Люди охотно давали ему дорогу, скрыться было бы нетрудно, но Рихи и не думал давать тягу. Убедившись, что фараоны его не преследуют, он остановился.
Рядом кто-то бранился:
— Вот тебе и республика, даже хлеба не смей просить!
Рихи не знал этого человека. Он не хотел его слушать, а начал двигаться в толпе, внимательно оглядываясь кругом. Хотя бы найти своих, должен же кто-нибудь знать, что произошло. Что-то надо предпринять, сейчас же, немедленно. Даже такая мысль мелькнула у Рихи — может быть, попробовать начать речь тут же? Его удерживал не страх перед полицией, а опасение, что его не поймут. Да и много ли народу его услышит, на улице голос не слышен далеко. И полицейские тотчас же заставят замолчать. Рихи понимал, что должен действовать спокойно, но все больше раздражался. Чертовы драконы, не пускают людей в зал. По какому праву запретили собрание? Впереди раздались окрики:
— Разойдись! Разойдись!
Рихи понял, что полицейские пытаются разогнать толпу. Не в силах сдержаться, он крикнул во всю силу легких:
— Долой палачей движения безработных!
Голос Рихи прозвучал не одиноко, над толпой понеслись и другие возгласы. А самое главное — никто не обращал внимания на полицейских, люди стояли на месте и не думали расходиться! Рихи чувствовал, что сегодня они ведут себя иначе, чем обычно, что они не боятся фараонов, готовы выступить против властей.
— Разойдись! Разойдись! Собрание запрещено префектом полиции!
Раздраженные вопли полицейских тонули в выкриках из толпы.
— Хлеба и работы! Иначе не двинемся с места! Голос показался Рихи знакомым, он попробовал
протиснуться в том направлении. Двигаться было труд-. но, люди стояли, тесно сгрудившись, а Рихи не хотел никого толкать. И все же наступил кому-то на ногу, сердитый голос обозвал его желторотым юнцом, который путается под ногами у порядочных людей. Рихи не стал огрызаться, а даже улыбнулся воинственному дядьке с раскрасневшимся лицом. Этот служащий, в обычное время, наверное, смиренный, сейчас казался Рихи подлинным братом по классу.
Вскоре Рихи не смог уже и шагу ступить, такой густой стала толпа. Тут он почувствовал, будто перед Пожарным домом все заколыхалось, на него начали напирать еще сильнее, он крепко уперся ногами в землю, сопротивляясь натиску, возникла нелепая давка. Рихи понял, что полицейские, наверное, стараются силой разогнать народ, и крикнул:
— Вместо хлеба кулаки суют!
Рихи всей душой желал, чтобы люди устояли перед напором полицейских и не разошлись. Это казалось ему страшно важным, самым важным в эту минуту. И все же ему пришлось отступить на несколько шагов, он просто не смог остаться на месте. К счастью, натиск толпы ослабел — то ли передние ряды оттеснили полицейских» то ли те сами отступили. Воспользовавшись этим, Рихи стал упорно пробиваться вперед и вдруг очутился лицом к лицу с запыхавшимся блюстителем закона.
— Куда вы лезете? — заорал полицейский.
— Почему запретили собрание? — бросил ему Рихи.
— Назад! — злобно заревел полицейский.— Вы что, не слышали — приказано разойтись!
— По конституции собрания разрешаются!
Это сказал не Рихи, а какой-то незнакомый ему человек.
— Молчать! — снова выпалил обозленный полицейский.— Разойдись!
— Действительно, давайте разойдемся,— раздался вдруг поодаль спокойный голос, глубоко возмутивший Рихи. Он опять протиснулся вперед и оказался рядом с коренастым человеком в куртке, который как раз говорил:
— Сейчас мы ровным счетом ничего не достигнем. Надо созвать новое собрание...
Рихи перебил его:
— Просьбами ничего не добьемся!
Тут он узнал приземистого человека в куртке. Это был Плетерман, член комитета безработных, совсем не какой-нибудь буржуйский прихвостень. Вместе с Пле-терманом они ходили к министру экономики, тот их выругал и велел вывести. Там Плетерман рубил сплеча, а здесь уговаривает, точно социал-фашист. Неужели он тоже продажная душа?
— Мы не должны поддаваться на провокацию,— сказал ему Плетерман.— Они только того и ждут, чтобы опять обезглавить наше движение.
Рихи не поверил Плетерману, слова эти показались ему обычной болтовней труса. Он был по горло сыт уговорами шкурников, боящихся любого смелого выступления. Если вести революционную работу, согласуясь с буквой закона, с приказами и запретами властей, насилию не будет конца.
— Не расходитесь! Идем на Вышгород!
Это взволнованно выкрикнул человек с изжелта-бледным лицом, которого Рихи видел на собраниях безработных — он всегда сидел молча. Рихи этот призыв показался единственно верным, и он тоже крикнул:
— На Вышгород!
К ним бросились полицейские. Ближайший из ниж схватил Рихи за руку, но Рихи вырвался, сумел уверуться и от следующего. А человек с желто-бледным лицом попался им в руки, двое фараонов увели его с собой. Схватили и еще нескольких, в том числе Плетер-мана. Рихи заметил, что из-за угла Пожарного дома по-явился новый отряд полицейских — видимо, к фараонам подоспела подмога.
Хотя Рихи удалось вырваться из рук блюстителей порядка, он и не помышлял об уходе. Ему казалось, что сейчас никто не должен отступать — ни он, ни остальные. Он чувствовал себя как бы виноватым перед человеком с желто-бледным лицом, которого арестовали вместо него. Поэтому Рихи не отошел назад, чтобы наблюдать дальнейшее развитие событий издали, с безопасного расстояния, а стал протискиваться по направлению к улице Виру, куда полицейские повели арестованных.
Толпа, окружавшая Пожарный дом, словно разом освободилась от оцепенения. Люди двигались группами то туда, то сюда, взволнованно сновали кругом, слышались возгласы в толпе, крики полицейских. Рихи упорно прокладывал себе дорогу, столкнулся с длинным парнем своего возраста, его больно стукнули под ребро, он сам толкнул кого-то, к несчастью, это оказалась пожилая женщина. Попал в группу мужчин, наседавших на полицейского, который отмахивался обеими руками. Потом Рихи вырвался из этой кучки народа, увидел, что отклонился слишком вправо, и изменил направление. Он продолжал толкаться и продираться сквозь толпу, пока не выбрался наконец на Виру; здесь было свободнее, и он сразу увидел фараонов, тащивших с собой задержанных. Рихи поспешил за ними. Он не один шагал вверх по Виру — за арестованными устремилась большая толпа, вся улица была черна. И то, что люди не струсили, еще больше воодушевило Рихи. Он подался поближе к тротуару, где свободнее было идти, прибавил шагу и на углу Мюйривахе догнал полицейских.
Теперь Рихи увидел, что всего арестовано четверо, нет, пятеро — одного сперва не было видно за полицейскими. Фараоны держали арестованных под руки с двух сторон, как будто вели опасных преступников, убийц, а ведь это были всего-навсего пришедшие на свое собрание безработные и рабочие. Четыре-пять полицейских составляли как бы охранный отряд, они держались между арестованными и толпой, которая не отставала ни на шаг. У полицейских поубавилось воинственности, они уже ни на кого не кричали, то и дело оглядывались назад, пыхтели и сопели, вполголоса торопили арестованных, чтобы те шли побыстрее.
Рихи подумал, что надо бы прорваться мимо полицейских и загородить им дорогу. Он попытался объяснить свой план другим, но те или не поняли, или внимания не обратили, во всяком случае, когда он попробовал сделать так, как задумал, за ним никто не пошел, Рихи ничего другого не оставалось, как снова присоединиться к толпе. Это его не огорчило, вовсе нет,— хорошо было уже то, что люди не расходились, их было несколько сотен, и все вели себя совсем иначе, чем всегда.
Даже когда полицейские повернули с улочки Старый рынок на Русскую улицу, народ не отстал. На углу Святодуховской их не пропустили, дорогу преградил цепь полицейских.
— Назад!
— Разойдись! Толпа смешалась. Полицейские орали все громче:
— Разойдись! Разойдись!
Из толпы послышались выкрики:
— Отпустите арестованных!
— Освободить невиновных! Рихи крикнул во все горло:
— Долой произвол!
Полицейских возгласы не смущали. Рихи с тревогой заметил, что они врезались в толпу и стали силой разгонять людей. Угрозы, удары, проклятия, стоны, ругань, жалобы — все вокруг смешалось. Вдруг Рихи вплотную столкнулся с рослым полицейским. Лицо у него было все в пятнах, он, видно, нервничал. Рихи тоже был взвинчен, наверно, еще сильнее, чем тот. Рядом какой-то бородатый старик упал, ударившись об угол дома, и остался лежать на тротуаре; его кто-то толкнул, полицейский, наверное. Рихи забыл о пятнистом фараоне, наклонился к лежащему, чтобы помочь ему подняться, но сам получил удар по затылку и отлетел к стене. Он быстро вскочил и оглянулся налитыми кровью глазами, готовый дать отпор. Но на него больше никто не нападал. Высокий молодой полицейский был уже далеко, он, войдя в азарт, грубо теснил людей, раздавая удары направо и налево. Другие фараоны тоже действовали силой, в воздухе мелькали кулаки и приклады карабинов, Черт, они бьют ружьями! За ту секунду, когда Рихн вскочил и огляделся, он увидел многое, но все словно проскользнуло мимо, остался лишь верзила полицейский, беспощадно избивавший всех, кто попадался под руку. Рихи, забыв обо всем, кинулся в свалку, уклоняясь от ударов, настиг полицейского и резко схватил за плечо. Тот потерял равновесие, шатаясь сделал несколько шагов и повернулся. Рихи снова стоял грудь с грудью против молодого верзилы, лицо у того было уж не пятнистое, а сплошь багровое. Полицейский что-то сказал, Рихи услышал лишь неясное злобное бормотанье, слов не разобрал. Увидев, что фараон замахнулся, Рихи быстро отпрянул, а когда кулак просвистел мимо его лица, изо всех сил ударил сам. Полицейский упал на четвереньки.
Рихи заметил, что толпа заметно поредела, что к нему бегут полицейские, и ждать не стал. За спиной у него раздавались свистки и окрики, но, к счастью, улица не была совсем пуста и преследователи то здесь, то там натыкались на мечущихся людей.
На углу Аптекарской опять столпились люди. Рихи радовался, что не все разбежались, что многие остались на месте, не дали себя запугать. Он и теперь не старался скрыться в толпе, нет, он остановился и следил исподлобья, что полицейские еще собираются делать. Он слышал вокруг взволнованные голоса, сперва не соображал, о чем идет спор, улавливал лишь отдельные слова, но понемногу до него дошел их смысл. Как только он понял, о чем идет речь, сразу согласился с теми, кто советовал идти на Вышгород. Ей-богу, если уж что-то предпринимать, так именно сейчас же идти на Вышгород. В Рихи словно влились новые жизненные силы, он с жаром уверял стоящих вокруг, что на Вышгород надо идти непременно. Ему казалось, что с ним соглашаются, и, чтобы все услышали и поняли, он крикнул:
— На Вышгород, братья рабочие!
О Вышгороде говорили теперь все. Сразу и двинулись. Не стали возвращаться по Русской улице обратно к Старому рынку, а поднялись по Аптекарской: через Пиккялг и Люхикеялг действительно скорее всего можно попасть на Вышгород. Рихи снова начал пробиваться вперед. Ему казалось, что он должен обязательно идти впереди, что это его долг. Пробраться вперед было нелегко, узкая и кривая Аптекарская улочка кишела народом, хотя часть людей разошлась. Но человек двести все же осталось, не меньше. Рихи хотелось бы, чтоб народу было больше: если уж идти, то идти так, чтобы Вышгород задрожал. Если б к ним присоединились еще люди, если б на Вышгород зашагали все десять тысяч безработных Таллина, весь трудовой народ, тогда бы действительно что-нибудь свершилось. Они свергли бы правительство, это уже была бы революция, они указали бы на дверь министрам, которые сейчас с ними и говорить не хотят. Рихард Хурт один раз в жизни стоял лицом к лицу с министром и теперь вспоминал о нем лишь с презрением. В первый раз министр экономики вообще не принял делегацию безработных, передал через подчиненных, что у него нет времени. Когда Плетерман заявил, что правительство должно все же побеспокоиться о судьбе десяти тысяч безработных, чиновник в ответ лишь пожал плечами. На другой день они почти силой прорвались в кабинет Циммермана. Тот сперва злобно на них уставился, потом рявкнул: «Уходите! Освободите мой кабинет!» Плетерман ответил чертовски удачно: «Мы пришли просить хлеба, а вы указываете нам на дверь!» Это еще больше взбесило министра. Он показал пальцем на Рихи и крикнул, что с таким молокососом он вообще говорить не будет. Хождение к министру экономики и президенту ничего не дало, к главе государства они вообще не попали, до разговора с ними снизошел только помощник государственного секретаря. Он, правда, не бранился, но всем своим поведением дал понять, что они — незваные гости, попрошайки. Еще до похода на прием к правителям Рихи был убежден, что просьбами ничего не достигнешь, что у буржуазии надо не просить, а требовать. И если они сейчас идут на Вышгород, то не лля просьб, а для борьбы. Пусть видят толстобрюхие, как народ умеет требовать. Рихи сказал это человеку, шагавшему рядом, и тот кивнул головой. «Вышгород надо разогнать»,— сказал человек, и Рихи в свою очередь кивнул головой.
На Ратушной площади толпа разделилась. Одни повернули по Булочному проходу, другие на Монетную, третьи — на узенькую боковую улочку Извозчичью. Рихи такое деление не понравилось, но уже ничего нельзя было поделать. Все произошло как-то само собой, тут каждый решал и действовал сам. На Длинной улице группы снова слились в общую толпу, всякое другое движение замерло.
По Пикк-ялг они подняться на Вышгород не смогли. Здесь тоже им преградила путь цепь вооруженных полицейских.
^- Черт!— громко выругался Рихи, Он слышал, что и другие ругались, выкрикивали насмешки, бранные слова по адресу фараонов, проклинали правительство. Чтобы отвести душу, он сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул. Перевел дух, крикнул еще: «Долой демократию штыков!» —и вдруг почувствовал свое бессилие. Все опять идет прахом. Арестованных они осво^ бодить не смогли, па Вышгород пройти не удастся, наверное, и другие ведущие туда улицы и проходы перекрыты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25