно и несправе
дливо. Мама очень дружила со всеми Сванидзе Ц с сестрами (Сашико и Марико
) рано умершей первой жены отца, с ее братом, Александром Семеновичем, и ег
о женой, Марией Анисимовной (тетей Марусей). Родители мамы, мамины братья
Ц дядя Федя и дядя Павлуша, Ц ее сестра Анна Сергеевна со своим мужем Ст
аниславом Францевичем Реденсом Ц все они бывали в нашем доме постоянно
, вместе, дружной единой большой семьей. Не было распрей, не было мелочных
дрязг, не пахло мещанством. Вокруг отца был в те годы круг близких людей, в
идевших жизнь, как она есть, работавших в самых разных областях, и каждый п
риносил свои рассказы и свои соображения. Тогда, в те годы, отец не мог быт
ь отгороженным от жизни. Это пришло потом, вместе с изоляцией от всех искр
енних, честных, доброжелательных и равных, близких ему людей. Александр С
еменович Сванидзе был крупным финансовым деятелем, который много жил и р
аботал за границей, в Лондоне, Женеве, в Берлине; он был из круга по-европей
ски образованных марксистов. Дядя Павлуша был военным с большим опытом г
ражданской войны и работы в Штабе и Академии; Реденс был одним из соратни
ков Дзержинского, старым опытным чекистом. Их жены Ц тетя Маруся, оперна
я певица, острая на язык тетя Женя и Анна Сергеевна, дедушка и бабушка Ц с
тарые большевики Ц все они приносили отцу новости, Ц отец даже просил и
х иногда «посплетничать». Это был круг служивший источником неподкупно
й, нелицеприятной информации. Он создался около мамы и исчез вскоре посл
е ее смерти Ц сперва постепенно, а после 1937-го года окончательно и безвозв
ратно. Все эти люди заслуживают того, чтобы о них написать отдельно. Это бы
ли незаурядные натуры, одаренные и интересные. Почти у всех жизнь обрыва
лась трагически Ц талантливой интересной судьбе каждого из них не дано
было состояться до конца. Из уважения к их памяти, из чувства глубочайшей
признательности и любви к ним за то, чем они все были для меня когда-то в то
м солнечном доме, который зовется «детством», я должна о них рассказать т
ебе. Ты бы полюбил их всех, если бы ты мог их знать и видеть… А кроме того, в н
аш век затейливо перемешиваются и сплетаются в один узел судьбы самых ра
зных людей. Удивительно и неожиданно меняются биографии, судьбы перемещ
аются вверх, вниз, Ц вдруг после невероятного взлета, следует крушение, п
адение… Революция, политика безжалостны к человеческим судьбам, к жизня
м… И поэтому я думаю, что семейные хроники небезинтересны… В них всегда е
сть зерно исторического сюжета, да и вообще какой выдуманный сюжет может
быть гениальнее, чем настоящая реальная жизнь реального человека?

4

Ты не сможешь понять характер моей мамы и всей ее недолгой жизни, если я не
расскажу тебе о ее родителях. Жизнь их тоже очень интересна, и во многом о
на носила характерные черты времени. Прежде всего, уже сама наследственн
ость, доставшаяся маме, и весь уклад детства и воспитания были такими, что
определили многое в ее натуре. Дедушка наш, Сергей Яковлевич Аллилуев, ин
тересно написал сам о своей жизни в книге мемуаров, вышедшей в 1946 году. Но в
ышла она тогда неполной, с большими сокращениями
Издал ее Институт Маркса-
Энгельса-Ленина в Москве, там хранится и рукопись.
. Книгу переиздали в 1954 году, но еще больше сократили, и это издание со
всем неинтересное. Дедушка был из крестьян Воронежской губернии, но не ч
исто русский, а с очень сильной цыганской примесью Ц бабка его была цыга
нка. От цыган, наверное, пошли у всех Аллилуевых южный, несколько экзотиче
ский облик, черные глаза и ослепительные зубы, смуглая кожа, худощавость.
Особенно эти черты отразились в мамином брате Павлуше (внешне настоящем
индусе, похожем на молодого Неру), и в самой маме. Может быть, от цыган же был
а в дедушке неистребимая жажда свободы и страсть к перекочеванию с места
на место.
Воронежский крестьянин, он вскоре занялся всевозможным ремеслом, и буду
чи очень способным ко всякой технике Ц у него были поистине золотые рук
и Ц стал слесарем и попал в железнодорожные мастерские Закавказья. Груз
ия, ее природа и солнечное изобилие на всю жизнь стали привязанностью де
да, он любил экзотическую роскошь юга, хорошо знал и понимал характер гру
зин, армян, азербайджанцев. Жил он и в Тбилиси, и в Баку, и в Батуме. Там, в рабо
чих кружках, он встретился с социал-демократами, с М. И. Калининым, с И. Фиол
етовым, и стал членом РСДРП уже в 1898 году. Все это очень интересно описано в
его воспоминаниях, Ц Грузия тех лет, влияние передовой русской интелли
генции на грузинское национально-освободительное движение и тот удиви
тельный интернационализм, который был тогда свойственен закавказскому
революционному движению (и, который, к сожалению, иссяк позже). Дедушка ни
когда не был ни теоретиком, ни сколько-нибудь значительным деятелем пар
тии, Ц он был ее солдатом и чернорабочим, одним из тех, без которых невозм
ожно было бы поддерживать связи, вести будничную работу, и осуществить с
амое революцию. Позже, в 900-х годах, он жил с семьей в Петербурге, и работал то
гда мастером в Обществе Электрического Освещения. Работал он всегда увл
еченно, его ценили как превосходного техника и знатока своего дела. В Пет
ербурге у дедушки с семьей была небольшая четырехкомнатная квартира, Ц
такие квартиры кажутся нашим теперешним профессорам пределом мечтани
й… Дети его учились в Петербурге в гимназии, и выросли настоящими русски
ми интеллигентами, Ц такими застала их революция 1917 года. Обо всем этом я
еще скажу позже. После революции дедушка работал в области электрификац
ии, строил Шатурскую ГЭС и долго жил там на месте, был одно время даже пред
седателем общества Ленэнерго. Как старый большевик он был тесно связан с
о старой революционной гвардией, знал всех Ц и его все знали и любили. Он
обладал удивительной деликатностью, был приветлив, мягок, со всеми ладил
, но вместе с тем Ц это у него соединялось воедино, Ц был внутренне тверд,
неподкупен и как-то очень гордо пронес до конца своих дней (он умер 79-ти ле
т в 1945 г.) свое «я», свою душу революционера-идеалиста прежних времен, чисто
ту, необыкновенную честность и порядочность. Отстаивая эти качества он,
человек мягкий, мог быть и тверд с теми, кому эти черты были непонятны и не
доступны. Высокого роста, и в старости худощавый, с длинными суховатыми р
уками и ногами, всегда опрятно, аккуратно и даже как-то изящно одетый Ц э
то уже петербургская выучка, Ц с бородкой клинышком и седыми усами, деду
шка чем-то напоминал М. И. Калинина. Ему даже мальчишки на улице кричали «д
едушка Калинин!». И в старости сохранился у него живой блеск черных, горяч
их, как угли, глаз и способность вдруг весело, заразительно расхохотатьс
я. Дедушка жил и у нас в Зубалове, где его обожали все его многочисленные в
нуки. В комнате его был верстак, всевозможные инструменты, множество как
их-то чудесных железок, проволок, Ц всего того добра, от которого мы, дети
, замирали, и он всегда позволял нам рыться в этом хламе и брать, что захоче
тся. Дедушка вечно что-нибудь мастерил, паял, точил, строгал, делал всякие
необходимые для хозяйства починки, ремонтировал электросеть, Ц к нему
все бегали за помощью и за советом. Он любил ходить в далекие прогулки. К н
ам присоединялись дети дяди Павлуши, жившие в Зубалове-2 (там же, где жил А.
И. Микоян), или сын Анны Сергеевны, маминой сестры. Дедушка любил развлекат
ь внуков и ходить в лес за орехами или грибами. Я помню, как дедушка сажал м
еня к себе на плечи, когда я уставала, и тогда я плыла высоко-высоко над тро
пинкой, где брели остальные, Ц и доставала руками до орехов на ветках. См
ерть мамы сломила его: он изменился, стал замкнутым, совсем тихим. Дедушка
всегда был скромен и незаметен, он терпеть не мог привлекать к себе внима
ние Ц эта тихость, деликатность, мягкость были его природными качествам
и, а может быть, он и научился этому у той прекрасной русской интеллигенци
и, с которой связала его на всю жизнь революция. После 1932 года он совершенно
ушел в себя, подолгу не выхо дил из своей комнаты, где что-то вытачивал или
мастерил. Он стал еще более нежен с внуками. Жил он то у нас, то у дочери Анны
, маминой сестры, но больше всего у нас в Зубалове. Потом начал болеть. Долж
но быть, скорее всего болела у него душа, и отсюда пошло все остальное, а во
обще-то у него было железное здоровье. В 1938 году умер Павлуша, мамин брат. Эт
о был еще один удар. В 1937 году был арестован муж Анны Сергеевны Ц Станислав
Реденс, а после войны, в 1948 году, попала в тюрьму и сама Анна Сергеевна. Дедуш
ка, слава Богу, не дожил до того дня, Ц он умер в июне 1945 года от рака желудка
, обнаруженного слишком поздно. Да и болезни его были не болезнями старос
ти, не телесными, а страдал он изнутри, но никогда не докучал никому ни сво
ими страданиями, ни просьбами, ни претензиями. Еще до войны он начал писат
ь мемуары. Он вообще любил писать. Я получала от него тогда длинные письма
с юга, с подробными описаниями южных красот, которые он так любил и понима
л. У него был горьковский пышный слог, Ц он очень любил Горького, как писа
теля и был совершенно согласен с ним в том, что каждый человек должен опис
ать свою жизнь. Писал он много и увлеченно, но к сожалению, при жизни так и н
е увидел свою книгу изданной, хотя старый его друг М. И. Калинин очень реко
мендовал к изданию рукопись «старейшего большевика и прирожденного бу
нтаря». Болезнь его развивалась последний год стремительно. Он страшно и
схудал, Ц я видела его незадолго до смерти в больнице и испугалась. Он бы
л как живые мощи, и уже не мог говорить, а только закрыл глаза рукой и беззв
учно заплакал, Ц он понимал, что все приходят к нему прощаться… В гробу о
н лежал, как индусский святой Ц таким красивым было высохшее тонкое лиц
о, тоненький нос с горбинкой, белоснежные усы и борода. Гроб стоял в зале М
узея Революции, пришло много народу, старые большевики. На кладбище, стар
ый революционер Литвин-Седой сказал слова, которые я не совсем поняла то
гда, но запомнила их на всю жизнь, и так хорошо понимаю сейчас их смысл: «Мы,
старое поколение марксистов-идеалистов…»
Брак дедушки с бабушкой был весьма романтичным. К нему, молодому рабочем
у Тифлисских мастерских, бабушка сбежала из дома, выкинув через окно узе
лок с вещами, когда ей еще не было 14-ти лет. Но в Грузии, где она родилась и вы
росла, юность и любовь приходят рано, так что ничего необычайного в этом н
е было. Необычайно было то, что она бросила свой дом с относительным доста
тком, любимых родителей, огромную семью братьев и сестер Ц ради двадцат
илетнего бедного слесаря. На память о доме у бабушки хранилась всю жизнь
фотография: все семейство в пролетке возле их дома, любимая лошадь, тут же
собака лежит, кучер держится за уздечку, и все домочадцы, проглотив аршин,
глядят из пролетки прямо в объектив… Бабушка наша, Ольга Евгеньевна, уро
жденная Федоренко родилась в Грузии, выросла там, любила эту страну и ее н
арод всю жизнь, как свою родину. Она представляла собою странную смесь на
циональностей. Отец ее, Евгений Федоренко, хотя и носил украинскую фамил
ию, вырос и жил в Грузии, его мать была грузинкой, и говорил он по-грузински
. А женат он был на немке, Магдалине Айхгольц, из семьи немецких колонистов
. В Грузии были, еще со времен Екатерины II, колонии немцев, живших своими пос
елками. Магдалина Айхгольц владела Ц как полагается Ц пивнушкой, чудес
но стряпала всякие «кухен», родила девять детей (последнюю Ц Ольгу, нашу
бабушку), и водила их в протестантскую церковь. В семье Федоренко говорил
и по-немецки и по-грузински.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27