Но на посту смеяться нельзя. А на башне делай что хочешь, никто не видит и не слышит... Крышу уже кончаете?
— Дня два-три еще пройдет, сейчас начинаем обмерять.— Аннес нашел подходящий момент, чтобы объяснить, почему он сидит здесь наверху.— Жду своего напарника.
— Вы всегда работаете по двое?
— Нет, не всегда, но обмерять одному нельзя.
— Ну да, один должен держать ленту.
— А у вас порядок строгий?
— Как в Выборгской школе. Все время ходи по струнке. Увольнительные дают, как милость божью, Мне-то все равно, город чужой. Ты в Падизе бывал?
Аннес кивнул. Он ответил бы утвердительно, даже если бы о Падизе и понятия не имел: капрал ему нравился.
Капрал был явно доволен.
— Монастырь знаешь? Наша усадьба — от монастыря в сторону моря. Километрах в четырех. За покосом начинается большое болото, земля не бог весть какая.
Место низкое, сырое. Сколько ни копай канавы — толку мало. Болото наступает.
— Лишняя влага и камни на полях — для земледельца сущее наказание,— заметил Аннес.
— Откуда ты знаешь, ты же городской парень?
— Велика ли наша Эстония.
— Посмотришь с башни — все ж таки порядочный кусок земли. А то, чего не видно, еще в десять или в сто раз больше.
— Кусок-то кусок, но не такой уж большой, чтобы не знать, как где народ живет.
— Я, например, не знаю, как ты живешь. Наш полковник знает, он живет в городе.
— Он, кажется, из деревни. Сын богатого хуторянина.
— Откуда ты и это знаешь?
— Читал где-то. В газете, что ли, уже не помню.
— А про нашего капитана тоже что-нибудь знаешь?
— Едва ли. Как его фамилия?
— Энгельман. Юлиус Энгельман. Свинья, а не человек.
— Почему свинья?
— Сифилисом болен, падаль.
— Это еще не значит, что свинья.
— Сифилисом болен и к мальчикам пристает.
— Ну тогда, конечно, свинья.
— Я и говорю.
— О таких вещах нигде не пишут.
— Еще бы. А ты знаешь, что за вами следят?
— Это еще зачем? — спросил Аннес и насторожился.
— Рабочие — неблагонадежный элемент. Когда вы вечером расходитесь по домам, какой-то в штатском обшаривает все углы на чердаках.
— Ты тоже считаешь, что мы неблагонадежные?
— Раз начальство говорит, надо верить.
— Начальство может ошибаться.
— Когда отслужу срок, тогда смогу думать так, как ты. А сейчас нельзя. Сейчас должен думать так, как начальство.
— Тогда лучше бы тебе со мной не разговаривать.
— Я с тобой говорю с ведома начальства. Капитан послал меня сюда — вроде бы проверить. Что ты здесь делаешь.
Такого оборота дела Аннес не ожидал.
— Покажи, что у тебя за бумажка. А-а, план крыши,— сразу сообразил капрал.— Так я ему и скажу. До свидания.
Он встал и собрался уходить.
В дверях караульного помещения стоял офицер и смотрел вверх.
— Уже ему, свинье, не терпится,— буркнул капрал через плечо.
Теперь только появился Пээтер.
— Никак не мог найти рулетку,— оправдывался он уже издали.— Теодор засунул ее за ящик с гвоздями. Как же еще она могла туда попасть, утром валялась на окне.
Капитан Юлиус Энгельман по-прежнему смотрел вверх.
Когда они собрались начать обмер, Аннес увидел, что с запада и правда надвигаются тучи.
Он выпрямился во весь рост и зашагал вдоль гребня крыши.
ТИЙЯ
Аннес, сидя за столом, читал: «Для диалектического метода важно прежде всего не то, что кажется в данный момент прочным, но начинает уже отмирать, а то, что возникает и развивается, если даже выглядит оно в данный момент непрочным, ибо для него неодолимо только то, что возникает и развивается. Вся природа, говорит Энгельс, начиная...»
В эту минуту в дверь постучали.
Аннес, откинувшись на стуле, крикнул:
— Войдите!
Так он привык с малых лет. Кто там стоит за дверью — он не задумывался. Наверное, кто-нибудь из соседей пришел попросить спичек или просто поболтать. О том, какие меры намечаются на Вышгороде, будет война или нет, как удалось бежать Рею, почему, когда повышали заработную плату, не сказали, что повысятся также и цены, и так далее. Хотя говорят о Вышгороде, но имеют в виду не только Совет Народных Комиссаров, но и Центральный Комитет, который помещается не на Вышгороде, а на Тынисмяги, в зданиях, построенных в тридцатые годы на углу улиц Тынисмяги и Туви и предназначавшихся под жилье. Стучаться мог и владелец дома, который, тревожась о судьбе своего имущества, все допытывается, не будет ли изменен закон о национализации. По закону дом оставлен ему, жилой площади оказалось на девять или десять квадратных метров меньше, чем предусмотрено минимальной нормой для национализируемых домов. Но закон могут изменить, всякая власть меняет свои законы, ничего удивительного, если и советская власть так поступит,— так рассуждает хозяин дома. А может быть, ребята из нижнего этажа позовут его, Аннеса, играть в шахматы: парни никак не могут примириться с тем, что он им ни разу не проиграл. Швея из соседней квартиры пыталась намекнуть Аннесу, что ему не пристало возиться с мальчишками, пусть подумает о том, кто он теперь такой! Аннес не обращал внимания на подобные советы, он не считал себя каким-то важным деятелем. Да и будь он таким, он с удовольствием играл бы в свободное время в шахматы. Но в том-то и беда, что времени нет. Его рабочий день становится все длиннее, закончив работу, он спешит в школу, сейчас ни в коем случае нельзя прерывать учение. Аннесу запали в душу слова Ленина о том, что коммунистом может стать только тот, кто обогатит себя всеми знаниями, выработанными в прошлом. Аннес не хотел быть пустым горлодером, их и без того развелось слишком много.
Аннесов возглас «войдите!» прозвучал, может быть, даже сердито, он терпеть не мог, когда его отрывали от книг. Родители и сестра старались в вечерние часы ему не мешать; сегодня Аннес тоже заметил как бы мимоходом, что должен учиться. На этот раз он слегка приврал: он не взялся за обычные учебники, а углубился в Краткий курс истории партии. Эту книгу он читал с особым интересом, прямо с увлечением, —- с такой жадностью слушает ребенок сказку о сером волке, который только что проглотил Красную Шапочку.
Аннесу пришлось крикнуть еще раз, и теперь в его голосе уже ясно звучало недовольство.
Дверь открылась, и в комнату вошла молодая женщина, Тийя.
Тийя.
Аннес мог ждать кого угодно, только не Тийю. Взрослой он видел ее только один раз, больше двух лет назад, когда она разыскала его, чтобы расспросить о Рихи. А он по-прежнему часто думал о Тийе, слишком часто, она словно пустила корни в его душе. Так считал сам Аннес. Даже Милли не смогла вытеснить Тийю из его сердца. Может быть, и смогла бы, если б осталась жива,— кто знает. А вот Алиса, которая иногда его навещает, совсем не смогла заслонить Тийю. Алисе все равно — были раньше у Аннеса девушки или не было вспоминает он о ком-нибудь или нет. Алиса готова выйти за него замуж, но Аннес не может себе представить, как он смог бы вечно жить с Алисой. Несмотря ни на что, она осталась для него чужой и далекой. Именно чужой. Женщина должна быть мужчине другом, может быть, прежде всего другом, а потом уже любовницей, или же вместе — и другом, и любовницей, но не только партнершей в постели. Так думал Аннес. Тийя была его другом, добрым другом стала и Милли; а Алиса в первый же вечер устремилась целоваться, они просто не успели стать друзьями — Алиса поспешила раздеться. Появись сейчас в дверях Алиса, Аннес не был бы удивлен, она часто приходила, не условившись заранее. Но появление Тийи его изумило. Кто угодно, только не Тийя! И все же в комнату вошла именно она.
Аннес вскочил из-за стола, ему было неловко, что он не пошел открыть дверь, что голос у него был откровенно сердитый, что он даже не счел нужным крикнуть «пожалуйста!». Аннес вскочил и в два шага оказался около Тийи — комната была небольшая.
— Здравствуй! — Он протянул руку и признался: —Тебя я не ждал. Извини, что я немножко смущен,— К счастью, он догадался добавить: — Такой приятный сюрприз!
— Здравствуй!— Тийя протянула руку, маленькую, белую и нежную. Аннес успел заметить, что ногти у нее покрыты темно-красным лаком.
— Откуда же ты мог знать, что я приду,— произнесла Тийя, как бы оправдывая Аннеса.
Аннес засуетился.
— Пожалуйста, сними пальто,— кинулся он помочь гостье.
— Спасибо,— согласилась Тийя. Аннес повесил пальто на вешалку.
— Садись, пожалуйста,— указал он на диван.
В квартире Аннеса было мало мебели. Да здесь и на поместилось бы много вещей — квартира его состоял из одной-единственной комнаты с плитой. У стены стоял диван, который Аннес Купил год назад, когда первый раз в жизни всю зиму получал жалованье. Между диваном и печью как раз помещался столик с радиолой «Рэт», купленной в рассрочку. У другой стены стоял квадратный стол для занятий. Аннес собирался купить настоящий письменный стол, денег у него теперь было достаточно, но времени не хватало, учение отнимало каждую свободную минуту. Узкая этажерка с книгами, стул и табурет — вот и все. Поэтому Аннес не мог предложить Тийе другого места — только на диване. Сам сел на стул, который пододвинул от стола к дивану. Тийя сказала:
— Здесь раньше жили Бергманы. А еще раньше Ялаки.
Конечно, Тийя это знала, она ведь жила когда-то в этом доме. Только в другом конце коридора.
— Нам стало тесно в одной комнате,— пояснил Аннес.— Я перебрался сюда год назад.
— Кто теперь живет в нашей квартире? — спросила Тийя.
— Одна женщина с шестилетним сыном. Ее зовут Эхала — имя переделано на эстонский лад.
— Я не верила, что ты по-прежнему живешь здесь,— продолжала Тийя.— Думала, вы уже переехали в центр, в большую квартиру. Ты же теперь важное лицо.
Это могла быть и лесть, и колкость. Тийя, как видно, осталась прежней.
И красива она была по-прежнему, даже красивее. Аннесу вспомнилось, что некоторые обманутые в своих надеждах парни, на которых Тийя не обращала внимания, уверяли, что у нее кошачья мордочка. По мнению Аннеса, они это выдумали со зла. Даже когда Тийя была маленькой девчонкой, у нее не было ни круглого лица, ни косых глаз, только длинные-предлинные ресницы. Длинные ресницы и большие голубые глаза —ITO же тут похожего на кошку? Тийя все так же стройна, на ней лимонно-желтое платье, видимо, совсем повое, может быть, даже с иголочки. Из-под шляпы выбивались свежезавитые локоны. Аннес считал себя настолько осведомленным в таких вещах, чтобы это заметить.
— У тебя по-прежнему острый язычок,— улыбнулся Аннес. Что ему еще оставалось?
— Нет, ты действительно большой человек.— Тийя взглянула ему прямо в глаза. Взгляд ее и сейчас волновал Аннеса. Потом Тийя опустила глаза, и Аннес опять с восхищением посмотрел на ее длинные реснищ. Ресницы и брови у Тийи были подкрашены. Она еще в последнем классе начальной школы начала красить брови перед школьными вечерами. И щеки она тогда красила, сейчас Аннес этого не замечал. Только намазана кремом и напудрена. И губы чуть тронуты помадой. Внешне Тийя выглядела выхоленной и изящной дамой общества.
— Да никакой я не большой человек,— возразил Аннес. Это вообще устарелое понятие. Теперь...
— Теперь каждый гражданин — большой человек! — подхватила Тийя.
Так и жжет, точно крапива, колется, как еж!
— У тебя прекрасный вид,— сказал Аннес.
— Нарядилась для тебя.
Опять Аннес не понял, лесть это или шпилька. Наверное, шпилька.
— Да и что здесь странного,— продолжала Тийя, положив ногу на ногу, так что колено выглянуло из-под платья.— Все женщины украшают себя, чтобы понравиться важным деятелям. А ты против?
— Перестань дразниться,— попросил Аннес, по-детски надув губы и сложив руки.
— А зачем ты сказал, что у меня прекрасный вид?
— Я тебе это говорил еще десять лет назад. Тийя покраснела, Аннес это ясно видел.
— Десять лет назад ты не умел говорить комплименты.
— Вспомни, Тийя! Я клялся тебе, что ты самая красивая, самая милая на всем свете.
— Я помню все, что ты мне говорил. «Самая милая» - ты и правда сказал когда-то на чердаке.
— Это мои самые прекрасные воспоминания,— признался Аннес.
Тийя опять покраснела.
— Ты хотел бы, чтобы у нас опять так было? — тихо спросила она.
Аннес старался поймать взгляд Тийи. Он волновался, думая, что надо бы сесть с Тийей рядом на диван может быть, она даже ждет этого. Иначе почему бы она так спросила? Без причины так не говорят. Внутренний голос, правда, подсказывал Аннесу, что едва ли Тийя явилась его обольщать, наверное, у нее на душе что-то более серьезное. Но Аннес не послушался этого голоса, ему хотелось по-своему понять последний вопрос Тийи,, Самое правильное было бы сесть с Тийей рядом и привлечь ее к себе — может быть, она этого и ждет.
— Да, хотел бы,— сказал Аннес, весь напрягшись от волнения, готовый в любую минуту обнять ее.
— А я не хотела бы, дорогой Аннес. Не смотри на меня так. Я не хочу. Мы с тобой забирались на чердак, это было так невинно и мило. Мы тогда еще ничего не знали, мы были детьми. Ты был хороший, Аннес, лучший из всех, кого я тогда знала. Сиди спокойно на своем стуле, не порти то, что было так чудесно. Не знаю — то ли я повзрослела раньше тебя, то ли боялась что со мной будет так, как с сестрами, но я чувствовала, что нам нельзя продолжать. Ты не понимал этого, ты думал, что у меня просто появился какой-то новый парень, что мальчишки вскружили мне голову. И еще ты думал, что я кокетка, заносчивая, самоуверенная и... распутная. Несколько лет ты не оставлял меня в покое, мне иногда приходилось прятаться от тебя, я просила сестер говорить, что меня нет дома. Я даже плакала из-за этого, мы ведь были друзьями, меня тянуло к тебе, Я боялась тебя, как никого другого из парней, хотя они все были хуже тебя.
Аннес принужденно улыбнулся:
— Ты и сейчас меня боишься.
Ему казалось, будто Тийя его обманула, будтс что-то обещала и тотчас же отняла.
— Конечно, боюсь,— призналась Тийя. Я сама виновата. Я не должна была приходить и говорить так, как я говорила. Ты славный, ты друг, которому я впол-не доверяю, но сейчас ты...
Тийя не договорила.
Аннес встал. Он не владел собой, он чувствовал, что сейчас может совершить какой-то некрасивый поступок, но был не в состоянии держать себя в рамках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25