Но из семей помещичьих над^ смотрщиков, кладовщиков и старост вышли многие выдающиеся люди нашего народа, и, наверное, они вместе с молоком матери впитали дух низкопоклонства и робости перед сильными мира сего, дух двоедушия. Из-за куска хлеба человек способен на всякое свинство. Или чтобы спасти свою шкуру. Власти понимают это отлично, ведь и министры нынешнего правительства, начиная с Пятса, пускались на всякие уловки, чтобы взобраться на облучок. А разве в свое время вожаки соперничавших буржуазных группировок не чернили друг друга всячески перед губернаторами! Мало ли посылалось доносов из Эстляндии царю в Петербург! А сейчас Выш-город имеет свои глаза и уши в каждой рабочей организации, которая кажется ему подозрительной. Чем краснее союз, тем больше провокаторов и шпиков там орудует и шпионит. В подполье распространяются длинные списки людей, которых надо остерегаться, как чумы. Иной раз от этого всего голова так закружится что начинаешь подозревать себя самого. При этом Натан странно улыбнулся и добавил, что шпики засылаются и в буржуазные общества. Порядочное правительство и его секретная служба должны абсолютно везде иметь своих надежных информаторов.
Разговор с Натаном оставил в душе Аннеса какой-то неприятный осадок. Почему — этого он не мог себе уяснить. Натан был одним из немногих руководящих лиц, с которым у Аннеса сложились приятельские отно« шения. Несмотря на то, что Рихи отзывался о Натане очень плохо. Натан, правда, принадлежал к оппозиционному крылу социал-демократической партии, но в глазах Рихи это немногого стоило. Аннесу казалось, что Рихи по отошению к-Натану несправедлив и слишком нетерпим. Он попытался объяснить Рихи, что на занятиях учебного кружка Натан выступает как большевик но Рихи в ответ на это снова вскипел: «Лицемер! Испугался трудностей подлинной революционной работы, боится пролетарской дисциплины, как черт креста. Я плюю на таких австромарксистов». Аннес не стал чуждаться Натана, а прошлой зимой занятия кружка еще больше их сблизили. Аннес, редко бравший слово в кружке, дважды вступил с Натаном в спор, в котором использовал мысли и взгляды Рихи. После спора Натан, как показалось Аннесу, стал его больше ценить. Натан был грамотным человеком, мог бы служить где-нибудь в конторе, в банке или учреждении, но перебивался случайными заработками. Говорили, будто он пишет под псевдонимами в газеты, время от времени что-то переводит. Иногда Натан заходил и в гимнастический зал, баскетболист он был неважный, но на параллельных брусьях и со штангой проделывал всякие фокусы. Его тощее тело было невероятно крепким, во время упражнений его глубоко сидящие в орбитах глаза еще больше блестели. Вообще он был человек своеобразный.
О провокаторах и шпиках Натан говорил в своей обычной манере — тихо и спокойно. Как он вообще мог говорить таким равнодушным и бесстрастным тоном? Аннес, сильно взволнованный случившимся, не мог себе объяснить спокойствие Натана. Натан рассуждал о предательстве так, как будто происшедший провал нисколько его не касался. Аннесу вспомнилось, что говорил о Натане Рихи. И тут Натан вдруг показался Аннесу подозрительным. Но он сейчас же попытался укротить свои взбаламученные мысли, сказав себе, что без фактов никого нельзя обвинять. Аннесу стало стыдно: он, словно поддавшись панике, готов был сразу же осудить товарища! И все-таки неприятный осадок, Возникший во время разговора, не исчезал.
Предстоящий допрос на улице Пагари теперь уже не казался Аннесу пустым, может быть, даже романтически увлекательным приключением. Вызов в охранную полицию не встревожил Аннеса. А если и встревожил, то совсем немного. Страха не было. Скорее стало даже интересно — что они хотят у него выведать? Тут было и любопытство и, может быть, чуть-чуть тщеславия: он уже не какой-нибудь ничтожный мальчишка, его уже держат на прицеле. Разумеется, перед родителями Аннес не стал важничать. Сказал словно между прочим, что там, в охранке, видно, совсем с ума сошли, и пожал плечами. Толковали об этом недолго. Отец заметил, что в полиции чем меньше ты говоришь, тем лучше, Нет — и все, этого достаточно. Мама сказала — и что там Аннес может знать, просто так бегает следом за етаршими, взрослыми парнями; это даже задело Аннеса. Во-первых, он уже не мальчишка, а во-вторых, и его башка кое-что соображает. Но, в конце концов, что он в самом деле знает? Никаких секретных сведений. Участвовал в учебных кружках и играл в баскетбол в Рабочем спортивном клубе. Занятия в кружках, посещение собраний4 и игра в баскетбол — это же вполне законные и дозволенные действия. Только в стенной газете, которую они выпускали вместе с Натаном, возможно, было кое-что противоречащее некоторым статьям закона. Перед от« крытыми собраниями Натан всегда убирал стенную газету подальше, чтобы она не попалась на глаза фараонам. На собраниях, о которых объявлялось официально, всегда сидели полицейские, чаще всего констебли, Аннес не стал бы прятать стенную газету — зачем тогда ломать себе голову и стараться, если люди не смогут ее прочесть? Да и какую антигосударственную агитацию они вели в стенной газете? Натан с одобрением писал о пятилетке в Советской России, а он, Аннес, вырезал из цветной бумаги красного гиганта, который разбивает вдребезги колоссальную коричневую свастику. А еще Натан писал о необходимости единства в борьбе рабочего класса против фашизма, этим дело и ограничивалось. Гораздо более серьезной была история с Тапа, но ее расследование давно закончено. Натана и еще трех-четырех человек осудили на несколько недель ареста. Сунув повестку в карман, Аннес уверенным шагом направился к центру города. Он никогда раньше не имел дела с политической полицией. С постовыми на улицах — случалось, да и то когда бегал еще в коротких штанишках. Тогда полицейские даже не спрашивали его фамилии, просто прогоняли. Однажды компания ребят собралась посреди большого огорода, хозяин это увидел и напустил на них полицейского. На поле никого не поймали, мальчишки, заметив фараона, разлетелись как воробьи. Но вечером блюститель порядка ждал их в их собственном дворе. Видно, огородник дознался, кто потоптал его капусту, брюкву и репу. Тогда все ограничилось внушением и угрозами. А что его ждет сейчас? Больше всего мучил Аннеса вопрос — долго ли его продержат в полиции? Если больше трех часов — тогда дело дрянь, В восемь часов era будет ждать Тийя, а не терпит опозданий. Они встречались с Тийей все реже, Аннесу казалось, что Тийя его избегает. Недавно на Пирите Тийя даже сбежала от него, почему — Аннес не понял. Еще год назад они целовались где только могли, а сейчас Тийя не позволяет пальцем к себе прикоснуться. А ведь они уже были как муж и жена. Аннес убежден, что у Тийи теперь есть кто-то другой, ведь пар-Ш вечно тащатся за Тийей следом и на танцульках не дают ей ни минуты отдыха. Аннесу лишь с трудом удалось уговорить ТийЮ пойти с ним в кино, и теперь, если его задержат надолго, все пропало. Поэтому, идя на улицу Пагари, Аннес думал о Тийе больше, нежели о чем-либо другом.
Здание политической полиции на углу улиц Пикк и Пагари Аннесу не нужно было разыскивать по номерам домов. Еще совсем мальчишкой он знал, что этот трехэтажный каменный домище — главный штаб шпиков. Это ему сказал Рихи. Всякий раз, когда они, направляясь в Рыбную гавань купаться или кататься на лод-i-ке, проходили по улице Пикк, Рихи, поравнявшись с «домом шпиков», плевал в ту сторону. И Аннес плевал,
foтя и не знал такой потери, как Рихи, у которого рас-треляли братьев. Йотом мальчишки уже не плевались, это ведь йичего не дает. А что нужно делать, им в то время еще не было ясно.
Как только Аннес вошел в здание охранной полиции и закрыл за собой дверь, он почувствовал, что попал в какой-то совсем своеобразный мир. Подсознательное подсказало ему, что здесь действуют особые, враждебные ему правила. Его здесь и впрямь могут задержать гораздо дольше, и напрасно он надеется вечером встретиться с Тийей. Таковы были его впечатления, Когда он переступил порог охранной полиции. Между здание внутри ничем не отличалось от других официальных учреждений. Да и снаружи оно казалось одним из обычных каменных домов центра города.
В коридоре около двери стоял широколицый приземистый полицейский в форме постового. Аннес догадался, что это дежурный, и протянул ему повестку, в которой Аннеса вызывали на допрос. Сухим официальным тоном дежурный направил его в одну из комнат, где повестку более основательно рассмотрели и отправили Аннеса дальше. Теперь его сопровождал, вернее шел впереди него, человек в штатском, который то и дело почесывал свой курносый нос и почти не обращал на Аннеса внимания. Они прошли несколько коридоров и помещений, поднялись по лестнице и снова оказались в коридоре, по обе стороны которого тянулись двери, выкрашенные белой краской. Перед одной из них человек, почесывавший нос, остановился и велел Аннесу войти. В этом кабинете его тоже не оставили, а направили дальше, на этот раз — в довольно просторную комнату для ожидания.
Здесь Аннес увидел много людей. Он был поражен что знает их, слишком хорошо знает — словно вместо полиции попал на Тыиисмяги. Тут сидели и всегда не возмутимый Эйго, и нервный Мааринг, и Вээнпере, лкн бивший произносить мудреные речи, Карп, с его вечной улыбкой. Пехк, якобы поддерживавший связь с подпольем, Эрмасте, вытянувший вперед свои длинные ноги, и многие другие, кого Аннес знал по фамилии или в ли^ цо. Он заметил также изумленную физиономию Натана — чему это Натан так удивляется? Аннес был до того поражен, что не знал, куда двинуться, забыл даже поп здороваться, стоял как столб, стоял, как ему казалось^ страшно долго; позже ему было неловко об этом вспоминать. Наконец словно какая-то судорога отпустила его и он догадался сесть. К счастью, оказался свободный стул, стул стоял совсем близко, он мог бы сесть сразу, если б не остолбенел от изумления.
Все молчали, и Аннес вскоре понял, что здесь и нельзя разговаривать. Натан все же что-то шепнул сидящей рядом женщине, которую Аннес не знал. Тихое бормотанье послышалось и в другом конце комнаты. Тотчас же словно из-под земли появился какой-то служащий, одетый в штатское, как и тот, что привел сюда Аннеса, и резко выкрикнул:
— Прошу не разговаривать. Господин Вээнпере.
Вээнпере встал, тряхнул своей кудрявой головой, развел руками и последовал за полицейским чиновником.
Аннесу хотелось бы спросить у товарищей — знает ли кто-нибудь, в чем дело. Но он не решился. Он еще ве совсем оправился от растерянности, кроме того, не хотел показать себя глупцом. Аннес все еще не представлял себе, почему их всех вызвали на допрос. Он только понял: наверное, что-то случилось, что-то серьезное, но что именно, он отгадать не мог.
Понемногу Аннес свыкся с обстановкой, оторопь его прошла. Он теперь внимательно рассматривал остальных, все сидели и ждали с самым хладнокровным видом, никто особенно не нервничал, видно, одолевала скука. Эрмасте зевнул и подмигнул Аннесу. Аннес тоже подмигнул в ответ и тоже зевнул, чтобы выразить свою солидарность.
Время тянулось.
Вдруг Аннес перепугался. Он вспомнил Тийю, ему показалось, что он торчит тут уже целую вечность, и если так пойдет и дальше, тогда все кончено. Он встревожился, заерзал на стуле и наконец спросил у сидевшего рядом человека — лицо его было Аннесу знакомо, но фамилии он не знал,— который час. Узнав, что без пяти шесть, немного успокоился. До восьми еще есть время.
Когда рядом с Аннесом освободился стул, к нему подсел Натан, взглянул на дверь и прошептал еле слышно:
— Если спросят, кто был Первого мая в лесу Лю-кати, можешь назвать меня, Эйго и Пехка, остальных нельзя.
Больше Натан ничего не сказал, встал и вернулся на прежнее место. Но Аннесу было достаточно того, что он услышал: значит, шпиков интересует их сходка в сосняке Козе-Люкати. Странно, как он сам не догадался, прямо-таки удивительно. У Аннеса опять стало скверно на душе. Как это он сразу не сообразил! Никак ума не наберется.
Собственно говоря, Аннес напрасно себя упрекал, он ведь особенно и не задумывался над тем, почему его вызывают. Повестка его не очень встревожила, у него вообще был беспечный характер, а кроме того, мысли его были прикованы к Тийе.
Когда Аннесу стало ясно, чего можно ожидать в дальнейшем, к нему окончательно вернулось обычное настроение. Он сказал себе, что нервничать совершенно нечего и что он был бы последним олухом, если бы шпикам удалось что-нибудь из него выжать. Хорошо, что Натан предупредил, а то так можно и влипнуть.
Ни один из тех, кого вызвали на допрос, не вернулся. То ли их там основательно взяли в оборот, то ли оставили здесь на ночь, а может, выводят через другие коридоры и лестницы. В этом доме, наверно, много коридоров, переходов и лестниц. А вообще все как-то серо и обыденно, обыкновенные стулья с фанерным сиденьем, с таким же сиденьем и спинкой деревянный диванчик, точь-в-точь, как в клинике Красного Креста. Стены выкрашены масляной краской, потолки побелены.
Аннес был даже разочарован — ничего особенного не бросалось в глаза. Или это полицейские хитрости, и неожиданное начинается, как только войдешь в кабинет следователя? Есть ли в кабинетах следователей окна? Наверное, есть, ведь наверху людей не бьют, бьют в подвалах. Стегают через мокрые тряпки, чтобы следов не оставалось. Коммунистов, наверное, мучают жестоко.
С семи часов Аннес сидел как на иголках. Он не знал точно, есть ли уже семь, второй раз спрашивать было неудобно, а у него самого часов не было. Он давно уже собирался купить наручные часы, но до сих пор ему не удавалось настолько разбогатеть. Если и заработаешь иногда несколько крон, оказывается, что они позарез нужны на что-то другое. Хорошо, что прошлым летом купил костюм, иначе бы и нос из дому не высунуть. Будь у Аннеса часы, он поглядывал бы на них каждые пять минут, так он боялся опоздать. Тийя ждать не будет, она даже не потерпит никаких объяснений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25