Сделав несколько шагов, он остановился перед Тийей и спросил резко:
— Зачем же ты тогда пришла?
Он тотчас же раскаялся в своей грубости, но сказанного не вернешь
Большие глаза Тийи еще расширились, в них мелькнул испуг, взгляд ее потемнел, и когда Тийя, поднявшись, стала перед Аннесом, он прочел в ее глазах только презрение. Он быстро шагнул к ней, обнял за плечи, нежно прижал к себе и, не осмеливаясь взглянуть ей в лицо, прошептал на ухо;
— Прости меня.
Тийя не отстранилась, она стояла, как неживая, опустив руки, зажав в левой руке сумочку.
Аннес не решался шевельнуться, не знал, что ему делать Он жалел о своем поступке и боялся, что уже ничего не удастся исправить.
Они долго стояли так, потом Тийя прошептала:
— У меня есть ребенок. Я пришла ради ребенка. 'Меньше всего мог Аннес ожидать таких слов. Хотя
он и не понял всего, что крылось за этими словами, оч почувствовал, что Тийю тревожит что-то важное, для нее имеющее огромное значение. Тийя пришла не из-за пустяков, не для того, чтобы возобновить их давние отношения, как он хотел бы думать в своем мужском эгоизме. Это все Аннес теперь сознавал с полнейшей ясностью и еще больше стыдился своего поведения.
— Сын или дочь? — спросил он поспешно.
— Дочь. Рийна.
— Поздравляю. Сколько ей лет?
— Недавно исполнилось два года.
— У тебя есть ее фотография?
Тийя стала рыться в своей коричневой сумочке. Ее глаза как будто потеплели, и у Аннеса чуть-чуть отлегло от сердца.
Вот, пожалуйста,— протянула ему Тийя фотографию размера открытки.
На Аннеса глянуло личико большеглазой девочки. На голове ее топорщился хохолок вьющихся волос.
Потом Тийя показала снимок, на котором ее дочка была еще в пеленках.
Аннес рассматривал фотографии по очереди — долго и внимательно. Не для того, чтобы понравиться Тийе и загладить свою грубость, нет. Держа в руках снимки Тийиной девочки, он испытывал совсем особенное чувство, чувство умиления и грусти. Яснее, чем когда-либо раньше, он понял: что-то ушло навсегда. Тийя — жена другого человека, мать ребенка этого другого человека. Их детство давно миновало, их молодость уходит, они с Тийей стали взрослыми, но, повзрослев, стали и чужими друг другу, даже от дружбы ничего не сохранилось, хотя он, по словам Тийи, был славным парнем. Почему они не смогли остаться друзьями, почему все обернулось так странно?
Аннес отдал Тийе снимки.
— Хорошенькая малышка. Твои глаза, большие.
— А рот отцовский. Правда, рот как у отца?
Аннес удивленно взглянул на Тийю. Откуда ему знать, чей рот у девочки? Он никогда не видел мужа Тийи, даже не знает, кто это.
Рот как у Рихи. Рийна — дочь Рихи. Поэтому я и назвала ее Рийной. Не могла же я окрестить ее Рихардом, она же не мальчик. Мальчика я назвала бы Рихардом, хотя это имя сейчас не так модно, как Рийна.
От изумления Аннес не мог произнести ни слова. Это был самый большой сюрприз, какой Тийя ему преподнесла. Одна неожиданность за другой. Он знал, что Тийя встречается с Рихи, хорошо помнил, как Тийя приходила, чтобы расспросить его о Рихи, но их брак был для него совершенной новостью. Аннес понял, что сказала Тийя, однако ее слова порождали много новых вопросов. И совсем уже не понимал Аннес, зачем Тийя сегодня пришла к нему и стала все это рассказывать. Когда же они успели пожениться?
— Ты, может быть, снова присядешь? — обратился Аннес к гостье.
— Спасибо. Тийя села.
Аннес радовался, что Тийя осталась, радовался несмотря ни на что. Он сел рядом с Тийей, без малейшей задней мысли.
— Покажи мне снимки еще раз. Тийя охотно дала их ему.
— Ей-богу, рот как у Рихи,— заявил Аннес, хотя в пухлых губках Тийиной дочки трудно было угадать сходство с большим, зачастую иронически скривленным ртом Рихи.
— Иногда она так вз1лянет — ну совсем как Рихи, Аннес ничего не смог ответить.
— Я могла бы сделать аборт, — заговорила Тийя.— Сестры советовали, а мать прямо требовала, но я не захотела. Хорошо, что я уже сама зарабатывала. Родители сказали, что на моего выродка не дадут ни цента. И не дали бы. Нет, тут я, наверно, к ним несправедлива, они иногда предлагают, но я не беру... Сестры очень любят Рийну, моя старшая сестра замужем, но детей иметь не может. Я не боялась аборта, я хотела ребенка от Рихи. От тебя я боялась иметь ребенка, от тебя я сделала аборт.
Аннес испугался. Что такое Тийя говорит, что все это значит? Этого быть не может, Тийя просто шутит, опять хочет уколоть. Тийя осталась прежней, что с того, что у нее внешность изящной дамы, что с того? Но такими вещами шутить нельзя, даже заносчивой и язвительно Тийе.
— Мне было пятнадцать лет, Аннес, я страшно боялась умереть, но еще больше боялась родить,— продолжала Тийя.— Что бы мы стали делать с ребенком, Аннес, мы же сами были еще детьми. Я тебя не виню, я тебя никогда не обвиняла, ты был такой же глупый, как и я. Даже еще глупее. Мы не думали о последствиях, мы играли, какое же я имела право упрекать тебя... Сестра свела меня к подпольной акушерке, матери я не осмелилась сказать ни слова. К счастью, она как раз работала в ночной смене, а утром я наврала, что слепая кишка ужасно болит, мать поверила. Да это и не было так страшно... Нет, конечно, было и противно, и больно, U страшно, чего я буду тебе врать. Из-за вас, мужчин, всем женщинам приходится ужасно страдать... Больше всего я боялась двух вещей: что я истеку кровью и что у меня больше никогда не будет детей.
Аннес не видел глаз Тийи, она смотрела вниз. Тийя все время поглаживала сумочку у себя на коленях, точно это был живой котенок. Девчонкой Тийя была помешана на котятах, она баюкала их, как младенцев, часто бегала с исцарапанными руками. Аннес теперь верил, что Тийя не шутит, и ему было жаль ее. В то же время он чузствовал себя виноватым перед Тийей, бесконечно виноватым. Тийя словно выросла в его глазах, он хотел бы сказать ей что-то хорошее, нежное, но язык у него был точно скован. Пустые слова оскорбили бы Тийю, а настоящих слов он не находил. Аннес всегда терялся, когда надо было выразить свои подлинные чувства, и если не мог это сделать в обычной болтовне, то и оставался безгласным.
Тийя, не поднимая глаз, погладила сумочку и продолжала:
— Так я и стала взрослой, Аннес. Ходила в школу, но уже не была ребенком. Я стала бояться всех мальчишек, больше всего — тебя. Ты знаешь, я нравилась парням, они постоянно тащились за мной, мне было тяжело. Я любила танцевать, поэтому было еще тяжелее... Через год родители дознались и забрали меня из школы. Распутную девку я учить не буду, шлюхе образованность ни к чему — так ругался отец. Теперь ты знаешь. Я могла бы тогда сразу тебе все рассказать, мне так хотелось пожаловаться тебе на свою беду, прийти, излить душу, но я удержалась. Решила, что ты никогда не узнаешь. Ты и не узнал бы, если б сегодня не сказал мне так гадко. Аннес, давай теперь условимся, что ты ничего не знаешь. Я просто пошутила, да-да, Аннес, право, пошутила! Не верь мне, я вечно выдумываю всякие истории, ты же, наверно, помнишь.
Теперь Тийя подняла глаза. Никогда еще Тийя так на него не смотрела. В ее взгляде не было ни тени упрека, в нем было какое-то особенное теплое сияние, грусть и еще что-то, что Аннес не сумел бы назвать.
Каждое слово Тийи врезалось Аннесу в душу. Он сказал:
— Я должен просить у тебя прощения за многое. Тийя неожиданно обозлилась:
— Тебе не в чем просить прощения. Аннес был совсем убит
— Господи, какой ты стал противный! Я пришла не за тем, чтобы предлагать себя тебе, будь ты какой угодно важный деятель!
Аннес понял, что Тийя хотела этим сказать. Он и не пытался оправдываться. Тийя права, называя его противным, сто раз права. Тийе пришлось из-за него пережить ужасные вещи, а он обошелся с ней как с последней потаскушкой.
— Вильма вышла замуж, ты слышишь?
Тийя была вне себя. Аннес знал, как Тийя страдала из-за сестер, как она болезненно чутко следила, чтобы при ней никто не назвал их дурным словом.
— Успокойся, Тийя, успокойся,— пробормотал Аннес.— Ты права, я просто скотина.
— Мужчины все такие,— сказала Тийя все еще злобно. Потом смягчилась: — Кроме Рихи. Рихи меня несколько раз прогонял от себя, он любил меня, он прогонял меня, чтобы не причинить мне зла. Он говорил, что не может на мне жениться, что ему нельзя связывать себя ни с единой женщиной, он ничего мне не обещал. Я к нему отчаянно привязалась и, когда почувствовала, что беременна от него, плакала от радости. Тогда Рихи уже не было здесь.
Аннес сжал маленькие руки Тийи в своих ладонях.
— Позволь, я поцелую тебе руку. Тийя резко отдернула руки:
—- Это как в книжках или в кино,
Теперь Аннес уже не решался ничего говорить или делать.
— Я бы Рихи ни словечка не сказала. Беременностью женщины стараются привязать мужчин, а я бы ни за что не хотела, чтобы Рихи обо мне такое подумал.
Аннес верил всему, что говорила Тийя. Он сочувствовал ей и восхищался ею. Тийя как будто снова вошла в его жизнь. Не такой, какой он хотел бы ее видеть, а совсем иной, новой. Но вместе с тем — и прежней Тий-ей, старым другом, той Тийей, о которой он одно время думал самое плохое, к которой был в мыслях так чудовищно несправедлив.
— Из-за меня ты недоучилась в школе. Эти слова вырвались у Аннеса невольно.
Тийя рассмеялась. Она и в этом осталась прежней] никогда не знаешь, что ее рассердит или рассмешит.
— Я бы все равно бросила гимназию. Я не такая способная, как ты.
— Господи боже мой, ты меня освобождаешь от всякой вины.
— Ты был славный, глупый мальчишка. Сейчас ты уже не такой славный, как раньше, но такой же глупый.
Аннес засмеялся. Ему казалось, что теперь Тийя его простила, и он был благодарен своей гостье. Они немного поболтали о том о сем, потом Тийя спросила:
— Ты о Рихи ничего не слышал?
Аннесу почудилось, будто Тийя ждет его ответа со страхом.
— Ничего нового. О том, о чем мы с тобой в свое время говорили, больше я и сейчас ничего не знаю.
— Ты знаешь, наверное, что он уехал в Испанию? — допытывалась Тийя.
— Поклясться не могу, только предполагаю, так же как и ты. Перед тем как он исчез с горизонта, мы с ним очищали кирпич для бани на улице Тульби. Он мне ни полсловом не обмолвился о своих намерениях. Он строго соблюдал правила конспирации.
— Нет, нет, в Испанию он не поехал,— с уверенностью возразила Тийя.— Мне он тоже не говорил, что думает уехать. Если бы он уехал в Испанию, об этом знали бы те, кто сейчас оттуда вернулся. Я говорила с многими, кто воевал в Испании. Ходила и в НС, ты же знаешь лучше, чем я, что в НС действовали многие из тех, кто побывал в Испании. Кое-кто знал Рихи, но о его пребывании в Испании никто понятия не имел. Они не врали мне, какой им был смысл? Я думаю, что Рихи туда не уехал.
Аннес спрашивал о Рихи одного бывшего бойца Интернациональной бригады, тот тоже ничего не знал. Аннес сказал об этом Тийе.
— Вот видишь, никто его в Испании не встречал,—» взволнованно сказала Тийя.
— Испания большая,— отозвался Аннес, желая ее утешить.
— Я говорю себе то же самое,— согласилась Тийя.— Он мог там попасть в плен, мог даже быть убит, но я не верю. Все же кто-нибудь о нем что-нибудь слышал бы.
Аннес быстро перебил ее:
— Не надо сразу думать о смерти.
— Я и не думаю. Ходила я и в городской комитет партии. Дошла до заведующего отделом кадров. Спросила, не знают ли они чего-нибудь о коммунисте Рихарде Хурте. Он ведь коммунист, Аннес?
— Безусловно,— подтвердил Аннес, не колеблясь.
— В городском комитете было гораздо труднее разговаривать, чем в НС. Стали спрашивать, кто я такая — жена или сестра Рихарда Хурта, а что мне было сказать? Я же не могла ответить, что жена. А может быть, так и надо было сделать? Ведь коммунистам все равно — зарегистрирован брак или нет. Я не хотела лгать. Я — любовница Рихи, а не жена. Даже не в так называемом свободном браке. Заведующему кадрами стало меня жаль, он распорядился поискать по каким-то карточкам, наверно, учетным карточкам, и потом сообщил, что в Таллинском партийном комитете не числится на учете член или кандидат партии по имени Рихард Хурт. У вас ведь есть члены партии и кандидаты?
Аннес сказал:
— Все члены партии состоят на учете в городском комитете. Рихи в Таллине нет. Он бы пришел к тебе, к тебе пришел бы непременно, Тийя. Да и я бы с ним встретился.
— Ну конечно, он не живет в Таллине. Он в России, В тридцать восьмом тайно перешел границу.
Аннес покачал головой.
— Он бы теперь вернулся. Сейчас вернулись многие, кто во время гражданской войны остался там.
— О какой гражданской войне ты говоришь?
— Нас учили в школе, что это была освободитель-ная война. А в действительности так называемая освободительная война была гражданской войной,— пояснил Аннес.— Классовая война — с одной стороны красные, с другой — белые.
— Ну ладно, это Рихи не касается.
— Нет, касается. Эстонских коммунистов, живших в Советском Союзе, теперь возвращают в Эстонию, у нас большая нужда в идейно закаленных кадрах.
Аннес снова обрел уверенность в себе, он говорил складно, даже, может быть, чересчур гладко.
— Анвельт же не вернулся? И Рихи не вернется.
Что такое Тийя опять говорит? Что она знает об Анвельте? Об Анвельте сейчас вообще не говорят. Аннес почувствовал, что почва снова уходит у него из-под ног. Он бросил наугад:
— А какое отношение может иметь Рихи к Анвельту?
— Я считаю, что может. И тебя тоже должен бы интересовать вопрос об Анвельте.
Аннес опять не понял Тийю до конца, уже в который раз. На собраниях, под взглядом десятков, иной раз даже нескольких сотен глаз, Аннес чувствовал себя куда увереннее, чем сейчас, в своей комнате, под взглядом Тийи. Даже тогда, когда на собраниях у него просили разъяснений о таких вещах, о которых открыто не писали в газетах, даже когда ему возражали. Он сказал, как бы нащупывая почву:
— В широком смысле — конечно. Анвельт был в свое время одним из руководителей эстонских большевиков, он...
— А сейчас уже нет? — перебила Тийя.
— Нет. Анвельт арестован.
— Тогда и Рихи уже не коммунист.
Что это значит? Тийя что-то знает? Нет, нет, она все путает, болтает бог знает что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25