(Примеч. переводчика.)
2 «Марксистское объединение трудящихся» — левая группировка, отколовшаяся от социал-демократической партии Эстонии (соцев). В 1935 году в Финляндии было достигнуто соглашение между Коммунистической партией Эстонии и «Марксистским объединением трудящихся» о создании единого фронта. (Примеч. переводчика.)
и, если оказывались вдвоем, всегда нарушали правила и уходили за пределы санаторного сада. Никакой определенной цели у них не было, они просто бродили кругом, пока не уставали или пока позволяло время. Чаще всего они выбирали дорожки, ведущие к Пяэскюла, где поблизости не было домов. От сосен, растущих на низких холмах, пахло смолой, над песчаными склонами дрожал нагретый воздух, и глаза Милли сияли в солнечном свете. Таких глаз Аннес никогда еще не видел. Карие глаза встречаются часто, у многих женщин карие глаза, но у Милли глаза были необыкновенные. Так казалось Аннесу. Они с Милли нарушали еще одно требование— не старались держаться в тени, даже не вспоминали об этом. Аннес жалел, что время прогулок ограничено, дольше всего разрешалось гулять после завтрака, но и тогда — не больше двух часов. По вечерам Милли никуда не ходила, жаловалась на усталость, и Аннес не настаивал. Зато после тихого часа она бывала бодра, почти всегда хорошо настроена, и они обязательно уходили, если не удавалось погулять еще до обеда. Они старались встречаться хотя бы раз в день.
Порой Милли (ее полное имя было Миральда, как у героини второго тома «Правды и справедливости» Там-мсааре) напоминала Аннесу Тийю. Не нынешнюю Тийю, капризную и заносчивую, а прежнюю. Иной раз Аннесу казалось, что прежней Тийи никогда и не существовало, что он просто выдумал ее себе такую. Что Тийя с малых лет была вздорной и взбалмошной девчонкой и чем старше становилась, тем хуже. В конце концов Аннес начинал спорить с самим собой и защищать свою Тийю. И Милли была похожа на ту Тийю, которую он защищал. Только более высокая и хрупкая. Аннес много раз спрашивал себя, не выдумывает ли он и Милли, такую Милли, какая ему нравится. И не мог себе ничего ответить. А, в сущности, не все ли равно — настоящая или выдуманная та Милли, с которой ему хорошо, к которой его тянет?
С Тийей у Аннеса порвались почти все связи. Встречаясь случайно, они иногда даже разговаривали, но очень редко. Обычно Тийя спешила или делала вид, что спешит, и Аннес ограничивался тем, что приподнимал шапку. Один раз, когда Тийя явно хотела ему что-то сказать, Аннес притворился, будто страшно торопится, хотя времени было сколько угодно. Так их дружба и кончилась. Аннес боялся, что с Милли может получиться то же самое. Как будто тень Тийи зорко следила, чтобы Аннес ни с какой другой девушкой не чувствовал себя счастливым.
Иногда они с Милли целовались. И почти всегда начинала Милли.
В первый раз это произошло как-то странно. Они шли обычной дорогой и спорили насчет гриба, который недавно видели: Аннес называл его губчатым грибом, а Милли уверяла, что это боровик, хороший съедобный гриб. Вдруг Милли остановилась, повернулась к Анне-су, положила руки ему на плечи, откинула голову назад и закрыла глаза. У Аннеса сердце забилось часто-часто, мыслей словно не стало, он двигался как во сне. К счастью, он все же догадался обнять Милли, она прильнула к нему, и это окончательно привело его в смятение. Он прижался губами к губам девушки, полураскрытым, теплым и мягким, чуть трепещущим. Впрочем, трепет он, возможно, придумал позже. Они целовались долго, Аннес не в силах был отпустить девушку, и она не отстранялась. Ее веки были все время опущены, только раз она открыла глаза, словно подернутые туманом, и тотчас же опять закрыла. Они целовались, пока не устали, Аннес ощущал сквозь платье жар ее тела, девушка горела как в лихорадке. Наконец он разжал объятия. Милли как будто сразу переменилась. Она зашагала дальше и спросила, слышал ли Аннес оперу «Богема». Аннес ответил, что слышал, и тут же забыл о ее вопросе, он все еще был под впечатлением поцелуев. Ему хотелось снова обнять Милли, но он не решился — так она вдруг изменилась.
Аннесу почти никогда не удавалось угадать настроение Милли. То она вдруг обижалась, если Аннес пытался обнять ее, то, пройдя несколько десятков шагов, сама льнула к нему и тянулась поцеловать. Чем чаще они целовались, тем сильнее загорался Аннес. Иной раз девушке приходилось силой вырываться из его объятий, но и тогда она сердилась недолго.
А потом Аннес не видел Милли несколько дней. От ее соседки по палате он узнал, что у Милли поднялась температура и врач уложил ее в постель. Обострение болезни Милли встревожило Аннеса. Из разговоров он знал, что у туберкулезных больных иногда неожиданно скачет температура, что это вовсе не означает резкого ухудшения, что ничего особенно опасного тут нет. И все же он рисовал себе самое худшее. Он охотно навестил
бы Милли, но мужчинам запрещалось входить в женское отделение. Аннес бранил себя трусом за то, что не осмеливался ни нарушить правило, ни попросить разрешения, называл себя бесчувственным чурбаном, которого ничуть не трогает несчастье друга. В мыслях Аннес называл Милли своим другом, а оставаясь один в тихий час, задавал себе вопрос: может ли вообще женщина быть другом мужчины? Целует ли она своих друзей? Когда женщина становится близка с мужчиной, происходит что-то совсем другое. Или же они окончательно ссорятся. С Тийей они поссорились после того, как стали настолько близки, насколько это вообще возможно между мужчиной и женщиной. Вначале они были так влюблены друг в друга, что забывали все вокруг. Они потихоньку забирались на чердак — больше им негде было встречаться. И вдруг Тийя резко отшатнулась от него. Аннес не мог понять, за что Тийя его возненавидела: казалось, она его даже презирает. А ему Тийя стала бесконечно дорога. Так Аннес ни к чему и не пришел в своих раздумьях.
И еще Аннесу казалось, что у него холодное сердце, что он бессердечен. Он, правда, скучал по Милли, по их прогулкам, но, если ему случалось чем-нибудь заинтересоваться, Милли отходила на задний план. После тихого часа он теперь играл в карты, чаще всего в бридж: бриджем увлекался главный кондуктор Брант и вечно искал четвертого партнера. Аннес играл не хуже, чем обычно, а должен был бы, по его собственному мнению, играть хуже, если бы Милли для него что-нибудь значила. Между тем каждый его ход был продуманным, игра — точной, все пятьдесят две карты великолепно запоминались. В шахматы Аннес проигрывал Бранту, но проигрывал он и раньше, до Милли; от Бранта все получали мат.
Аннес подружился с новым больным, который выглядел даже более здоровым, чем он сам. Это был подмастерье пекаря, звали его Харальд Пую. Жизнерадостному парню не сиделось на месте. На следующий же день он позвал Аннеса с собой в Нымме выпить по стопке. Аннес был равнодушен к водке, никогда еще пьяным не напивался, но, если приглашают, неудобно в первый же раз отказываться. Пую держал себя в ресторане свободно, подошел к стойке как свой человек, попросил налить две по двадцать пять и пододвинул Аннесу одну из них. Пую, наверное, опрокинул бы рюмку просто так, но Аннес захотел показать, что знает по-рядок, и попросил два бутерброда с килькой. Вместе о бутербродами им подали ножи и вилки, и хотя Аннесу, показалось странным есть бутерброд ножом и вилкой он храбро за них взялся. В санатории он усвоил и кое-что новое по части застольного этикета.
После двух посещений ресторана карман у Аннеса опустел и пропала всякая охота ходить в Нымме. Раз в неделю Пую исчезал на ночь, возвратясь, говорил о женщинах и удивлялся, как это Аннес может так спокойно обходиться без женщин.
— А может, у тебя с Милли что-то есть? — допытывался Пую.— Милли — девчонка что надо, больная, правда, а так ничего, подходящая. Если еще не начал, не зевай.
Аннес покраснел.
— Ты, видимо, еще ее и не трогал,— болтал Пую.—-Я в твоем возрасте тоже был дураком. Бабы не терпят, когда только вздыхаешь, их надо сразу хватать руками. Хоть сначала и упираются — иная целую ночь фокусы строит, — в конце концов сдаются как миленькие.
Аннесу не нравились разговоры Пую, но как-то неудобно было сказать, чтобы он перестал.
— А уж если разок ее заполучил, дальше пойдет как по маслу. Бабы страшные сластены. Девушки — те, конечно, стыдятся и боятся, с ними больше возни, чем удовольствия.
Тут Аннес не выдержал:
— Иди ты ко всем чертям!
Пую оказался покладистым парнем.
— Извини, я не знал. Я уважаю порядочных людей. Пошли сыграем в крокет.
Крокетная площадка была свободна, и они начали играть.
Выяснилось, что Пую вообще не умеет обращаться с крокетным молотком. Аннес еще мальчишкой в летней колонии гонял крокетные шары, он знал правила игры, и иногда его удары получались очень меткими. Но сегодня он играл из рук вон плохо, Пую не был достойным противником, да и возбуждение у Аннеса еще не улеглось.
Милли застала их за игрой.
Аннес заметил, как Пую следил за ним и Милли, но решил не обращать внимания. Даже не стараясь скрыть свою радость, он подошел к девушке:
— Привет освобожденной узнице!
— За те дни, что сидели в кутузке, вы стали еще красивее,— проговорил Пую, кланяясь Милли.
Аннес не поверил своим глазам: банальный комплимент Пую явно понравился Милли.
На этот раз с прогулкой ничего не получилось. Милли сказала, что должна быть очень осторожна. Только на третий день она решила, что может немного пройтись.
На холме, где виднелась оставшаяся со времен мировой войны железобетонная площадка для дальнобойной пушки, Милли остановилась и повернулась к Ан-несу. Обняв девушку, Аннес почувствовал что-то совсем новое. Никогда еще он не ощущал к Милли такой нежности, она стала ему вдруг во сто крат дороже. Аннес медленно склонился к ее лицу. Он не успел еще прижаться губами к губам девушки, как она открыла глаза и шепнула:
— Что с тобой?
Аннес молча поцеловал ее. Потом он взял Милли на руки. Милли, как ребенок, обхватила руками его шею и прислонилась головой к его щеке.
Аннес уловил легкий запах табачного дыма.
— Ты куришь? — спросил он с изумлением.
— Да, изредка,— призналась Милли.— Сегодня курила с твоим приятелем.
Аннес встревожился.
— С кем?
— С Пую.
Аннес опустил Милли на землю. — Тебе тяжело?
— Нет.
— Почему же ты опустил меня?
Аннес промолчал: не мог же он сказать, что из-за Пую.
— Ты не хочешь, чтобы я курила?
— Те, кто курят, с другими не считаются.
— Ты мне так и не ответил.
— Я не могу тебе ни разрешать, ни запрещать.
— Тебе неприятен запах дыма?
— Раньше ты не курила.
— Не курила, если знала, что пойду с тобой.
— А сегодня не знала?
— Когда курила, не знала. Думала — пойдем только завтра.
— Почему же ты все-таки пошла?
— Ты так мило пригласил.
— Лучше, если б ты меня не послушала.
— В другой раз после курения не пойду. На это Аннес ничего не смог ответить. Несколько минут шли молча.
Потом Милли опять остановилась.
— Возьми меня снова на руки. Аннес повиновался.
Милли прошептала:
— Поцелуй меня. Аннес поцеловал. — Пусти меня.
Аннес сделал, как его просили. Милли вздохнула:
— Запах дыма все испортил.
— Может быть.
— Если бы ты тоже курил, тогда было бы все равно.
— Что же мне — начать курить?
— Из-за меня не стоит. Делай что хочешь. Если хочешь — кури.
— Ты тоже кури хоть каждый день и с кем хочешь.
— Я курила и с господином Югапуу, но он какой-то придурковатый.
Аннес ничего не сказал.
Прошло два дня. Вечером Милли сказала:
— Приходи ко мне сегодня в гости. Ночью. Аннес посмотрел на нее с изумлением.
— Мою соседку по комнате отпустили на сутки домой. Я одна. Буду тебя ждать после двенадцати. В дверь не стучись, никто не должен знать, что ты пришел.
Милли говорила об этом так просто и естественно, словно звала Аннеса на обычную прогулку. Потом прошептала:
— Я уже два дня не курила. И ушла.
Аннеса охватило волнение. Он не мог ни о чем думать, кроме Миллиного приглашения. Вечером он не присоединился ни к одной из компаний, отказался от крокета и партии в бридж, попытался читать, но ничего не получилось. Ничто его не занимало, он нигде не находил покоя. Он даже боялся этой ночи, боялся того, что может произойти. PI в то же время Аннес чувствовал, что ни старшая сестра, ни сам главный врач не смогли бы помешать ему пойти к Милли. Он влезет хоть через окно, если врачи и сестры будут дежурить в коридоре. Тийя никогда его так не волновала, хотя к ней его тянуло, может быть, даже сильнее. С Тийей они оба теряли голову, они не целовались, не говорили нежных слов, вообще не разговаривали — у них не было для этого ни времени, ни места, на чердаке им приходилось, не выдавая себя ни единым звуком, чтобы не услышали жильцы. В первый раз сблизились они в лесу, вышло как-то само собой, оба они были испуганы J разочарованы. Но их влекло друг к другу, они в течение нескольких месяцев при малейшей возможности потихоньку забирались на чердак, словно играя в какую то таинственную и увлекательную игру. Тийя не проси; взять ее на руки или поцеловать, Тийя никогда не на него таким взглядом, как Милли, с Милли них совсем другие отношения. Аннеса еще никто никогда так не приглашал, и он боялся, что не сумеет вест себя как следует. Отдает ли вообще Милли себе отче, сознает ли, что она делает? Хочет ли Милли его; мужчину или она просто с ума сошла? И ее курение — тоже сумасшествие, она ведь больна; ее состояние гораздо тяжелее, чем у пего, Аннеса. Врачи рекомендую легочным больным бросать курить, а Милли курит санатории! Милли иногда как безумная, безумие и сегодняшняя ночная затея. Он обязан был отказаться, отказаться ради самой Милли, он ведь может ее скомпрометировать, может причинить ей вред, больные должны беречься. Он и Милли уже не дети, они не должнм играть с огнем. Но если это у Милли не только порыь, увлечение, а что-то гораздо большее? Этого большего Аннес и боялся, и жаждал. Впервые Аннес спросил себя — любит ли он? Думая о Тийе, Аннес не анализг-ровал своих чувств, он просто тосковал по ней, страдав, когда девушка от него отвернулась, и мучился этим д » сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25