Поэтому она решила не рисковать и, нагнувшись к ребенку, спросила, не нужно ли ему кой-куда.
Су совершенно напрасно сочла Фан Хунцзяня бессовестным. В тот момент он так смутился, словно вся палуба только на него и глядела. В душе он сердился на Бао — слишком много она себе позволяла. Но он был недоволен и собой за то, что не имел решимости прямо сказать ей об этом. Ему исполнилось двадцать семь лет, он был давно обручен, но опыта в любви у него не было. Его отец при Цинской династии имел степень цзюйжэня и в своих родных местах — в захолустном уезде к югу от реки Янцзы — считался именитым человеком. Когда выходцы из этого уезда переселялись в большие города, они в девяти случаях из десяти становились либо кузнецами, либо носильщиками, либо занимались приготовлением бобового сыра. Самым распространенным изделием местных мастеров были глиняные куклы, а тамошние молодые люди, поступая в университеты, чаще всего избирали специальность строителя. Твердость железа, узость паланкина, преснятина бобового сыра и запах глины — из таких вот компонентов складывался характер земляков Фана. Даже тем из них, кому удавалось разбогатеть и стать чиновником, недоставало фантазии жить на широкую ногу. Один из уроженцев этого уезда по фамилии Чжоу открыл в Шанхае скобяную лавку, разбогател и вместе с другими земляками основал банк под названием «Разменное золото», назначив самого себя управляющим. Вспомнив о старинном обычае — добившись богатства и почета, возвращаться в родные места,— он однажды, ко дню праздника Чистоты и .Света, отправился в свой уезд совершить обряд на могилах предков, завязать знакомства с полезными людьми. Отец Фан Хунцзяня был видное лицо в округе, и Чжоу не мог не почтить его визитом. Это положило начало их приятельству, а затем они уж и породниться пожелали. Фан Хунцзянь в ту пору еще учился в средней школе, вопрос о своей будущей женитьбе он предоставил решать родителям и даже не видел девушки, с которой его заочно обручили. Правда, ему выдали ее фотокарточку, но она ничуть его не заинтересовала. Спустя два года, поступив в университет в Бэйпине , юноша впервые познал радости совместного обучения. При виде парочек, крутивших любовь, у него разгорались глаза. Припомнились рассказы о том, что невеста его всего один год пробыла в средней школе, а потом ушла осваивать в семье домоводство, чтобы стать примерной женой. Постепенно им овладело безотчетное недоброе чувство к девушке. Несколько дней он терзался обидой на судьбу и на родителей, потом расхрабрился и послал домой письмо с просьбой о расторжении помолвки. Дома он учился грамоте у отца, в школе был первым учеником, так что письмо ему удалось написать отменное по стилю, без единой ошибки против правил классической грамматики. Юноша писал:
«С некоторых пор обуревают меня мрачные предчувствия, я возлюбил одиночество и сторонюсь людей, в думах моих — холод осени. Устремлю взор в зеркало — вижу, как слабеет дух и вянет плоть. Весь мой облик являет вид человека, коему судьба не сулит долголетия. Опасаюсь, что коли сам не раскрою истинного своего состояния, барышне Чжоу суждено будет совершить роковую ошибку. Льщу себя надеждой, что вы, батюшка, снизойдете к моим мольбам и освободите меня от необдуманного обета. Лучше причинить малую боль сейчас, чем быть причиной страданий целой жизни».
Ему казалось, что, искусно подобрав слова, он размягчит своим письмом даже каменное сердце. Но вот как распушил его отец в ответном послании, пришедшем с экстренной почтой:
«Я, не считаясь с расходами, отправил тебя за тысячи ли совершенствоваться в науках. На что же ты тратишь время? На торчание перед зеркалом? Зачем тебе оно — ты же не дама и не девица. Только питомцы Грушевого сада будучи мужчинами, не расстаются с зеркалами, так за то их и презирают. Мог ли я думать, что, едва расставшись с родным домом, ты приобретешь столь дурные привычки? Какая боль, какая досада! А ведь древняя мудрость гласит: пока родители живы, не говори, что состарился. Ты же, не думая о том, как отец и мать беспокоятся о тебе, уехавшем в дальние края, пугаешь их возможностью своей смерти... Такова твоя сыновняя почтительность! А все дело, видно, в том, что у вас юнцы и девицы учатся вместе, тебе приглянулась какая-нибудь студентка, и ты решил переметнуться к ней. Ты пишешь, что в думах твоих — осень, а вот я убежден, что тут не без весенних порывов, и уж тут меня не переубедишь. Так вот, если ты не выкинешь дурь из головы, я перестану высылать тебе деньги и прикажу вернуться домой, а на будущий год обе свадьбы сразу сыграем — и твою и младшего брата. Подумай об, этом хорошенько!»
Фан Хунцзянь оробел так, что весь съежился: какова у старика проницательность! Он поспешил отправить домой письмо с извинениями и разъяснениями. Дескать, зеркала он не покупал, а только одолжил у соседа по комнате; в последние дни он принимал американский рыбий жир и немецкие витамины, так что настроение поднялось и лицо округлилось — да вот беда: лекарства очень уж дороги, много не купишь; что же касается женитьбы, то он со всей убедительностью просит отложить ее до получения диплома. Ранний брак стал бы помехой в учебе, к тому же содержать сейчас семью сам он не в состоянии, а увеличивать родительские расходы не считает себя вправе.
Из письма отец увидел, что его авторитет не слабеет и на расстоянии. Преисполненный самодовольства, он перевел сыну денег на укрепляющие средства. А Фан Хунцзянь отбросил игривые помыслы, начал изучать Шопенгауэра и часто произносил с видом знатока: «Никакой любви нет — есть лишь сексуальные им- пульсы!»
Незаметно подошел четвертый год университетских занятий — диплом и женитьба были теперь не за горами. И вот снова пришло письмо от отца:
«Только что получили телеграмму твоего тестя, из коей с прискорбием узнали, что Шуин простудилась. Европейский врач неправильно лечил ее, и тринадцатого сего месяца в четыре пополудни она навсегда ушла от нас... Близился день свадьбы, но в жизни редко все складывается удачно. Знать, такой уж несчастливый у тебя жребий!» Далее следовала приписка: «Старик на заставе потерял лошадь — кто знает, может, это к лучшему? 1 Если бы свадьбу сыграли три года назад, наша семья понесла бы большие убытки. Но, с другой стороны, наш род известен добродетелью, и если бы Шуин пораньше породнилась с нами, она, быть может, избегла бы недуга. Ты не должен слишком горевать — ведь брачные дела предопределены заранее. Но тебе следует выразить соболезнование отцу невесты».
Письмо обрадовало Фан Хунцзяня не меньше, чем каторжника — амнистия, но было немного жаль несчастную девушку. Обретя радость свободы, он почувствовал желание уменьшить чужую печаль и действительно отправил своему несостоявшемуся тестю длинное письмо со словами утешения. Чжоу, управляющий банком, решил по письму, что юноша этот знает приличия, и велел заведующему канцелярией подготовить ответ. Прочитав письмо Фана, тот не упустил случая сделать хозяину приятное и объявил, что у его предполагавшегося зятя прекрасный слог и почерк, а с какой теплотой относится он к покойной! По всему видно, хороший человек. Чжоу растрогался и велел заведующему написать так: хотя дочь не дожила до свадьбы, он тем не менее считает Фана своим зятем; Шуин была его единственным ребенком, и он надеялся, что дитя порадует его; раз уж так случилось, он намерен послать Фану деньги, отложенные на свадьбу, а также проценты с записанного на дочь капитала — всего двадцать с лишним тысяч юаней (что равняется тысяче тремстам фунтов) с тем, чтобы юноша поучился за границей.
Фан Хунцзянь и во сне не мечтал о такой удаче; он ощутил внезапный прилив признательности к умершей невесте. Студентом он был никудышным: строительное дело ему не давалось, он перешел сначала на факультет социологии, затем на философский, а кончал университет уже по китайской филологии. Ехать за границу, чтобы «совершенствоваться» в родной словесности — это было, разумеется, смешно. И все же, именно для того, чтобы выдвинуться в этой области, весьма полезен был бы иностранный диплом. Ведь все прочие специальности — математика, физика, психология, философия, экономика, юриспруденция — были импортированы в Китай из-за границы и преподаются на западный манер. Лишь в изучении родной филологии сохраняются доморощенные методы, поэтому предпочтительнее специалисты, «совершенствовавшиеся» на Западе. Точно так же китайские чиновники и торговцы предпочитают хранить в иностранных банках деньги, нажитые за счет соотечественников, да еще уверяют, будто таким способом они поддерживают курс китайской валюты.
По приезде в Европу Фан Хунцзянь не стал ни переписывать дуньхуанские рукописи ни разыскивать тома «Великого компендиума годов Юнлэ» ни собирать материалы о тайпинском восстании. Зато за четыре года он сменил три университета — в Лондоне, в Париже и Берлине, прослушал в каждом из них по несколько циклов лекций. Круг интересов его был широк, но пользы от занятий он не получил никакой, жизнь вел рассеянную и ленивую. На четвертый год весной он обнаружил, что на его счету осталось всего триста фунтов, и решил собираться в обратный путь. К тому же старый Фан уже справлялся в письме, получил ли сын докторскую степень и когда собирается домой. Фан Хунцзянь в ответ пустился в длинные рассуждения насчет того, что от этой степени нет никакой пользы. Старший Фан придерживался иного мнения, но, не желая подавлять отцовским авторитетом взрослого своего потомка, написал, что сам он прекрасно понимает бесполезность всяких титулов и вовсе не собирается понуждать сына охотиться за ними, но Чжоу, управляющий банком, истратил на него немалую сумму, и надо чем-то отплатить ему. Еще через несколько дней пришло письмо и от тестя: «Таланты и ученость, уважаемый зять, принесли Вам славу на пяти континентах, и какая-то докторская степень ничего не прибавит к Вашей славе. Однако Ваш почтенный батюшка при прежней Цинской династии имел высокое ученое звание. Как было бы хорошо, если бы Вы, уважаемый зять, добились подобного же отличия за океаном, продолжив тем самым дело Вашего батюшки и оказав также честь и мне, недостойному!»
Подвергнувшись атаке объединенными.силами, Фан Хунцзянь понял, что без диплома не обойтись. Диплом — это фиговый листок, что прикрывал срам прародителей наших Адама и Евы; за ним можно спрятать свою никчемность, серость, тупость. Без диплома человек ощущает себя так, как будто его голым выставили на всеобщее обозрение. Но теперь у Фана не было ни времени для того, чтобы самому написать диссертацию, ни денег, чтобы нанять подручного. Легче всего было получить докторскую степень в Гамбургском университете, но и там потребовалось бы не менее полугода. Набраться наглости и заявить родным, будто защитил
«Великий компендиум годов Юнлэ» — огромный энциклопедический свод, составленный (в трех экземплярах) в начале XV в. Большая его часть утрачена. Часть томов попала в Европу после взятия англо-французскими войсками Пекина в 1860 г.
диссертацию? Нет, не выйдет. Отец, как человек образованный, захочет полюбоваться аттестатом, а тесть по обычаю торговцев пожелает заполучить письменное уведомление. Ничего так и не придумав, Фан готовился к тому, чтобы признаться дома в своей неудаче.
Однажды он зашел в отдел китайских каталогов Берлинской библиотеки повидаться с приятелем. На столе лежала большая груда журналов первых лет Китайской республики — «Восток», «Ежемесячник новелл», «Женщины великого Китая» и другие издания. Перелистывая их, он наткнулся на объявление, напечатанное по-английски и по-китайски и подписанное «Отделом заочного обучения Крэйдонского специального училища юриспруденции и коммерции» в Нью- Йорке. В нем говорилось, что поскольку многие китайские молодые люди хотят учиться за границей, но не имеют необходимых для этого средств, при училище создана группа заочного обучения, закончившим полный курс будут выдаваться дипломы бакалавров, магистров или докторов. Проспект высылается по письменному требованию. Указывался и адрес — Нью- Йорк, такая-то стрит, такой-то номер дома. Сердце Фан Хунцзяня дрогнуло. Конечно, прошло двадцать пять лет, и училище это, возможно, давно прекратило существование. Но почему бы не послать письмо — ведь за спрос деньги не берут.
Мошенник, некогда поместивший это объявление, вскоре убедился, что китайцев так легко не проведешь, сменил профессию, а затем умер. В его квартире теперь жил ирландец — легкомысленный, смекалистый и нищий, как большинство его соотечественников. Пословица утверждает, что имущество у ирландца — пара грудей да пара ягодиц. Но наш персонаж — высокий и худой, как Бернард Шоу, мужчина — не располагал в достаточной мере и этим богатством. Обнаружив в своем почтовом ящике письмо Фан Хунцзяня, он сначала решил, что оно попало к нему по ошибке. Но на конверте был ясно указан его адрес. Из любопытства он пробежал глазами письмо и долго не мог ничего понять, а когда догадался, запрыгал от радости, побежал в размещавшуюся по соседству редакцию маленькой газетенки, одолжил там пишущую машинку и отстукал ответ. «Ваше превосходительство уже прошли курс в университетах Европы и несомненно обладаете обширными и глубокими познаниями, так что прохождение заочного курса явно излишне. Достаточно прислать диссертацию объемом в десять тысяч слов и пятьсот американских долларов. Если диссертация удовлетворит требованиям, Вам немедленно будет выслан диплом доктора философии». К этому он добавил, что писать можно прямо на его имя, и подписался «Патрик Махони», проставив предварительно несколько звучных титулов. Фан Хунцзянь увидел, что письмо написано не на бланке училища, а на обыкновенной бумаге, что сказанное в нем — сплошная липа, и перестал думать о нем.
В нетерпении ирландец прислал следующее письмо — мол, если цена для уважаемого соискателя слишком высока, то можно договориться о скидке — Патрик Махони всегда любил Китай и как ревнитель просвещения не гонится за доходами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54