В школе было холодно. Но уроки Анны Алексеевны Яснопольской,
Ц лучшей в Москве преподавательницы литературы, Ц согревали и сердце
и ум. В ту зиму программа у нас была обширна: сначала Гете и Шиллер, потом Ц
Чехов, Горький, и поэзия Ц от акмеистов до Маяковского и Есенина, советск
ая литература… Я жила тогда в мире искусства Ц музыки, литературы, живоп
иси Ц которой только начала интересоваться и о которой Анна Алексеевна
тоже нам рассказывала. Мы все тогда упивались стихами и героикой… «Как э
то было! Как совпало, Ц Война, беда, мечта и юность… Как это все во мне запа
ло И только позже лишь очнулось!» Ц говорил о том времени Давид Самойлов,
в чудном своем стихотворении «Сороковые, роковые….» В ту же зиму 1942-43 года я
познакомилась с человеком, из-за которого навсегда испортились мои отно
шения с отцом, Ц с Алексеем Яковлевичем Каплером.

16

Алексей Яковлевич Каплер живет сейчас в Москве, учит молодых специалист
ов в Институте кинематографии, пишет киносценарии, проводит семинары, он
Ц признанный старый мастер кинематографа… Жизнь его после десяти лет с
сылки и лагерей вошла в свою нормальную колею, как жизнь многих, уцелевши
х и выживших после ударов судьбы. Всего лишь какие-то считанные часы пров
ели мы вместе зимой 1942-43 года, да потом, через одиннадцать лет, такие же счит
анные часы в 1956 году Ц вот и все… Мимолетные встречи сорокалетнего челов
ека с «гимназисткой» и недолгое их продолжение потом Ц стоит ли вообще
много говорить и думать об этом? Василий привез Каплера к нам в Зубалово в
конце октября 1942 года. Был задуман новый фильм о летчиках, и Василий взялся
его консультировать. Он познакомился тогда для этой цели также с Р. Карме
ном, М. Слуцким, К. Симоновым, Б. Войтеховым, но, кажется, дальше шумных засто
лий дело не двинулось. В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг н
а друга никакого впечатления. Но потом Ц нас всех пригласили на просмот
ры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино.
Люся Каплер Ц как все его звали Ц был очень удивлен, что я что-то вообще п
онимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чеч
еткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору
, и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Га
рбо. Я была совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен м
ной… Вскоре были Ноябрьские праздники. Приехало много народа. К. Симонов
был с Валей Серовой, Б. Войтехов с Л. Целиковской, Р. Кармен с женой, известно
й московской красавицей Ниной, летчики Ц уж не помню, кто еще. После шумно
го застолья начались танцы. Люся спросил меня неуверенно: «Вы танцуете ф
окстрот?»… Мне сшили тогда мое первое хорошее платье у хорошей портнихи.
Я приколола к нему старую мамину гранатовую брошь, а на ногах были полубо
тинки без каблуков. Должно быть, я была смешным цыпленком, но Люся заверил
меня, что я танцую очень легко, и мне стало так хорошо, так тепло и спокойно
с ним рядом! Я чувствовала какое-то необычайное доверие к этому толстому
дружелюбному человеку, мне захотелось вдруг положить голову к нему на гр
удь и закрыть глаза… «Что вы невеселая сегодня?» Ц спросил он, не задумыв
аясь о том, что услышит в ответ. И тут я стала, не выпуская его рук и продолжа
я переступать ногами, говорить обо всем Ц как мне скучно дома, как неинте
ресно с братом и с родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня сме
рти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем, Ц все полил
ось вдруг из сердца, а мы все танцевали, все ставили новые пластинки, и ник
то не обращал на нас внимания… Крепкие нити протянулись между нами в это
т вечер Ц мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен, растроган.
У него был дар легкого непринужденного общения с самыми разными людьми.
Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то од
инок сам, и может быть, тоже искал чьей-то поддержки… Незадолго до этого о
н возвратился из партизанского края Белоруссии, где собрал интересный м
атериал для фильма. Он жил в нетопленой гостинице «Савой», куда приходил
и к нему его многочисленные друзья, военные корреспонденты. Нас потянуло
друг к другу неудержимо. После праздников Люся еще несколько дней остав
ался в Москве, потом ему предстояла поездка в Сталинград. В эти несколько
дней мы старались видеться как можно чаще, хотя при моем образе жизни это
было невообразимо трудно. Но Люся приходил к моей школе и стоял в подъезд
е соседнего дома, наблюдая за мной. А у меня радостно сжималось сердце, так
как я знала, что он там… Мы ходили в холодную военную Третьяковку, смотрел
и выставку о войне. Мы бродили там долго, пока не отзвонили все звонки, Ц н
ам некуда было деваться. Потом ходили в театры. Тогда только что пошел «Фр
онт» Корнейчука, о котором Люся сказал, что «искусство там и не ночевало».
Смотрели «Синюю птицу», потом «Пиковую даму»; Люся признался, что терпет
ь не может оперу, но нам хорошо было гулять по фойе. В просмотровом зале К о
митета кинематографии на Гнездниковском Люся показал мне тогда «Белос
нежку и семь гномов» Диснея, и чудесный фильм «Молодой Линкольн». В небол
ьшом зале мы сидели одни… Люся приносил мне книги: «Иметь и не иметь», «По
ком звонит колокол» Хемингуэя
«По ком звонит колокол» он мне достал в пер
еводе, который уже тогда ходил по рукам, но до сих пор не опубликован!
, «Все люди Ц враги» Олдингтона. Он давал мне «взрослые» книги о люб
ви, совершенно уверенный, что я все пойму. Не знаю, все ли я поняла в них тогд
а, но я помню эти книги, как будто прочла их вчера… Огромная «Антология рус
ской поэзии от символизма до наших дней», которую Люся подарил мне, вся бы
ла испещрена его галочками и крестиками около его любимых стихов. И я с те
х пор знаю наизусть Ахматову, Гумилева, Ходасевича… О, что это была за анто
логия, Ц она долго хранилась у меня дома и в какие только минуты я не загл
ядывала в нее… Мы ходили вместе по улицам темной заснеженной военной Мос
квы, и все никак не могли наговориться… А за нами поодаль шествовал мой не
счастный «дядька» Михаил Никитич Климов, совершенно обескураженный сл
ожившейся ситуацией и тем, что Люся очень любезно с ним здоровался и дава
л прикурить. Мы как-то не реагировали на «дядьку», да и он беззлобно гляде
л на нас Ц до поры, до времени… Люся был для меня тогда самым умным, самым д
обрым и прекрасным человеком. От него шли свет и очарование знаний. Он рас
крывал мне мир искусства Ц незнакомый, неизведанный. А он все не переста
вал удивляться мне, ему казалось необыкновенным, что я понимаю, слушаю, вп
итываю его слова, и что они находят отзвук… Вскоре Люся уехал в Сталингра
д. Это был канун Сталинградской битвы. Люся знал, что мне будет интересно в
се знать, что он увидит там Ц и он сделал потрясающий по своему рыцарству
и легкомыслию шаг… В конце ноября, развернув «Правду», я прочла в ней стат
ью спецкора А. Каплера Ц «Письмо лейтенанта Л. из Сталинграда. Письмо пер
вое» Ц и дальше, в форме письма некоего лейтенанта к своей любимой, расск
азывалось обо всем, что происходило тогда в Сталинграде, за которым след
ил в те дни весь мир.
Увидев это, я похолодела. Я представила себе, как мой отец разворачивает г
азету… Дело в том, что ему уже было «доложено» о моем странном, очень стран
ном поведении. И он уже однажды намекнул мне очень недовольным тоном, что
я веду себя недопустимо. Я оставила этот намек без внимания, и продолжала
вести себя так же, а теперь он, несомненно, прочтет эту статью, где все так п
онятно, Ц даже наше хождение в Третьяковку описано совершенно точно… И
надо же было так закончить статью: «Сейчас в Москве, наверное, идет снег. И
з твоего окна видна зубчатая стена Кремля»… Боже мой, что теперь будет?! Лю
ся возвратился из Сталинграда под Новый, 1943-й год. Вскоре мы встретились, и
я его умоляла только об одном: больше не видеться и не звонить друг другу.
Я чувствовала, что все это может кончиться ужасно. Он и сам был обескураже
н, и говорил, что статью он посылал не для «Правды», что его «подвели друзь
я». Но, по-видимому, он и сам понимал, что мы привлекаем к себе слишком опасн
ое внимание, и он согласился, что нам надо расстаться… Мы не звонили друг д
ругу две или три недели Ц весь оставшийся январь. Но от этого только еще б
ольше думали друг о друге. Позже, через двенадцать лет, мы сопоставляли со
бытия: Люся говорил, что лежал это время на диване, никуда не ходил и тольк
о смотрел на стоявший рядом телефон. Наконец, я первая не выдержала и позв
онила ему. И все снова закрутилось. Мы говорили каждый день по Телефону не
менее часа. Мои домашние были все в ужасе. Решили как-то образумить Люсю. Е
му позвонил полковник Румянцев, ближайший помощник и правая рука генера
ла Власика Ц одна из тех же фигур, охранявших отца. Уж им то все было извес
тно про нас, Ц даже то, чего никогда не было… Румянцев дипломатично предл
ожил Люсе уехать из Москвы куда-нибудь в командировку, подальше… Люся по
слал его к черту и повесил трубку. Весь февраль мы снова ходили в кино, в те
атры, и просто гулять. Тучи сгущались над нами, мы чувствовали это. В после
дний день февраля был мой день рождения, Ц мне исполнилось тогда 17 лет; мы
хотели где-нибудь посидеть спокойно в этот день, и никак не могли придума
ть, как бы это сделать? Ни один из нас не имел возможности придти домой к др
угому, мы могли только найти нейтральное место. Но и в пустую квартиру око
ло Курского вокзала, где собирались иногда летчики Василия, мы пришли не
одни, а в сопровождении моего «дядьки» Климова; он был ужасно испуган, ког
да после уроков в школе я вдруг двинулась совсем не в обычном направлени
и… И там он сидел в смежной комнате, делая вид, что читает газету, а на самом
деле старался уловить, что же происходит в соседней комнате, дверь в кото
рую была открыта настежь. Что там происходило? Мы не могли больше беседов
ать. Мы целовались молча, стоя рядом. Мы знали, что видимся в последний раз.
Люся понимал, что добром все это не кончится, и решил уехать; у него уже был
а готова командировка в Ташкент, где должны были снимать его фильм «Она з
ащищает Родину», о белорусских партизанах. Нам было горько Ц и сладко. Мы
молчали, смотрели в глаза друг другу, и целовались. Мы были счастливы безм
ерно, хотя у обоих наворачивались слезы. Потом я пошла к себе домой, устала
я, разбитая, предчувствуя беду. А за мной плелся мой «дядька», тоже содрога
вшийся от мысли, что теперь будет ему… А Люся поехал домой собирать вещи, ч
тобы через несколько дней уехать из Москвы. 1-го марта у него была Таня Тэс
с. Он сидел грустный, подавленный, Ц это мне рассказывали они оба Ц Люся
и Таня Ц через двенадцать лет… А на следующий день, 2-го марта 1943 года, когда
он уже собрался ехать, пришли к нему домой двое, и попросили следовать за
ними. И поехали они все на Лубянку. Тут увидел Люся и знаменитого нашего ге
нерала Власика, приехавшего лично удостовериться, так ли все идет, как на
до. Все шло, как надо… Люсю обыскали, объявили ему, что он арестован. Мотивы
Ц связи с иностранцами. Он действительно бывал не раз за границей, и в Мос
кве знал едва ли не всех иностранных корреспондентов. Этого он не мог отр
ицать. И этого было уже достаточно для обвинения в чем угодно… Обо мне, раз
умеется, не было произнесено ни одно го слова. Так началась для Люси иная ж
изнь, которая продолжалась для него, начиная с этого дня, десять лет… 3-го м
арта утром, когда я собиралась в школу, неожиданно домой приехал отец, что
было совершенно необычно. Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комн
ату, где от одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу
в углу комнаты… Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на
слова и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить: «Где, где это
все? Ц выговорил он, Ц где все эти письма твоего писателя?» Нельзя перед
ать, с каким презрением выговорил он слово «писатель»… «Мне все известно
! Все твои телефонные разговоры Ц вот они, здесь! Ц он похлопал себя руко
й по карману, Ц Ну! Давай сюда! Твой Каплер Ц английский шпион, он арестов
ан!» Я достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надпис
ями, которые он привез мне из Сталинграда. Тут были и его записные книжки,
и наброски рассказов, и один новый сценарий о Шостаковиче. Тут было и длин
ное печальное прощальное письмо Люси, которое он дал мне в день рождения
Ц на память о нем. «А я люблю его!» Ц сказала, наконец, я, обретя дар речи. «Л
юбишь!» Ц выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову Ц и
я получила две пощечины, Ц впервые в своей жизни. «Подумайте, няня, до чег
о она дошла!» Ц он не мог больше сдерживаться, Ц «Идет такая война, а она з
анята….!» и он произнес грубые мужицкие слова, Ц других слов он не находи
л… «Нет, нет, нет» Ц повторяла моя няня, стоя в углу и отмахиваясь от чего-т
о страшного пухлой своей рукой, Ц «Нет, нет, нет!» «Как так Ц нет?!» Ц не ун
имался отец, хотя после пощечин он уже выдохся и стал говорить спокойнее,
Ц «Как так нет, я все знаю!» И, взглянув на меня, произнес то, что сразило ме
ня наповал: «Ты бы посмотрела на себя Ц кому ты нужна?! У него кругом бабы, д
ура!» И ушел к себе в столовую, забрав все, чтобы прочитать своими глазами.
У меня все было сломано в душе. Последние его слова попали в точку. Можно б
ыло бы безрезультатно пытаться очернит ь в моих глазах Люсю Ц это не име
ло бы успеха. Но, когда мне сказали Ц «Посмотри на себя» Ц тут я поняла, чт
о действительно, кому могла быть я нужна? Разве мог Люся всерьез полюбить
меня? Зачем я была нужна ему? Фразу о том, что «твой Каплер Ц английский шп
ион» я даже как-то не осознала сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27