Он смутно сознавал, что Вяртс уклоняется от драки, что никто из ребят не хочет ссоры и что он, Аннес, их только забавляет. Это еще больше разъярило его, и он ударил.
Вяртс увернулся от его кулака и повалился навзничь, смешав деньги и карты. Лежа на спине среди игроков, он вопил:
— Помогите! Помогите! Убивают!
Ребята хохотали и галдели вперемежку. Луй плаксиво ругался:
— Паршивцы! Гады! Мошенники!
Наконец-то перед ним замаячил крупный банк, Вяртс наверняка прикупил лишнее и прогорел, а теперь все карты спутаны, деньги разбросаны.
Неизвестно, чем кончилось бы дело, не вмешайся Тийя. Она быстро подошла к Аннесу и оттащила его от противника.
— Пойдем отсюда,— сказала она спокойно. Потом повернулась к Вяртсу: — Тебя я взять не могу, у тебя язык мелет как у старой бабы.
Хохот и шум смолкли. Мальчишки смотрели на Тийю разинув рот. Их поразили не столько ее слова, хотя и сказанные высокомерно, сколько вся ее манера держаться. В ней вдруг проявилось достоинство, невольно вызывавшее уважение, уверенность в себе и еще что-то, чего они не смогли бы определить, но что произвело на них впечатление.
Аннес не сопротивлялся. Он был еще не в себе и плохо понимал происходящее вокруг. Одно он все же заметил. Что Тийя — опять другая. Тийя обращалась с парнями так, как взрослый человек обращается с мелюзгой. И даже сам Аннес почувствовал, будто сразу вырос. Его нисколько не смутило, что Тийя взяла его под руку и увела. Он был восхищен ею и готов делать все, что она скажет.
Только у луговых ворот — начало улицы все почему-то называли луговыми воротами — Аннес заметил, что в глазах Тийи блестят слезы.
— Что с тобой? — спросил он испуганно. Тийя молчала.
Но когда вошли во двор, она не выдержала:
— Они считают меня шлюхой. Все мужчины считают женщин шлюхами. И ты тоже считаешь меня такой.
Аннес не успел опомниться, как Тийя добавила шепотом:
— Мы перебираемся на другую квартиру.
БУЛЬВАР СВОБОДЫ
В начале Аннес ни о чем не думал, просто шагал все быстрее. Кое-что, конечно, в голове мелькало, но это не были настоящие, связные мысли, а скорее обрыв-
ки их. О том, что возчики хлеба один за другим пристраивают к своим повозкам колеса с автомобильными шинами. Что такая вот метровая сосулька, если упадет на голову, может сбить человека с ног. Или: какая разница между бакалейной лавкой и колониальной? Почему кошки любят тепло больше, чем собаки, ведь у кошки тоже плотная меховая шуба? И так далее. Настоящие мысли пришли позже, когда он уже согрелся ходьбой. Пронизывающий до костей ветер заставлял прежде всего усиленно двигаться. Пальто на вате, наверно, защитило бы от ветра, но Аннесу негде было взять такую добрую толстую одежку.
И все же об одной серьезной вещи Аннес подумал еще в воротах своего двора. Сесть в трамвай или пройти весь путь пешком? Аннес недолго колебался — махнул рукой на трамвай, хотя мать и дала ему пять центов. Он отказался от трамвая потому, что центы ему были крайне нужны для другого. Пять центов — жалкие гроши, но если у тебя за душой ничего больше нет, то и эту монетку вертишь в пальцах, прежде чем истратить. Если б Аннес не знал, до чего у матери плохо с деньгами, он, может, выпросил бы и еще одну пятицентовую, но он это знал отлично. Аннес даже удив^ лялся, откуда мама и эти-то центы раздобыла. У отца еще получки не было, как видно, мама опять что-то отнесла в ломбард. Наверное, обручальные кольца, ей всегда так не хочется их закладывать, и все же приходится каждую зиму относить. Кольцо с камешком мать заложила еще перед рождеством, чтобы на праздниках было чем хоть немножко полакомиться. А раз у матери каждый цент на счету, Аннес не посмел и рот открыть, сунул пятицентовую монету в карман и ушел. Даже поблагодарить забыл. У них в семье вообще «спасибо» и «пожалуйста» были не в ходу, ими как будто стеснялись обмениваться друг с другом. Когда говорили с посторонними, эти вежливые словечки легче слетали с языка, но Аннесу и тогда было странно, даже как-то неловко их произносить.
Итак, первое размышление Аннеса касалось поездки в трамвае. Тут его решение было связано с Тийей. Точнее говоря, с его давним желанием пригласить Тийю в Кино. Но как пригласишь, если нет денег на билеты. Было время, когда Аннес и Тийя ходили в кино вдвоем на один билет. Умоляли контролершу до тех пор, пока она не пропускала их обоих. Понятно так везло не всегда, а лишь в те дни, когда было мало зрителей и попадалась добрая билетерша. Теперь они оба слишком взрослые и большие, чтобы действовать таким образом. К тому же, Тийя — уже не прежняя Тийя, она и не захочет так идти. Иной раз поведение Тийи приводит Аннеса в отчаяние. Аннес вынужден уступать во всем, вынужден безропотно сносить Тийины вспышки и капризы, чтобы не рассориться окончательно. Про себя Аннес считает, что Тийю испортила гимназия, а порой он опасается еще худшего. Тийя, такая, какой она сейчас стала, пойдет в кино, только если есть два билета, и не просто два билета, а два хороших билета. Но хороший билет даже в дешевом кино стоит для Аннеса дьявольски дорого. Конечно, выходя из дому, Аннес не вспоминал обо всем этом, не вспоминал даже о Тийе, и кино не мелькало у него в голове, ему просто подумалось, что деньги нужны не только на трамвай. Но за этой мыслью все же стояло кино, а за кино — Тийя.
Решив идти пешком, Аннес сразу повернул направо и пошел быстрым шагом. В переулке ему попалась ро-термановская повозка, тут-то он и отметил про себя, что возчики хлеба ставят на свои фургоны колеса с автомобильными шинами и ездят так даже зимой. В эту минуту налетел резкий порыв ветра, Аннес передернул плечами и еще больше ускорил шаг.
Ему удалось согреться, только когда он достиг железнодорожного переезда на Пярнуском шоссе. Прямо перед ним во двор больницы Диаконисе свернули дровни, на которых везли гроб, из этого Аннес заключил, что в больнице кто-то умер. И тут ему в голову пришли всякие мысли. Он начал думать об одном странном рабочем — камнебое и его речах.
С виду это был самый заурядный человек. Выделялся разве только тем, что был очень уж легко одет. Он, правда, носил куртку из грубой деревенской шерсти, но под ней ни фуфайки, ни другой теплой одежды. То, что он работал голыми руками, Аннеса не удивило, большинство рабочих не пользовались рукавицами. Потом, когда камнебой, говоривший такие необычайные вещи, встал на ноги, оказалось, что он удивительно маленького роста. Аннес подумал, что он сам, наверно, на целую голову выше этого человека, а ведь Аннес совсем не был дылдой. Один метр семьдесят два сантиметра и ни одним миллиметром больше. Конечно, он может еще подрасти, парни даже на военной службе еще растут, а ему нет и семнадцати. Этому рабочему лет сорок, если не больше. Такие низенькие люди редко встречаются, одного такого Аннес знал, он жил неподалеку, в конце улицы. Люди прозвали его Сизарем. Сизарь был сын владельца маленькой хибарки, старый холос-тяк. Прошлой осенью Аннес чуть не проучил Сизаря,— тот, подвыпив, начал приставать к его сестре, сперва рассыпался в любезностях, а потом пытался и рукам дать волю. Аннес старался сдерживаться — как-никак пожилой человек, к тому же дело было в гостях. Но долго ли вытерпишь, когда сестра уже вот-вот расплачется, Аннес выскочил из-за стола и крикнул Сизарю — оставьте, мол, Айно в покое, а не то... Что могло случиться дальше, Аннес себе в точности не представлял, но после хвалился, что ему все было нипочем. К счастью, серьезной стычки не получилось. Сизарь начал смеяться, а вскоре и вовсе исчез. Странный камне-бой был, может, только чуть плечистее, чем Сизарь, а ростом не выше ни на дюйм.
Камнебой, вокруг которого сейчас вертелись мысли Аннеса, вчера говорил так:
— И вещи, и живые существа таят в себе нечто отличающееся от их наружного облика. Возьмем, к примеру, человека. То, что мы видим,— это лишь внешняя форма. Грубая материальная оболочка. За видимым физическим телом, или, иными словами, внутри него, имеется еще другое, состоящее из гораздо более тонкого вещества. Ученые называют его флюидным, или астральным, телом. В обычных условиях мы этого флюидного тела не видим. Наше флюидное, или астральное, тело не всегда и не всякий в состоянии воспринять зрением. Астральное тело может даже находиться где-нибудь в другом месте, далеко. Человек может одновременно быть в двух местах: его обычное тело, скажем, здесь, около этой кучи камней, а астральное — за тысячу километров. Это случалось, это подтверждается проверочными данными. Астральное тело гораздо важнее, чем видимая всеми физическая оболочка. А еще выше, чем астральное тело - чисто духовная ступень внутреннего мира, обиталище нашей души или, как считают некоторые,— сама душа; по этому поводу есть различные толкования. Флюидное тело короля или герцога вовсе не состоит из более тонкого материала, чем наши тела. Все мы —частицы космоса, вечной энергии природыt Когда функции грубоматериального тела заканчиваются, флюидное тело, сотканное из тончайшего вещества, продолжает существовать.
Проходя мимо больницы Диаконисе, куда везли гроб, Аннес вспоминал эти речи камнебоя и думал о том, что мир мечты гораздо прекраснее, чем реальная жизнь. Он много слышал о бессмертии души, слышал об этом на уроках катехизиса, читал в кратком изложении библии, даже в самом священном писании и во многих других книгах, так как он вообще читал много, жадно и без всякого выбора. Но он не верил ни в бессмертие души, ни в бога. Во всяком случае, так он уверял других и себя самого, иной раз просто из упрямства. В начальной школе он подружился с сыном проповедника из общины методистов и вместе с ним часто забредал в методистскую молельню, на которой красовалась башня, а внутри играл орган, как в настоящей церкви. Он слушал, что говорили благочестивые братья, но к нему ничто не пристало. Как-то во время богослужения он вместе с сыном проповедника, тихим светловолосым пареньком, взобрался на крышу молельни и устроил там гребные гонки между университетами Кембриджа и Оксфорда. Они залезли на крышу, совсем не помышляя о столь важном мероприятии, состязание возникло само собой. Просто Аннеса на крыше одолела неотложная нужда, а спускаться из-за этого вниз было лень. Аннес пустил струйку с гребня крыши, а за ним и сын проповедника, который вообще был компанейский парень. Пока их ручейки струились к краю крыши, Аннес расфантазировался и сказал — посмотрим, мол, кто победит, Кембридж или Оксфорд. Белобрысенький тихоня, сын проповедника, парень смекалистый, мигом сообразил, в чем дело, и объявил свой ручеек Оксфордом. Наверное, потому, что в ту весну победила гребная команда Оксфорда. Аннес великодушно согласился представлять Кембридж и заявил, что победит тот, чья шлюпка скорее достигнет стрехи. Аннес был уверен в своей победе, потому что он начал раньше и его ручеек убежал дальше. Но победителя определить не удалось, солнце так нагрело толевую крышу молельни, что обе шлюпки испарились, не достигнув финиша. Раза два Аннес бывал на детских утренниках в Карловской церкви перед рождественскими праздниками, чтобы получить мешочек с конфетами на елке, которую церковь устраивала для детей. Потом перестал на утренники, где царила скука зеленая. Такие образом, ни церковь, ни молельня не заразили Аннеса, его больше заразило то, что отец называл свободомыслием. Родители в церковь не ходили, у отца были обо всем свои суждения, которые чаще всего оказывались прямо противоположными тому, что писа-ли в газетах и чему учили в школе. Мама была покла-дистее, когда Аннес начинал спорить с отцом, она только следила за ними с улыбкой.
Но сегодня Аннесу хотелось верить. Верить, что у него есть астральное тело, которое живет совсем иной жизнью. Никем не замеченное, его астральное тело сидит сейчас где-нибудь в гимназии или в техникуме и впитывает, как губка, всякие премудрости. В один прекрасный день флюидное существо передает ему свои знания, и его грубо-материальное «я» блестяще сдает экстерном выпускные экзамены в средней школе. От астрального тела никто не может требовать платы за учение, и если ко времени поступления в университет жизнь не станет легче, он, Аннес, пошлет и в Тарту своего флюидного двойника. А сам будет работать где придется, главное — заработать хотя бы столько, чтобы не голодать. А то ведь его будничная оболочка может до того ссохнуться, что двойнику придется вселяться в кошку или даже в сына лавочника, появившегося на свет как раз в эту минуту. Вот был бы номер! В кошку, в конце концов, можно было бы превратиться, например, в такого кота, как их Принц, который не боится ни других котов, ни собак, делает только то, что сам считает нужным, и умеет ценить дружбу. А вот с сыном лавочника дело обстояло бы хуже. Отпрыск лавочника, прежде чем стать человеком, должен расти румяным, толстым маменькиным сынком, деньги его испортят с малых лет, и настоящий человек так из него и не получится.
Об астральных телах и переселении душ Аннес продолжал думать и около того поворота, который называют поворотом Седого старика и где опрокидывается столько автомашин. Он пытался угадать, который может быть час. Часов он не имел, ни наручных, ни карманных, а если бы и имел, они сейчас валялись бы где-нибудь в сейфе ломбарда, как мамины кольца и серебряные часы отца. Мать заложила бы и отцовский черный воскресный костюм, но его не приняли: материал-то хороший, плотный, еще царского времени, но покрой старомодный — брюки узкие, пиджак с разрезом, такой фасон носили еще до мировой войны; костюм нельзя будет продать с аукциона, если не выкупят. У Аннеса воскресного костюма нет, пиджак и брюки из разного материала, да и эти вещи изношены до последней степени. Так что от часов все равно не было бы толку, часы хороши тогда, когда у тебя есть работа, а нет работы — приходится часы продавать или нести в ломбард.
До сих пор Аннесу не удавалось осуществить свои планы. Он не нашел места ученика, хотя побывал по меньшей мере в десяти механических мастерских, а также на заводах Крулля, «Ильмарине» и в порту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25