И правда, нас постигло бедствие, началось кровопролитие.
— Я тоже слышал про этот крест,— произнес отец.— Сам я ничего на небе не видел, кроме солнца, луны и звезд. Северное сияние тоже.
— Не говори,— возразил старый камнелом, бросил молоток на кучу щебня и стал искать по карманам курево.— Моя сестра из Пыльтсамаа в свой смертный час постучалась в дверь к сестре, которая живет в Нымме. Сестра из Нымме говорила, что, когда она услышала стук, открыла дверь и никого не увидела, сердце сразу почуяло беду.
Астраль снова заговорил:
— Большинство людей никогда не замечают своего астрального тела. Я сам раньше не верил. Душа — это все, это свет и истина, а тело — лишь пустая оболочка.
Отец, тоже закурив, усмехнулся:
— Оболочка-то оболочка, однако же она требует, чтоб ее кормили, одевали, чтоб крыша над головой была. Вот и становишься рабом своего тела.
Разговор оборвался. Краснолицый, бывший хозяин каменоломни, встал и начал лопатой сгребать щебень, Щебень надо было ссыпать в аккуратную кучу, чтобы приемщикам было удобнее ее измерить. Вчера он поленился это сделать, так, по крайней мере, он сам говорил. Или же и вправду дожидался снега, как утверждал в шутку. Краснолицый — Аннес про себя называл камнебоя Бывшим Владельцем Каменоломни или Краснолицым — все делал не торопясь, и все же именно из-под его молота выходило больше всего щебенки. Кроме того, он был неосторожен, вместе со щебнем преспокойно бросал лопатой и снег, даже не оглядевшись — нет ли где поблизости какого-нибудь надсмотрщика. «Так скоро не растает,— говорил он,— а если и растает, что с того. Меня обманывают, почему я не могу обмануть других? Разве меня и тут не обжулили: сплошной валун, а расценка никудышная! На свете все только и делают, что надувают один другого».
Молоток в руке Аннеса не отдыхал ни минуты, но куча щебня вокруг него росла медленнее, чем он ожидал. Так ему казалось. Но еще не вечер, не каждый же камень будет упорствовать. Интересно, какая у Астраля настоящая профессия? Или он вообще не рабочий, а чиновник, оставшийся без места? Тоже не очень-то много успевает, как видно, не привык держать в руках молот.
— Люди бывают всякие,— снова начал Астраль.— Один видит хорошо, у другого глаза ничего не различают. У одного слух как у кошки, другой совсем глухой. У кого какие внешние чувства, так он и воспринимает мир. Если бы все были глухие, способность слышать считалась бы чудом. Разумно ли сразу объявлять ложным то, что не все улавливают своими пятью чувствами? Сверхвосприимчивые люди, наделенные очень тонкими чувствами, замечают гораздо больше из того, что происходит вокруг нас и в нас самих.
— Мой дед умел толковать сны,— сказал Краснолицый.— Его слова всегда сбывались в точности. Деревенские бабы таскали ему всякое добро. Он, шельмец, иной раз еще и петуха разыгрывал, хоть самому уже восемьдесят стукнуло.
Аннес вставил и свое слово:
— Чудо — это все то, чего еще не умеют объяснить.
— Совершенно верно,— подтвердил Астраль.— Многие уже не соглашаются с той картиной мира, которую дают наши внешние чувства. Что кроется за видимым миром? Именно то, чего мы еще не знаем, и является определяющим. Истина — там, но это может понять только высший дух. Индийские йоги гораздо ближе к исти не, чем ученые умы больного Запада. Нам достаточно внешней истины, они ищут истину внутреннюю. Кроме того, они властвуют над своими чувствами, управляют деятельностью всех своих органов, чего не в состоянии делать наши прославленные врачи и ученые.
— Народные лекарства лучше всего,— заметил Краснолицый.
— Индийские йоги проходят сквозь огонь, дают себя зарыть в могилу глубиной в сажень на неделю и не задыхаются. Они могут даже подниматься в воздух. Все это проверили ученые и не обнаружили ни малейшего обмана.
Краснолицый опять вмешался:
— В Пайде живет кузнец, который берет рукой из горна докрасна раскаленное железо.
— Надо уважать такого человека, который умеет властвовать собой и который достиг ясности,— упорно развивал свою мысль Астраль.— А не стяжателей, собственников земель и домов.
— А сила и власть в руках тех, у кого земли и дома,— вставил отец.
— Эта власть и сила ничтожны. Действительная власть и сила — у тех, в чьих душах отражены истины необъятного мира. Истина — это внутренняя, а не внешняя сущность или явление.
Вспыхнул спор. Аннес был вынужден положить молоток, чтобы ничего не упустить.
Краснолицый. Истины вообще нет. Что ж это за истина, если я должен тут дробить камень за гроши?
Астраль. Погоня за деньгами и выгодой никогда не может быть истиной.
Краснолицый. А голод?
В его голосе появились злобные нотки, Астраль говорил с невозмутимым спокойствием.
Астраль. Хотя и вас и меня сюда пригнал голод, я должен все же сказать, что голодный человек легче находит истину, чем сытый. Только аскеты в состоянии воспарить мыслью над земными низинами. Святые всегда удалялись в пустыню и постились, когда приступали к осуществлению своего высокого призвания.
Отец. Тогда и мы скоро станем мудрецами. Постимся всю зиму.
Астраль. Счастье вовсе не заключается в набитом желудке. Человек должен сначала прийти к ясности в себе самом, только после этого он может приблизиться к истине.
Краснолицый. Чушь!
Отец. Для голодного человека поесть досыта-большое счастье.
— Все духовные силы и интересы человека должны быть сосредоточены на духовных целях,— стоял на своем Астраль.— Но если в нас властвуют эгоизм, заносчивость, жадность, тщеславие, страсти, злоба и всякие другие низменные побуждения, то мы не сможем подняться над грязью. Мы должны найти в себе высокую цель, свободную от личной корысти, и к ней направить все наши лучшие устремления. Это понимали и Будда, и Христос.
Краснолицый. Господи боже мой, ты, оказывается, верующий!
Аннес напряженно ждал, что ответит Астраль.
— Так, как понимает веру церковь,— нет. Но я твердо верю, что наряду с физическим миром существует духовный мир и причастность к этому миру решает все. Те, кто ставят своей целью накопление материальных благ, в конце концов не приходят ни к чему. Один задыхается в собственном жиру, другой теряет мир душевный ради славы, кто спивается, кто вешается из-за женщины.
Краснолицый не дослушал до конца, он схватил камнебойную кувалду и стал раскалывать большой валун. Этой громадины все избегали — казалось, одним молотом ее не одолеешь, будь человек каким угодно опытным и сильным. Тут нужен был бурав и порох или же клинья, клиньями тоже можно справиться с валуном. Краснолицый сперва раза два легонько стукнул по камню, как бы испытывая, какого сорта и нрава его противник. Потом повернул камень по-другому, еще примерился к нему несколькими легкими ударами и наконец хватил три-четыре раза изо всей силы. На первые удары камень только отзывался тонким звоном, потом звук изменился и великан развалился надвое.
— Черт! — выругался камнебой.
Аннесу показалось, что Краснолицый ругает не камень, который ведь его послушался, а низкорослого Астраля, верного себе, или же что-то совсем другое. В эту минуту Аннес почувствовал к Краснолицему нечто вроде симпатии, хотя тот и стал грубым. В Астрале Аннес не заметил ничего, что говорило бы о раздражении. То ли он научился у йогов искусству владеть собой, то ли просто привык, что над его взглядами издеваются.
В течение следующих нескольких часов разговаривали мало. Краснолицый только бранился, иногда плевался, он казался озлобленным и беспокойным. Астраль сосредоточенно долбил камни, с его лица не исчезала особенная мягкость, какая-то внутренняя озаренность. Или Аннесу только представлялась эта мягкость и внутренняя озаренность? Как бы то ни было, ему что-то нравилось в этом человеке, наверное, его уравновешенность и то, что он считал богатство и собственность пустым делом. Аннес мысленно вступил с ним в спор. «Я согласен с тем,— утверждал Аннес,— что человек должен найти для себя великую цель, свободную от личной выгоды, и посвятить себя этой цели. Я согласен, что счастье — не в сытом желудке. Но человек, стремящийся только к духовной свободе, оставляет свою физическую жизнь под властью других. Разве для духовной свободы не нужна свобода и в физической жизни? Пока мы будем вынуждены всю нашу энергию расходовать на то, чтобы добыть хоть сколько-нибудь еды, ничего из нашего духовного совершенствования не выйдет. Раньше тело, потом душа. Пусть сперва воцарится рай на земле, потом будет возможность развивать и духовную жизнь. Религия всегда была идеологией рабовладельцев».
Последнюю фразу Аннес не сам придумал, он слышал ее в учебном кружке на Тынисмяги !, где были такие же искусные ораторы, как Астраль, и даже более красноречивые.
Аннес представил себе также и ответ Астраля: «Лишь тот, кто познал смысл жизни, способен и изменить ее. Поэтому надо начинать с развития духовного». Но Аннес не хотел оставить последнее слово за Астра-лем. «Каждый человек должен развиваться духовно, но, выдвигая на первый план духовный мир, мы не должны закрывать глаза на бедствия мира физического. Только на почве свободного общества может взрасти свободный дух. В Индии существует учение йогов, браманизм, буддизм, но люди там разделены на к&сты. Высшие касты проповедуют аскетизм, низшие низведе-
1 На улице Тынисмяги помещался Таллинский союз молодых социалистов — молодежная организация, находившаяся под влиянием социал-демократов (соцев). (Примеч. переводчика.)
ны до положения рабов, а разве развитие духовных ценностей требует, чтобы одни были рабами других?»
Аннеса подмывало и в действительности вступить с Астралем в спор, но он и рта не раскрыл. В учебном кружке он тоже предпочитал слушать.
Аннес не заметил, когда ушел отец. Краснолицый тоже куда-то на время исчезал. Аннес стал снова замечать окружающее, только когда оба они возвратились.
— Хватит! — сказал отец.— Сгребем готовую щебенку в кучу — и шабаш.
Аннес не понял, что это значит.
— Дело такое, что работа прекращается,— добавил отец.
— Забастовка?
— Никакой забастовки. Городские власти сами прекращают работы.
Краснолицый сплюнул:
— Хитрые они, черти, хитрые. Испугались, что мы и впрямь объявим стачку.
Работу закончили быстро. Через полчаса щебень был, как полагалось, сложен в кучу и принят десятником. Плату они должны были получить в городе.
Один за другим безработные потянулись к станции. Ведь они теперь опять были безработными. Аннес подумал: «Дятлы с железными носами улетают прочь».
Рядом с Аннесом шагал Астраль. Его голова была на уровне плеча Аннеса.
Астраль оглянулся и произнес словно про себя:
— Бульвар Свободы.
На этот раз Аннесу показалось, что он вполне понял мысль Астраля. Он тоже обернулся, сплюнул и сказал:
— Бульвар Свободы.
РАЗГОВОР НА УЛИЦЕ
Аннес вздрогнул — кто-то сзади схватил его за плечо. И он тотчас же услышал:
— Стоп, молодой человек!
Резко и хрипло прозвучавший голос не был ему совсем чужим, в нем слышалось что-то знакомое. Аннесу показалось, будто человек, неожиданно его остановивший, умышленно изменил свой голос, поэтому Аннес и не смог сразу угадать, кто это. Во всяком случае, это наверняка свой парень, чужой не стал бы так дурачиться. Рука у него тяжелая и сильная — Аннеса держали крепко, он даже не мог бы повернуться. Аннес был уверен: услышь он хотя бы еще одно слово, тотчас же угадал бы, кто его остановил. Он пытался принять невозмутимый и небрежный вид, пытался показать, что его такими фокусами не смутишь и не испугаешь, и надеялся, что тот не заметил, как он, Аннес, вздрогнул.
Тут за спиной его раздался громкий смех, и Аннесу этого было достаточно. Ну конечно же это мог быть только Рихи, именно он, и больше никто! Даже еще не оборачиваясь, Аннес уже ни капли в этом не сомневался. Не сомневался, хотя, насколько он знал, Рихи должен был все еще сидеть на Батарейной.
Аннес не ошибся: перед ним действительно стоял Рихи, которого больше двух лет назад засадили в тюрьму. Значит, он уже на свободе? Господи, какая глупая мысль! Разумеется, на свободе, иначе он не стоял бы сейчас тут, широко расставив ноги, и не ржал бы как лошадь.
Казалось, Рихи ничуть не изменился. Таким же костлявым и угловатым он был всегда. И раньше в его теле не было ни грамма лишнего жира, одни только крупные кости, жилы и узлы мускулов. Кожа на лице, может быть, стала чуть бледнее. Но глаза смотрят по-прежнему остро и дерзко, их взгляд, точно бурав, впивается в тебя и вытаскивает на свет божий самое тайное, что скрывается в глубине души. Ворот распахнут, непокорная прядь выбилась из-под кепки, во всей осанке, как и раньше, что-то упрямое и вызывающее. Рихи, видно, ничем не сломить.
Аннес был обрадован тем, что Рихи остановил его, сильно обрадован: до ареста Рихи почти не обращал на него внимания. Аннесу хотелось бы сказать что-нибудь очень мужественное, а если не мужественное, то, по крайней мере, остроумное, но он смог только пробормотать:
— Здравствуй!
— Здравствуй, здравствуй!
Аннес уловил в голосе Рихи какую-то насмешливую нотку, Рихи смотрел на него с любопытством и как будто выжидающе. Аннес спросил:
.г- Где же ты теперь... вкалываешь?
Как только слова сорвались с языка, Аннес пожалел о них и почувствовал себя прескверно. Более идиотское начало для разговора трудно придумать!
— Я-то? То тут, то там, милейший молодой господин, то тут, то там, а в общем нигде.
Аннес понял, что Рихи в задиристом настроении. А когда Рихи так настроен, его лучше обходить подальше. Во всяком случае, так было раньше. Иногда Рихи мог быть самым распрекрасным парнем, необычайно душевным и внимательным, сочувствовал в беде и, если требовалось, готов был сразу помочь. Но чаще придирался, издевался, все высмеивал.
Сейчас в Рихи явно перевешивал насмешник, поэтому Аннес не нашелся что сказать. Охотнее всего он спросил бы, как было на Батарейной, но едва ли услышал бы вразумительный ответ. «Прямо-таки курорт! — ухмыльнулся бы, наверное, Рихи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25