Остались солнце, Жюль Верн, дама в темно-лиловом платье, равнодушный плеск воды.
Жюль Верн вытянул руки, высоко вскинул голову.
– Я очень плохо вижу, – сказал он. – Днем на солнце я и совсем ничего не вижу. Кого я имею честь принять у себя?
Жанна подала Жюлю Верну руку. Он мгновение подержал ее в своих руках, затем поднял длинные, в кольцах, пальцы и поднес их к губам. Дама свободной рукой подняла вуаль. Жюль Верн вздрогнул, – он узнал, кто эта дама: по форме руки, по частому дыханию, по десятку неуловимых для зрячего признаков. Слепой видел ухом, кончиками пальцев, памятью о запахах и шумах, производимых платьем, – всем тем, чего недостает обыкновенному, нормально действующему зрению.
– Жанна? – и радуясь и пугаясь, вопросительно произнес Жюль Верн. – Вы?
– Я, Жанна, – ответила дама, не решаясь добавить: «Жюль». – Это я. Нарочно приехала так рано, чтобы мне никто не помешал.
– Жанна, – упавшим голосом повторил Жюль Верн.
– Простите меня, Жюль! – дрожа от счастья, сказала Жанна. – Я вижу вас, о мой бог! Вы здесь, рядом со мною! А могло бы быть так, что… Как я наказана, как мне тяжело, мой Жюль!..
– Какой у вас, Жанна, голос! Как в Нанте, Жанна! Вы помните Нант?
– Всё помню, Жюль, и всё благословляю!..
– Спасибо, Жанна, что вы пришли ко мне! Сядьте рядом, в профиль…
– Я старуха, Жюль…
– Я не вижу этого, Жанна, да время и не властно над нами. Мы всегда можем видеть то, чего хотим. Вам двадцать лет, Жанна…
– Вы всё тот же, Жюль. Снять с вас бороду, и…
– Какие мы счастливые, Жанна! Как фантастично это утро, пенье птиц, солнечное тепло, шум листвы! Какое счастье жить и трудиться, Жанна! Скажите мне – были ли вы счастливы?
– Я не могу говорить, Жюль. Не спрашивайте меня ни о чем. Когда-то я любила вас…
– Любили? – улыбнулся Жюль Верн и печально покачал головой. – Кажется, мы говорим не то, что надо.
Она смотрела на него, стараясь запомнить этот высокий загорелый лоб, крупный нос, толстые губы, седую бороду, массивную шею и плечи, грудь атлета.. Глаза широко раскрыты, они смотрят в одну точку, они лишены жизни, подобно тем искусственным, стеклянным глазам, которые можно купить в любом оптическом магазине.
– Вы были первая, Жанна, кого я когда-то поцеловал, – первая из женщин, – сказал Жюль Верн. – Первая, кого я любил. Дайте мне ваши пальцы, от них пахнет юностью, восходом солнца…
– Мои пальцы тонкие и желтые, как свечи в православном соборе, – сказала Жанна, не отрывая взгляда от человека, с которым она могла бы быть счастливой на всю жизнь. – Теперь я могу спокойно умереть, Жюль, – я видела вас. И вы простили меня.
– Я не могу простить себя, – дрогнувшим голосом проговорил Жюль Верн и опустил голову.
Молчание длилось долго.
– А смерть, – сказал он, не поднимая головы, – приходит тогда, когда мы хотим этого. Но я не понимаю, что значит умереть. Мне не удается описание смерти, я всегда говорил только о жизни, молодости, о том, как исполняются мечты. Вы принесли мне ощущение какого-то нового счастья. О, как я буду работать, Жанна!
– Вы будете вспоминать меня, Жюль?
– Всегда вспоминаю вас, Жанна, – всегда! Первая любовь – на всю жизнь!
– Я не помешала вашей работе?
– О! Мой мир расположен на территории воображения, Жанна! Слепота мне не помеха. Прошу вас, Жанна, всем, кого вы встретите, говорить, что старый Жюль Верн счастлив и с ним ничего не случилось. Ну, маленькая неприятность: он не видит вас такой, какая вы есть, но он видит вас такой…
– Какой я была когда-то, – досказала Жанна, из чувства такта освобождая состарившегося, слепого Жюля от обязанности говорить то, что, казалось ей, он должен был произнести.
– Нет, – возразил Жюль Верн, – он видит вас такой, какая вы есть для себя. Маленькая неприятность, Жанна… И для меня и для вас. Я не в силах убедить вас в том, что мы остаемся вечно молодыми для себя, – потому что мы вечно молоды и драгоценны для тех, кто нас любит. У вас дети, внуки, в памяти очень большая, интересная жизнь, а в ней воспоминания обо мне. Какая же тут старость, Жанна!
– Спасибо, спасибо… – задыхаясь произнесла Жанна, и глаза ее стали большими и блестящими от слез.
– Я хочу протанцевать с вами, честное слово! – громко сказал Жюль Верн. – Тот вальс, который в Нанте когда-то назывался Летним. И тогда было то же солнце, так же ворковали голуби и фонтан, заикаясь, читал детские стихи…
– Говорите, говорите, – такое счастье слушать вас! – дрожа и рыдая, сказала Жанна. – Но я боюсь, что… Сейчас я уйду.
– Вы останетесь на весь день, – просящим тоном проговорил Жюль Верн, крепко сжимая руки Жанны. – Я познакомлю вас с моей женой…
– Ради бога! Не надо! Прошу! – испуганно и глухо произнесла Жанна. – Вы не можете быть таким злым, Жюль!
– Простите, – прошептал он, привстав и снова садясь. – Простите!..
– О, как я глупа, смешна, нелепа! – с жаром и гневом на себя произнесла Жанна, сжимая кулаки.
– Вы женщина, Жанна, а я старый человек, – муж, отец, дедушка… И, кроме этого, я еще Жюль Верн. Так вот этот Жюль Верн просит вас остаться у него на весь день. Он расскажет вам о своих замыслах. Он приступил к роману, в котором одним из героев является русский революционер-народоволец, – уже найдены имя и фамилия: Владимир Янов. Жюль Верн, Жанна, еще никогда не чувствовал такой потребности жить и трудиться… Говорят, – он произнес это очень тихо, – что слепые долго живут…
– Вы будете жить долго, Жюль, – растроганно произнесла Жанна. – Мне пора уходить…
Она поцеловала Жюля Верна в щеку, потом в лоб.
– Останьтесь, Жанна, умоляю вас!..
– Прощайте, Жюль. Меня ждут в Париже. Завтра я буду в Нанте. Я увижу те дома, улицы, набережную…
Она шагнула в сторону, отошла еще на два шага, издали глядя на друга своей юности.
– До свидания, Жанна, – шаря руками подле себя, сказал Жюль Верн. – Жаль, очень жаль, что вы так торопитесь… Какого цвета платье на вас? Синее?
– Синее, Жюль.
– И маленькая, корзиночкой, шляпа?
– Да, Жюль, – ответила Жанна, оправляя на своей голове модную, с широкими полями, шляпу, опоясанную белым страусовым пером.
– И белая вуалька? – спросил Жюль Верн.
Жанна молча кивнула, опуская на лицо темную, частую сетку. За стеной сада залаяла собака. Жанна торопливо вышла из сада, села в коляску, сказала кучеру: «На вокзал, скорее!» – и лошади, крутя головами, свернули с бульвара на широкое пыльное шоссе.
К Жюлю подошел слуга и доложил:
– Прибыла почта, месье!
Глава седьмая
Поль Легро и его сын Гюстав
Жюлю Верну исполнилось семьдесят лет. Из Парижа в этот день приехали депутации от редакций газет, журналов, представители театров и издательств; от официального чествования Жюль Верн отказался.
В девять утра прибыла почта. Онорина приказала слуге никого не принимать. Она прошла в кабинет к мужу и начала вслух читать прибывшие поздравления.
ВЕЛИКОГО, НЕСРАВНЕННОГО ТРУЖЕНИКА ЛИТЕРАТУРЫ, ПОЭТА НАУКИ, МАСТЕРА ВЫМЫСЛА, ДРУГА ЮНОШЕСТВА ВСЕГО МИРА ПОЗДРАВЛЯЕМ В ДЕНЬ СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЯ И ОТ ВСЕГО СЕРДЦА ЖЕЛАЕМ ЗДОРОВЬЯ, ТВОРЧЕСКИХ УДАЧ И РАДОСТИ.

РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА «НИВА». РОССИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. СВЕТЛОВ. ЛУГОВОЙ, БОБОРЫКИН.

ПОЗДРАВЛЯЕМ С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ИСКУСНОГО МАСТЕРА СЮЖЕТНОГО РОМАНА. ЖЕЛАЕМ БОДРОСТИ И ДОЛГИХ ЛЕТ ЖИЗНИ.
США. РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА «МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ».

МОСКОВСКИЕ ШКОЛЬНИКИ В КОЛИЧЕСТВЕ ТРЕХ ТЫСЯЧ ШЕСТИСОТ ЧЕЛОВЕК ПОЗДРАВЛЯЮТ ДОРОГОГО ДРУГА СВОЕГО ЖЮЛЯ ВЕРНА И ЖЕЛАЮТ ЕМУ НАПИСАТЬ ЕЩЕ МНОГО ХОРОШИХ, ИНТЕРЕСНЫХ КНИГ, ПОМОГАЮЩИХ УЧИТЬСЯ И ЛЮБИТЬ ЛЮДЕЙ.
РОССИЯ. МОСКВА.

ЖЮЛЮ ВЕРНУ – ПЕРВОМУ ПОСЛЕ ОТЦА И МАТЕРИ – ПОСЫЛАЮ МОЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ И ОТ ГЛУБИНЫ ДУШИ ЖЕЛАЮ ДОЛГОЙ ПЛОДОТВОРНОЙ ЖИЗНИ.
ПРИЗНАТЕЛЬНЫЙ И ГОРЯЧО ПОЧИТАЮЩИЙ РУССКИЙ ЧИТАТЕЛЬ АЛЕКСАНДР КУПРИН. РОССИЯ. КИЕВ.

ЖИТЕЛИ НАНТА ПОЗДРАВЛЯЮТ СВОЕГО ЗЕМЛЯКА И ЖДУТ ЕГО К СЕБЕ В ГОСТИ.

ОСОБЕННОМУ, НЕСРАВНЕННОМУ, ГОРЯЧО ЛЮБИМОМУ ЖЮЛЮ ВЕРНУ ШЛЕМ НАШУ ЛЮБОВЬ И ПОКЛОНЕНИЕ. ЖАННА С ВНУКАМИ.
– Эту телеграмму положи на конторку, – сказал Жюль Верн. – Много там еще?
Большое серебряное блюдо на столе в вестибюле доверху полно визитных карточек, оставленных жителями Амьена. На перроне вокзала над железнодорожными путями висит транспарант с портретом Жюля Верна; под ним большими буквами написано:
НАШЕМУ ЖЮЛЮ ВЕРНУ СЕГОДНЯ ИСПОЛНИЛОСЬ
СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ. СЧАСТЛИВЫ СООБЩИТЬ ОБ ЭТОМ,
ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!
Онорина продолжала чтение телеграмм.
ЖЮЛЯ ВЕРНА ПРИВЕТСТВУЕТ ЖАН БАРНАВО. НА БОРТУ «КОРОЛЕВЫ ВИКТОРИИ». ТИХИЙ ОКЕАН.
Принесли заказной пакет с пятью печатями. Жюль Верн попросил сломать печати и прочесть некую важную бумагу. Онорина развернула вчетверо сложенный, толстый, с золотым обрезом лист пергамента. В левом верхнем углу напечатано: «Франция. Министерство финансов. Канцелярия министра. Париж. 8 февраля 1898 г. № 4-Л». Жюль Верн в шутку заметил, что министр финансов, надо полагать, обращается к нему с просьбой о долгосрочном займе в размере двух миллионов из шести процентов годовых.
– Сдеру с него десять, – сказал Жюль Верн. – Читай, Онорина. Я весь нетерпение и чего-то побаиваюсь…
Онорина объявила, что на бумаге только пять слов, не считая подписи.
– Чьей подписи?
– Министра финансов. Слушай: «Золото Франции поздравляет золотую голову».
– Боже, как плоско! – с брезгливой гримасой произнес Жюль Верн. – Кто же подписал эту бумагу?
– Раймонд Пуанкаре. О, если бы ты видел эту подпись! Каждая буква выпячивает живот, а последняя держит в руке огромный пистолет! Это у него такой росчерк!
Жюль Верн стал вслух припоминать:
– Пуанкаре… Адвокат… Красноречивая бестия, не имевшая ни одного поражения в своей практике. Воинственно настроенный злой человек, карьерист и пройдоха. Подумать только, он министр финансов! Пройдет немного времени – и, глядишь, в премьеры вылезет! Как это он написал: «Золото Франции поздравляет золотую голову»… Ну, а сам-то он не хочет поздравить? Или плохого мнения о своей голове?
Стук в дверь и одновременно голос слуги:
– Школьники из Парижа, месье!
– Много? – спросила Онорина.
– Сто человек, мадам! Они непременно хотят видеть месье, чтобы пожать ему руку.
Школьников впустили в кабинет. Они образовали длинную очередь; каждые мальчик и девочка, подходя к Жюлю Верну, низко кланялись и пожимали теплую, сухую руку, а уходя, вытянутые руки свои несли, как драгоценность.
– Добрый! Улыбается! Шутит! – сообщали удостоившиеся рукопожатия своим товарищам, стоявшим в очереди на лестнице. – Какие мы дураки, – забыли попросить автограф!..
– А даст?
– Непременно даст! Проси! Пусть напишет два: тебе и мне.
– Вставай в очередь! Поздравь еще раз!
– Хорошо Франсуа: он догадался взять с собою книгу…
Школьники ушли, и вслед за ними прибыли студенты. Потом потянулась очередь рабочих типографии при издательстве Этцеля-сына, заменившего умершего отца. В пять вечера Жюль Верн прилег, чтобы отдохнуть до семи.
Поль Легро и его сын Гюстав приехали на следующий день утром, когда Жюлю Верну читали свежие газеты. Высокий, краснощекий, с длинными пушистыми усами, Поль Легро вошел в кабинет писателя и шумно поздоровался:
– А вот и я! Здравствуйте! Наконец-то вижу нашего дорогого Жюля Верна! Пятьдесят лет прожил на свете и вот удостоился! А то все президенты, министры, префекты, судьи, мелкие чиновники! Наконец-то вижу человека, которого люблю и уважаю! Здравствуйте! Здравствуйте!
Жюль Верн приветливо пожал руку гостя, пригласил сесть, но гость был взволнован, – он стоял, вытянувшись по-военному, и не умолкая говорил:
– Я ткач, моя специальность – шелк и гарус; я счастлив видеть вас, Жюль Верн! Вместе со мной приехал мой младший сын Гюстав, лентяй и врунишка. Он глотает по сотне книг в месяц и сейчас стоит за дверью, – если позволите, я позову его. Гюстав, входи! Мальчишка не верит, что вы существуете, он говорит, что Жюль Верн – это вроде Гомера: не то миф, не то божество! Простите, я болтаю, но это от радости. Гюстав, положи пакет на стол. Это, дорогой Жюль Верн, наш подарок – собственноручно связанный для вас жилет синего шелка. Мои товарищи ткачи приветствуют вас, дорогой Жюль Верн!
– Я растроган, мой друг, – проговорил Жюль Верн, прижимая обе руки свои к груди. – Садитесь вот здесь.
Гость опустился в кресло, стоявшее у двери. Его сын – долговязый двенадцатилетний мальчуган – с непомерной жадностью разглядывал писателя, ходил вокруг него и все никак не мог поверить, что вот этот седой, бородатый человек и есть тот Жюль Верн, книгами которого зачитывается не он один и не только товарищи его по школе. Гюстав подошел вплотную к писателю и, воскликнув: «Боже мой!», ударил себя по бокам и с пристальной растерянностью продолжал вглядываться в того, кто обогатил его детскую фантазию стремлением к подвигу, открытиям, кто научил читателей своих любить науку, привил неутомимую жажду всё знать и всё уметь.
– Папа! – громко произнес Гюстав. – Он вылитый Филеас Фогг! Папа! Он похож на капитана Гранта! Скажите, пожалуйста, – вы и в самом деле Жюль Верн?
Поль Легро заклокотал от сдерживаемого смеха. Жюль Верн рассмеялся, дважды утвердительно кивнув головой.
– Самый настоящий? – спросил мальчик. – Тот самый, который «Таинственный остров»? И «С Земли на Луну»?.. Вы только не сердитесь, – скажите, зачем вы так сделали, что капитан Немо погиб?
– Капитан Немо не погиб, он жив, – серьезно, как взрослому, ответил Жюль Верн. – Он погиб только в книге, в жизни капитан Немо не может погибнуть. И, кстати, жив Паганель, – недавно он, по рассеянности, женился. Просил кланяться тебе.
– Вот ловко! – воскликнул Гюстав и в обе руки свои взял правую руку Жюля Верна, в горячке восторга подержал ее с минуту и, не зная, чем и как выразить свое восхищение, прижался щекой к теплой ладони, чувствуя, как бегут по его лицу длинные, нервные пальцы.
– Простите моего сорванца, – конфузливо произнес Легро. – В прошлом году он похоронил своего деда, моего отца, и теперь лезет с лаской и поцелуями к каждому, кто с бородой. В вагоне поезда он подружился с каким-то старым крестьянином. Сидят и о чем-то громко спорят. Представьте! А на прощанье целовались так, что старик прослезился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45