Стол обычно был накрыт приборов на восемь, и я сади
лась за свой прибор справа от отца. Это бывало часов в семь вечера. Как пра
вило я сидела часа два, и просто слушала о чем говорят взрослые. Потом отец
спрашивал меня про мои отметки. И, так как отметки у меня тогда были отлич
ные, то он очень этим гордился; меня все хором хвалили и отправляли спать.
Уходя поздно ночью (он всегда уезжал ночевать к себе на дачу в Кунцево), от
ец, уже одетый в пальто, заходил иногда еще раз ко мне в комнату и целовал м
еня спящую, на прощание. Пока я была девчонкой, он любил целовать меня, и я н
е забуду этой ласки никогда. Это была чисто грузинская, горячая нежность
к детям… В те годы отец стал брать меня с собой в театр и в кино. Ходили боль
ше всего в МХАТ, в Малый театр, в Большой, в театр Вахтангова. Тогда я видела
«Горячее сердце», «Егора Булычова», «Любовь Яровую», «Платона Кречета»;
слушала «Бориса Годунова», «Садко», «Сусанина». До войны отец ходил в теа
тры часто; шли обычно всей компанией и в ложе меня сажали в первый ряд крес
ел, а сам отец сидел где-нибудь в дальнем углу. Но чудеснее всего было кино.
Кинозал был устроен в Кремле, в помещении бывшего зимнего сада, соединен
ного переходами со старым кремлевским дворцом. Отправлялись туда после
обеда, т. е. часов в девять вечера. Это конечно, было поздно для меня, но я так
умоляла, что отец не мог отказывать и со смехом говорил, выталкивая меня в
перед: «Ну, веди нас, веди, хозяйка, а то мы собьемся с дороги без руководите
ля!» И я шествовала впереди длинной процессии, в другой конец безлюдного
Кремля, а позади ползли гуськом тяжелые бронированные машины и шагала бе
счисленная охрана… Кино заканчивалось поздно, часа в два ночи: смотрели
по две картины, или даже больше. Меня отсылали домой спать, Ц мне надо был
о в семь часов утра вставать и идти в школу. Гуверна нтка моя, Лидия Георги
евна, возмущалась и требовала от меня отказываться, когда приглашали в к
ино так поздно, но разве можно было отказаться? Сколько чудных фильмов на
чинали свое шествие по экранам именно с этого маленького экрана в Кремле
! «Чапаев», «Трилогия о Максиме», фильмы о Петре I, «Цирк» и «Волга-Волга»,
Ц все лучшие ленты советского кинематографа делали свой первый шаг в эт
ом кремлевском зале. Фильмы «представлял» правительству сначала 3. Шумяц
кий, потом, недолго, Дукельский, потом Ц долгие годы И. Г. Большаков. В те вр
емена Ц до войны Ц еще не было принято критиковать фильмы и заставлять
их переделывать. Обычно смотрели, одобряли, и фильм шел в прокат. Даже если
что-то и не совсем было по вкусу, то это не грозило судьбе фильма и его созд
ателя. «Разнос» чуть ли не каждого нового фильма стал обычным делом лишь
после войны. Я уходила из кино поздно, быстро бежала домой по пустынному, т
ихому Кремлю, и назавтра шла в школу, а голова была полна героями кино. Оте
ц считал, что мне полезнее посмотреть фильм, чем сидеть дома. Вернее всего
, он даже и не думал, что мне полезно, Ц просто ему было приятно, чтобы я шла
с ним вместе: я его развлекала, отвлекала и потешала. Иногда летом он забир
ал меня к себе в Кунцево дня на три, после окончания занятий в школе. Ему хо
телось, чтобы я побыла рядом. Но из этого ничего не получалось, так как при
норовиться к его быту было невозможно: он завтракал часа в два дня, обедал
часов в восемь вечера, и поздно засиживался за столом ночью, Ц это было д
ля меня непосильно, непривычно. Хорошо было только гулять вместе по лесу,
по саду; он спрашивал у меня названия лесных цветов и трав, Ц я знала все э
ти премудрости от няни, Ц спрашивал, какая птица поет… Потом он усаживал
ся где-нибудь в тени читать свои бумаги и газеты, и я ему уже была не нужна;
я томилась, скучала и мечтала поскорее уехать к нам в Зубалово, где была ма
сса привычных развлечений, куда можно было пригласить подруг. Отец чувст
вовал, что я скучаю возле него и обижался, а однажды рассорился со мной над
олго, когда я спросила: «А можно мне теперь уехать?» Ц «Езжай!» Ц ответил
он резко, а потом не разговаривал со мной долго и не звонил. И только когда
по мудрому наущению няни, я «попросила прощения» Ц помирился со мной. «У
ехала! Оставила меня, старика! Скучно ей?» Ц ворчал он обиженно, но уже цел
овал и простил, так как без меня ему было еще скучнее. Иногда он вдруг прие
зжал к нам в Зубалово Ц опустевшее, изменившееся, но для всех бесконечно
дорогое. Тогда шли все в лес, выползали из своих комнат дедушка с бабушкой
; иногда звонили в Зубалово-2, и оттуда быстренько приходили дядя Павлуша
с детьми, или А. И. Микоян. В лесу, на костре жарился шашлык, накрывался тут ж
е стол, всех поили хорошим, легким грузинским вином. Меня отец при этом пос
ылал сбегать на птичник за фазаньими и цесарочьими яйцами, Ц их легко мо
жно было найти в ямках под кустами, Ц их запекали в горячей золе на костр
е. Мы, дети, обычно веселились на этих пикниках; не знаю, было ли весело взро
слым… Бабушка, однажды, громко плакала, и отец уехал злой и раздраженный. У
взрослых было слишком много поводов для взаимного недовольства и обид…
Дедушка всегда стремился всех примирить и все уладить, бабушка же, наобо
рот, любила во всем разобраться, Ц и они долго потом корили друг друга, ко
гда отец уезжал… Зубалово менялось на глазах… Перекрасили дом, выкопали
и унесли куда-то огромные старые сирени, которые цвели возле террасы как
два огромных благоухающих стога. Потом зачем-то вырубили старые заросли
черемухи, Ц якобы по соседству с огородом она была вредным распростран
ителем насекомых. Потом залили противным серым асфальтом чудесные песч
аные утрамбованные дорожки… Это все делалось управляющими, или как они у
нас назывались Ц комендантами, которые Ц каждый с особым рвением, Ц из
о всех сил копировали все то, что делалось у отца в Кунцево. Вдруг там начи
нали сажать елки, Ц поднималась суматоха и в Зубалове, и, смотришь, везде
понатыкано елок… Но здесь было сухо, почва песчаная, вскоре елки все посо
хли. Вот мы радовались-то! Казенная «обслуга» смотр ела на нас, как на пуст
ое место. Обычно это были люди часто менявшиеся, Ц ни мы к ним, ни они к нам
не успевали привыкнуть, и, чувствуя, что «хозяин» живет в отдалении от род
ни, и, по-видимому, не очень родню свою жалует, «обслуга» любезностью не от
личалась. Бабушка иногда устраивала по этому поводу небольшие скандаль
чики, Ц ее менее всех любили за это. Потом дедушка ругал ее и втолковывал,
что она «не понимает ситуации». Ц «Да!» Ц восклицала бабушка, Ц «ситуа
цию я никогда не научусь понимать!» Ц и уходила в свою комнату, ворча на н
ерадивых «бездельников». Однажды, продолжая какой-то спор с дедушкой, он
а громко вскричала, адресуясь ко мне: «Мать твоя дура была, дура! Сколько р
аз я ей говорила, что она дура, Ц не слушала меня! Вот и поплатилась!» Я зар
евела и, крикнув «сама ты дура!» Ц побежала к няне искать защиты. Маму я по
мнила, любила самую память о ней, считала до шестнадцати лет, что она умерл
а от аппендицита (как меня уверяли взрослые), и не переносила никаких дурн
ых слов о ней… Без мамы в Зубалове появилось что-то, чего никогда не было п
ри ней Ц склоки между родственниками… Дядя Федя, тоже иногда живший зде
сь, враждовал с моим старшим братом Яшей, поселившимся со своей женой в Зу
балове. Яша ссорился с Василием. Единокровные братья были до того разным
и людьми, что не могли найти общий язык ни в чем… Яшина жена враждовала с б
абушкой и дедушкой, которые сами грызлись между собой. Приходила жена (ов
довевшая в 1938 году) дяди Павлуши, и своим острым языком подливала масла в ог
онь… Мы, дети, вертелись между ними всеми, принимали сторону то одних, то д
ругих, не зная, в чем дело. Няня моя, миротворица, умудрялась сохранить пре
красные отношения со всеми, поэтому на нее возлагались дипломатические
миссии по урегулированию отношений… Враждующие группировки искали защ
иты у отца. Для этого высылали меня: Ц «Поди, скажи папе…» Я шла, и получала
от отца нагоняй: Ц «Что ты повторяешь все, что тебе скажут, как пустой бар
абан!» Ц сердился он и требовал, чтобы я не смела обращаться к нему с прос
ьбами за других… Требовал он также, чтобы я не носила к нему ничьих писем,
Ц мне иногда давали их в школе, Ц и не служила «почтовым ящиком»… Нет, эт
о было не прежнее Зубалово… Дух его и вся обстановка были совсем иными. Ле
том отец уезжал в Сочи, а меня отправляли с няней или в Крым, в Мухолатку, ил
и тоже брали в Сочи. Осталось у меня много писем отца из Сочи или в Сочи, или
в Крым. Вот несколько выдержек из его писем тех лет: «Здравствуй, моя вороб
ушка! Не обижайся на меня, что не сразу ответил. Я был очень занят. Я жив, здо
ров, чувствую себя хорошо. Целую мою воробушку крепко-накрепко»… «Милая
Сетанка! Получил твое письмо от 25/IX. Спасибо тебе, что папочку не забываешь.
Я живу неплохо, здоров, но скучаю без тебя. Гранаты и персики получила? При
шлю еще, если прикажешь. Скажи Васе, чтобы он тоже писал мне письма. Ну, до св
идания. Целую крепко. Твой папочка»… «За письмо спасибо, моя Сетаночка. По
сылаю персики, пятьдесят штук тебе, пятьдесят Ц Васе. Если еще нужно тебе
персиков и других фруктов, напиши, пришлю. Целую». (8 сентября 1934 г.). «Хозяюшк
а! Получил твое письмо и открытку. Это хорошо, что папку не забываешь. Посы
лаю тебе немножко гранатовых яблок. Через несколько дней пошлю мандарин
ы. Ешь, веселись… Васе ничего не посылаю, так как он стал плохо учиться. Пог
ода здесь хорошая. Скучновато только, так как хозяйки нет со мной. Ну, всег
о хорошего, моя хозяюшка. Целую тебя крепко»… (8 октября 1935 г.). «Сетанка и Вас
я! Посылаю вам сласти, присланные на-днях мамой из Тифлиса, вашей бабушкой
. Делите их пополам, да без драчки. Угощайте кого вздумаете»… (18 апреля 1935 г.). «
Здравствуй, хозяюшка! Посылаю тебе гранаты, мандарины и засахаренные фру
кты. Ешь Ц веселись, моя хозяюшка! Васе ничего не посылаю, так как он все ещ
е плохо учится и кормит меня обещаниями. Объясни ему, что я не верю в слове
сные обещания, и поверю Васе только тогда, когда он на деле начнет учиться
хотя бы на „хорошо“. Докладываю тебе, товарищ хозяйка, что был я в Тифлисе
на один день, побывал у мамы и передал ей от тебя и Васи покло н. Она более ил
и менее здорова и крепко целует вас обоих. Ну, пока все. Целую. Скоро увидим
ся». (18 октября 1935 г.) «Здравствуй, моя хозяюшка! Письмо получил. Спасибо! Я здо
ров, живу хорошо, Вася хворал ангиной, но теперь здоров. Поеду ли на юг? Я бы
поехал, но без твоего приказа не смею трогаться с места. Бываю часто в Липк
ах. Здесь жарко. Как у тебя в Крыму? Целую мою воробушку»… «Здравствуй, моя
воробушка! Письмо получил, за рыбу спасибо. Только прошу тебя, хозяюшка, бо
льше не посылать мне рыбы. Если тебе так нравится в Крыму, можешь остаться
в Мухолатке все лето. Целую тебя крепко. Твой папочка.» (7 июля 1938 г.) «Моей хоз
яйке-Сетанке Ц привет! Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отв
ечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой а
нглийский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучнов
ато без тебя, но что поделаешь, Ц терплю. Целую мою хозяюшку». (22 июля 1939 г.). «З
дравствуй, моя хозяюшка! Оба твои письма получил. Хорошо, что не забываешь
папочку. Сразу ответить не мог: занят. Ты, оказывается, побывала на Рице и п
ри этом не одна, а с кавалером. Что же, это не дурно. Рица Ц место хорошее, ос
обенно, ежели с кавалером, моя воробушка… Когда думаешь вернуться в Моск
ву? Не пора ли? Думаю, что пора. Приезжай в Москву к числу 25 августа, или даже к
20-му. Как ты об этом думаешь Ц напиши-ка. Я не собираюсь в этом году на юг. За
нят, не смогу отлучиться. Мое здоровье? Я здоров, весел. Скучаю чуточку без
тебя, но ты, ведь, скоро приедешь. Целую тебя, моя воробушка, крепко-накрепк
о». (8 августа 1939 г.). Отец подписывался во всех письмах ко мне одинаково: «Сек
ретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин». Надо объяснить, что это была
игра, выдуманная отцом. Он именовал меня «хозяйкой», а себя самого и всех с
воих товарищей, бывавших у нас дома почти ежедневно Ц моими «секретарям
и», или «секретаришками». Не знаю, развлекала ли эта игра остальных, но оте
ц развлекался ею вплоть до самой войны. В тон его юмору я писала ему «прика
зы» наподобие следующих (форма и х тоже была выдумана отцом): «21 октября 1934 г
. Тов. И. В. Сталину, секретарю N 1. Приказ N 4 Приказываю тебе взять меня с собой.
Подпись: Сетанка-хозяйка. Печать. Подпись секретаря N 1: Покоряюсь. И. Сталин
». Очевидно, дело касалось того, что меня не брали в кино или в театр, а я про
сила. Или: «Приказываю тебе позволить мне поехать завтра в Зубалово» Ц 10
мая 1934 года. Или: «Приказываю тебе повести меня с собой в театр» Ц 15 апреля
1934 года. Или: «Приказываю тебе позволить мне пойти в кино, а ты закажи фильм
„Чапаев“ и какую-нибудь американскую комедию» Ц 28 октября 1934 года. Отец п
одписывался под «приказом»: «Слушаюсь», «Покоряюсь», «Согласен», или «Бу
дет исполнено». И, так как отец все требовал новых «приказов», а мне это уж
е надоело, то однажды я написала так: Приказываю тебе позволить мне писат
ь приказ один раз в шестидневку» Ц 26 февраля 1937 года. Став чуть постарше, я
несколько разнообразила эти требования: «Папа!! Ввиду того, что сейчас уж
е мороз, приказываю носить шубу. Сетанка-хозяйка» Ц 15 декабря 1938 года. Пото
м, не дождавшись позднего прихода отца домой, я оставляла ему на столе воз
ле прибора послание: «Дорогой мой папочка! Я опять прибегаю к старому, исп
ытанному способу, пишу тебе послание, а то тебя не дождешься. Можете обеда
ть, пить (не очень), беседовать. Ваш поздний приход, товарищ секретарь, заст
авляет меня сделать Вам выговор. В заключение целую папочку крепко-креп
ко и выражаю желание, чтобы он приходил пораньше. Сетанка-хозяйка». На это
м послании от 11 октября 1940 года отец начертал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27