Леонид Борисов
Жюль Верн
Часть первая Нант

Глава первая
Тридцать тысяч добрых фей над колыбелью Жюля
Восьмого февраля 1828 года в городе Нанте произошло, среди множества других, следующее событие.
Анри Барнаво, исполняющий обязанности швейцара у парадного подъезда здания местной газеты «Нантский вестник», заявил издателю и редактору месье Турнэ, что он, Барнаво, хочет сообщить ему нечто чрезвычайно важное и интересное.
Месье Турнэ не обратил на эти слова никакого внимания. Тогда Барнаво попридержал хозяина своего за фалды его великолепного, подбитого белым шелком, зеленого пальто.
– Догадываюсь, в чем дело, – сказал месье Турнэ, останавливаясь подле швейцара. – Ваше жалованье за декабрь? Будет уплачено на следующей неделе. Наградные к рождеству? Знаю, знаю, мой друг; потерпите немного, – награжу по-королевски! Вы простужаетесь и хотите иметь теплое помещение? Гм… я сам нездоров и простужен до последней степени. Школьники обстреливают вас из рогатки горохом? Заведите себе ружье и палите в этих бездельников сколько можете! Советую приобрести английское: оно не убивает насмерть и весьма удобно тем, что, целясь в голову, вы всегда попадаете во что-нибудь другое…
– Если бы я умел говорить так, как вы, месье Турнэ, то фортуна давно заинтересовалась бы мною, – ответил Барнаво, вздыхая. – Мое несчастье в том, что при живости воображения весьма и весьма хромает мой словарь. Я ничего не требую от вас, так как нахожу это бесполезным.
– К делу, к делу, – поторопил Турнэ. – Не задерживайте меня!
– То, что я намерен сообщить, весьма исключительно и… короче говоря, я нашел способ увеличить количество подписчиков «Нантского вестника». Стекла ваших очков запотели. Пока вы их протираете, я успею сказать всё, что надо.
Турнэ снял со своего длинного носа очки и принялся протирать их листком папиросной бумаги. Барнаво плотно прикрыл двери на улицу, ближе подошел к своему хозяину и сказал:
– Подписчиков мало потому, что ваша газета сообщает одну лишь правду. Правду подписчики могут узнать и помимо газеты. Ну что интересного в том, что вы напишете о месье Дежуре, которому до того надоело жить, что он собственноручно повесился в парке! Я не уважаю людей, накладывающих на себя руки. Зачем торопиться, тем более что всегда можно передумать! Вместо десяти соболезнующих строк следовало дать фельетон, осуждающий самоубийство. Целый фельетон, слышите?
– Кое-что даем по этой части, – вставил Турнэ.
– Этого мало, – возразил Барнаво. – На прошлой неделе вы напечатали сообщение о том, что у мадам Тибо в ее книжной лавочке отыскался подлинный дневник Людовика Двенадцатого. Вы написали правду, – мадам Тибо в свое время купила триста сорок девятый экземпляр того увлекательнейшего дневника, который при Людовике Двенадцатом приписывался Генриху Четвертому. Какая цель в сообщении подобных сведений? Не понимаю. Лавочка мадам Тибо торгует превосходно. На всех ваших подписчиков, а их триста семнадцать, одного экземпляра всё равно не хватит. Дальше: ваши передовицы посвящены хронике Нанта. Вот тут надо врать! Выдумывать! Давать сенсацию! Тогда…
– Тогда? – спросил Турнэ, надевая очки и оглядывая Барнаво.
– Тогда всё взрослое население Нанта принесет вам установленные подписным проспектом двадцать франков и плюнет на все ваши бесплатные, с небольшой доплатой, приложения.
– Не скажите, – улыбнулся Турнэ. – Вы сами видели одну нашу картину и сами же…
– То я, а то подписчики, – перебил Барнаво. – Мне ваша картина понравилась бескорыстно, ведь я не плачу за эту ерунду, но подписчики платят. Нант с колокольни собора!.. На это жаль не только рамы из багета, но даже и паспарту! Каждый человек может забраться на колокольню и посмотреть Нант, Стоит это три су.
– Чего же вы хотите? – нетерпеливо спросил Турнэ. – Вы изъясняетесь вполне литературно. Вот что значит служить у меня!
– До того, как мне поступить к вам, месье Турнэ, я говорил лучше! Но дело не в этом. Газете не хватает выдумки. Неправды. Сенсации.
– Придумайте, я попробую, – сказал Турнэ. – Зайдите ко мне в приемные часы – поговорим.
– Нет, вы выслушайте сейчас, иначе я всё забуду! Я не смогу зайти к вам в приемные часы: сегодня дождь и слякоть, мне впору сушить зонтики и встряхивать пальто и шляпы. Слушайте, месье Турнэ. У известного вам Пьера Верна, что живет неподалеку, сегодня рано утром родился сын. Этот молодой, чудаковатый и многообещающий юрист обалдел от счастья, – он ждал сына, и бог дал ему сына. Чаще случается наоборот. Одну минуту, месье Турнэ! Напечатайте в завтрашнем номере вашей газеты, что гастролирующая в Нанте знаменитая гадалка Генриэтта Ленорман, дочь знаменитейшей Элен Ленорман, предсказала…
– Чем знаменита Элен Ленорман? – заинтересованно осведомился Турнэ.
– Бог ее знает, – отозвался Барнаво, махнув рукой. – Сами придумайте. Продолжаю: она предсказала, что новорожденный прославит свой родной город, а также и свое отечество. Почтенный Пьер Верн собственными глазами увидит феноменально счастливое будущее своего сына. И не только один он, но также и его супруга. Напечатайте, что новорожденный изобретет всевозможные вещи, полезные для человечества. Мадам Ленорман, эта, возможно, и существующая особа, – я что-то читал про нее, – уплатит вам солидную сумму за рекламу. Вот увидите! Месье Верн лично поблагодарит вас за столь волшебное вмешательство в его судьбу. Известите также – это самое главное, – что мадам Ленорман, покидая Нант, оставила вам пятнадцать тысяч предсказаний на всех пятнадцать тысяч младенцев обоего пола, которые должны родиться в ближайшие годы.
– Вот это уже чушь, – заметил Турнэ. – Я еще согласен с первой половиной вашего проекта, я его уже обдумываю, но…
– Не понимаю, что за ружье в ваших руках! – раздраженно произнес Барнаво. – Пуля из него не попадает ни в голову, ни в более мягкие части! Недомыслие и тупость! Чушь! Да ровно через десять месяцев вы будете иметь пятнадцать тысяч подписчиков, месье Турнэ! Те, что еще не состоят ими, поторопятся, чтобы получить бесплатное, – вы за это что-нибудь возьмете, конечно, – предсказание будущего своих новорожденных! И – смотрите, что делает выдумка: население Нанта увеличивается, вы богатеете, я… со мною, наверное, произойдет что-нибудь очень хорошее. Мадам Ленорман, вместе с номерами вашей газеты, разносит по всему миру популярность свою и славу. В лице месье Верна вы имеете домашнего законника, он спасет вас от любой плутни, любого противозаконного поступка. Вы ничем не вредите новорожденному, – бог знает, что из него получится, на это надо положить не менее двадцати лет. Вам сейчас сорок пять. Как видите, ничего страшного…
– Н-да… Хорошо! Дьявольски интересно, пикантно, черт знает что, – мечтательно проговорил Турнэ и снова принялся протирать стекла своих очков. – Только… только… вы утверждаете, что подобная операция пройдет гладко? Безнаказанно?
– Будьте покойны, месье Турнэ! Я в хороших отношениях с месье Верном, я служил у его отца, хорошо знаю все статьи закона, касающиеся клеветы, подделки подписи и кредитных билетов. Самое неприятное состоит в том, что новорожденный может умереть в ближайшие же дни после появления на свет. Это единственное нов нашем предприятии. Опять-таки не беспокойтесь: мадам Софи Верн родила такого крепыша, что ему жить и жить!
Мимо издателя и швейцара прошмыгнул опоздавший на службу конторщик. Его не заметили. И Турнэ и Барнаво дышали тяжело и шумно.
– Где вы отыскали этакую штуку? – спросил Турнэ, облизывая тонкие, бледные губы. – Расскажи я кому-нибудь – не поверят.
– А вы не рассказывайте, вы напечатайте. Печатному поверят. Сегодня у нас восьмое февраля тысяча восемьсот двадцать восьмого года. Вторая полоса завтрашнего номера газеты должна быть посвящена…
– Вы мне поможете? – шепотом произнес Турнэ. – Могу на вас положиться?
– У вас есть месье Бенуа.
– Бенуа силен в поэзии. Он может дать куплет и всякие там тру-ля-ля, рефрен и сонет. Мой секретарь набил руку на передовицах, посвященных искусству и дамским нарядам. Гм… Зайдите ко мне в два часа. Кстати, я уплачу вам за декабрь и январь. Скажите по совести, – вы сами придумали эту штуку?
– Сам, месье Турнэ! Сам! Пять лет я читаю вашу газету, и наконец мне надоело. Не упустите случая, крепче держитесь за мое предложение! Крутите и наворачивайте вокруг имени Верна!
– Может быть, взять кого-нибудь другого, а? Не думаете же вы, что сегодня в Нанте родила только одна мадам Верн!
– Этого я не думаю, конечно, но чета Верн наиболее подходящая.
– Боюсь одного, – он адвокат, этот Верн…
– Именно этого и не бойтесь! – с жаром воскликнул Барнаво. – Какой уважающий себя адвокат свяжется с каким-то «Нантским вестником»! Фи! Еще не было случая, чтобы адвокат защищал свое собственное дело. Они мастера на то, чтобы защищать чужие, им за это платят. Дайте мне сигару, месье Турнэ. Какую дрянь вы курите, боже мой! Завтра вы будете иметь возможность приобрести ящик «Золотого желудя» из Манилы. Идите и работайте спокойно. Я буду у вас ровно в два.
Издатель и швейцар сидели запершись с двух до четырех. В пять их видели в ресторане «Ницца», – Турнэ заказывал два обеда из семи блюд. В десять вечера они вышли из типографии, в полночь снова пришли туда и там, очевидно, ночевали. В шесть утра девятого февраля не менее сотни мальчишек (обычно их было не больше двадцати) расположились табором у здания типографии. В семь утра мальчишки получили по пятьдесят экземпляров газеты и побежали по улицам и набережной, крича во всё горло:
– «Нантский вестник»! Чрезвычайная новость! Небывалое событие из мира таинственного и чудесного! Каждый отец и каждая мать должны купить номер «Нантского вестника» и хранить как семейную реликвию! Удивительное происшествие!
Засияло солнце великой удачи месье Турнэ. Все газеты были проданы. Всё население Нанта было взбудоражено. Все хохотали, поминая дьявола и великомучеников, однако все склонны были верить тому, что им преподнесла маленькая газета.
Днем, возвращаясь из суда, месье Верн постучал в дверь кабинета издателя и редактора «Нантского вестника». Турнэ впустил его, изогнувшись под прямым углом, усадил в кресло и почтительно замер в отдалении.
Пьер Верн – солидный, упитанный человек лет тридцати на вид, с небольшой, квадратиком подстриженной бородкой, в очках, из-под которых прямо на издателя глядели глубоко посаженные серые глаза, оперся на массивную трость и сказал:
– Я прочел сегодняшний номер вашей газеты. Все четыре страницы.
– В этот номер вложено столько труда, – вкрадчиво пропел Турнэ. – Надеюсь, вам понравился сегодняшний номер, месье Верн?
Верн снял очки.
– Мне очень тяжело сознавать, – начал он, – что в колыбель, где лежит мое дорогое дитя, мой сын, заглянула такая богопротивная фея, как вы, сударь! Тяжело и грустно. Да!
– Это не я, честное слово, не я, – пролепетал Турнэ.
– Кто же, если не вы? Вольтер? Дидро? Или сам Шекспир?
– Мой швейцар, месье Верн! Клянусь честью, мой швейцар!
– Швейцар? Гм… – Верн приставил к переносице указательный палец и прищурился, силясь что-то понять, припомнить. – Швейцар, вы говорите? Гм… Его зовут Барнаво?
– Он самый, месье Верн! Барнаво! Дела мои пошатнулись! Барнаво научил меня, как поправить их. Он дал мне совет…
– Барнаво… Гм… – повторил месье Верн. – Искусно! Барнаво… помню, помню этого человека…
Турнэ решил именно в этот момент круто переменить тактику. Он сказал:
– Я хотел сделать приятное вам, месье Верн. Я приказал Барнаво: сделайте, мой друг, что-нибудь приятное нашему дорогому месье Верну! Он и сделал. Что касается предсказания мадам Ленорман…
– Вот именно, мадам Ленорман, – произнес Верн и поднялся с кресла. – Ее адрес! – грозно и властно добавил он, вскидывая голову. – Насколько мне известно, мадам Ленорман уехала в Америку. Но я этому не верю. По иску частных лиц с нее причитается около двухсот тысяч франков. Дело поручено мне. Слышите? Мне! Еще два года назад я взялся за это дело.
– Желаю удачи, месье Верн, – стараясь сдержать дрожь во всем теле, сказал Турнэ.
– Немедленно адрес мадам Ленорман! – загремел Верн. – Адрес, и я ухожу. И всё вам прощаю, слышите? Прощаю вам тот непростительный поступок, по милости которого весь Нант, все тридцать тысяч жителей его склоняют сегодня мое имя во всех падежах!
– Только адрес? – спросил Турнэ, чувствуя, что малая толика дрожи осталась только под коленками.
– Только адрес. Прошу и требую. Иначе…
Турнэ выбежал из кабинета и кинулся в швейцарскую. Барнаво лежал на диване и, ероша свою рыжую шевелюру, читал свежий номер парижского журнала.«Фарс».
– Адрес Ленорман! – воскликнул Турнэ. – У меня сидит адвокат Верн. Да, тот самый. Он всё простил, у него есть сердце, но нет адреса мадам Ленорман. Вы заварили эту кашу, Барнаво! Давайте адрес!
– Никто и никогда не заваривал кашу, – спокойно отозвался Барнаво, переворачивая страницу журнала. – Каша не кофе, сударь. И плюньте на всех гадалок и их предсказания! Давайте обдумывать следующий номер.
– Адрес, Барнаво, адрес, или я и не знаю, что сделаю с вами! – кричал взбешенный издатель.
– Ничего вы со мной не сделаете, – махнул рукой Барнаво. – Теперь мы оба – и я и вы – на весах мадам Судьбы. Делать будет она, нам остается ждать и надеяться. А вы – адрес! Выдумать его, что ли!
– Выдумайте, Барнаво, выдумайте! У вас это получится!
– Сколько угодно! Ну, хотя бы такой: Ницца, Цветочная набережная, четыре. Можете сказать – сорок, если не нравится четыре. Пансион… ну, пусть будет пансион Анжелики Сету. Да вы перепутаете, я вам напишу. Вот возьмите, успокойте вашего Верна!
Турнэ выбежал из швейцарской. Барнаво удобнее расположился на диване, зажег пятую свечу на столике и, ухмыляясь, произнес:
– Ленорман! Почему-то все сегодня интересуются Ленорман. Я что-то упустил, я ожидал, что героем дня буду я, Барнаво… Ну что ж, подождем. Судьба всегда за тех, кому нечего терять.
Турнэ вручил Пьеру Верну адрес Ленорман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45