Женщины всегда боятся самого худшего.
— Дорогая Тийя, ты в своей тревоге все видишь сквозь черные очки,— возразил Аннес, стремясь верцуть Тийе надежду. — Рихи обязательно скоро объявится, рано или поздно это непременно случится. Он коммунист, никто в этом не сомневается, ни в Таллине, ни в Москве, где бы Рихи сейчас ни работал. С Анвельтом совсем другое дело. Анвельт стал троцкистом. Троцкисты и бухаринцы — враги народа, которые уже давно во времени Брестского мира, действовали против советской власти и большевиков. А какой же враг народа Рихи? Я и не знаю другого такого убежденного революционера. Выбрось из головы все страхи.
Аннес выпалил все это одним духом, с убежденностью человека, который верит в то, что говорит. К счастью, об Анвельте шла речь на последнем инструктаже пропагандистов, там разъясняли именно так, и Аннес не сомневался, что все это соответствует истине. Может быть, чуть-чуть и сомневался, совсем немного, не так, как отец,— тот считает, что Анвельт и Пе-гельман были самые настоящие красные, ничуть не меньше, чем те, кто сейчас клеймит Анвельта и Пегель-мана как врагов народа. В отношении Троцкого и Бухарина в душе Аннеса не оставалось ни малейшего сомнения, это были далекие ему имена. И вообще Аннесу казалось, что всякие сомнения — это интеллигентская блажь, мелкобуржуазные шатания, соцевское нытье.
Тийя его не прерывала, слушала очень внимательно, и Аннесу показалось, что слова его произвели впечатление.
Аннес ошибся.
— Знаешь, Аннес, — грустно произнесла Тийя, — я слышала, что Рихи в России арестовали.
Аннес вспыхнул:
— Кто тебе сказал такую глупость!
— Если бы это была глупость! О Рихи мне никто ничего прямо не говорил. А вот о его друге Артуре, который еще в тридцатом году или даже раньше бежал ч Россию, говорили. Якобы Артура долго допрашивали, несколько лет держали в тюрьме, а потом отправили в ссылку. До тебя такие разговоры не доходят? Что старые эстонские коммунисты там все арестованы и многие расстреляны. Все, кто перешел границу, взяты под подозрение. Их считают шпионами. Об этом в свое время даже писалось в наших газетах. Ты, наверное, знаешь, ты постоянно читаешь газеты.
— Когда же те газеты писали правду о Советском Союзе! Я отлично помню гнусные измышления о Москве, которые печатал специальный корреспондент «Пяэ-валехт» Бассех. Господи помилуй, Тийя, неужели твои страхи взяты из старых газет? Наша буржуазная печать использовала московские процессы для того, чтобы обливать грязью советский строй и большевиков,
Аннес добавил еще:
— О Рихи в газетах не было ни слова.
— Всей душой хотела бы, чтоб ты оказался прав,— сказала Тийя, и Аннес понял, что ему не удалось ни на йоту переубедить свою гостью. Он хотел продолжать, но она опередила его.
— У тебя теперь большие связи,— сказала Тийя.- — Ты можешь куда угодно попасть на прием. Не мог бы ты разузнать о Рихи? Перед тем как уехать, он несколь^ ко раз говорил об Артуре. Теперь я это ясно припоминаю. Тогда я не следила за его словами, просто слушала, как он говорит, отдельные слова как будто и не имели значения, главное было то, что мы — вместе. Порой у меня такое чувство, что он перешел границу из-за Артура... Я все же боюсь, очень боюсь.
Тийя смотрела на него умоляюще. Такой мольбы Аннес никогда еще ни в чьих глазах не видел. Он понял, что словами не унять тревогу Тийи, как бы складно и аргументированно он ни говорил. Поэтому он не стал больше убеждать ее, а сказал:
— Я сделаю это, Тийя, сделаю все, что смогу и сумею. Поверь, я принесу тебе хорошие вести.
Аннес обещал это без малейшего колебания.
— Спасибо. Я знала, что ты мне поможешь. Теперь слова Тийи дышали теплом и надеждой.
— Могу я навестить новорожденную?— решился Аннес пошутить. — Поздновато, правда, но лучше поздно, чем никогда.
— Почему бы и нет? — улыбнулась Тийя.— Нет, лучше все-таки не приходи. Мать подумает, что ты отец Рийны. Я никому не сказала, кто отец моей дочки.
— Никогда бы не поверил, что ты такая. Голос Аннеса звучал искренним восхищением.
— Какая?
Тийя словно опять спряталась в свою раковину, как улитка.
— Такая гордая и такая сильная.
— Все считают меня своенравной и упрямой,
— Я уже не считаю.
— А раньше, значит, считал?
— Считал,— чистосердечно признался Аннес.
— Я этого боялась. Иногда чуть не плакала.
— Не сердись больше на меня.
— Я и не смею на тебя сердиться.
— Оставь, Тийя. Почему ты йе можешь на меня сердиться? Прости мне мои грехи.
— Ох, Аннес, ты и правда дурачок. Аннес торжественнно обещал:
— Ты можешь быть во мне уверена. Тийя встала.
— Ой, я задержалась, Рийна ждет меня. Я принесу ее тебе показать. И если скажешь, что она не похожа на отца, берегись!
— Тебе по-прежнему нравится держать меня в страхе.
Тийя звонко рассмеялась, все напоминавшее светскую даму исчезло, это была прежняя Тийя.
Прежняя Тийя, но уже не его Тийя. И ничего уже нельзя изменить. Подсознательно он до сих пор еще надеялся, но теперь пришел к неизбежному выводу.
— Я сама к тебе приду,— сказала Тийя, опять становясь серьезной.— Через месяц или два, не раньше. Едва ли ты успеешь раньше что-либо сделать.
Помогая Тийе надеть пальто, Аннес спросил:
— Как ты вообще поживаешь? Где сейчас работаешь?
— Хорошо. Работаю по-прежнему продавщицей. Но теперь на новом месте. В национализированном мануфактурном магазине «Экстра». У нас есть еще хорошая английская шерсть, если желаешь.
Аннес сделал протестующую гримасу.
— Глупый ты. Как Рихи — ничего для себя. Многие такие, как ты, деятели новой власти давно живут в красивых каменных домах, пользуются самыми лучшими товарами. Только вчера наш заведующий распорядился продать эту самую английскую шерсть жене одного из народных комиссаров. А ты по-прежнему живешь в деревянной хибаре, в каморке, где полно клопов.
Аннес пожал плечами.
— Я бы на твоем месте жила так, как раньше жили господа. Между прочим, бывшие богачи и сейчас живут неплохо. Кутят, форсят как ни в чем не бывало. Только боятся, боятся ужасно, и ждут не дождутся войны.
— Боятся не зря, все их грехи рано или поздно выйдут на свет божий. А на войну надеются напрасно.
— У тебя остается еще время учиться?
— Ничего не остается. От ночных часов отрываю. В будущем году надеюсь закончить курс средней школы.
— Рихи страшно жалел, что в свое время ленился учиться.
Собравшись с духом, Аннес наконец решился задать прямой вопрос:
— Может быть, я могу чем-нибудь еще тебе помочь?
Тийя взглянула испытующе, она, очевидно, сразу не поняла, что Аннес имеет в виду.
— Я мог бы... как будто вместо Рихи... Мой долг, как его друга...
Тийя не дала ему договорить.
— Нам ничего не нужно, справляемся своими силами. Я разыскиваю Рихи не ради алиментов. Рихи мне ничего не должен, абсолютно ничего. Я просто боюсь, что с ним что-то случилось. Я люблю его, как ты не понимаешь?
— Ты напрасно сердишься, Тийя. Я...
— Никаких «я, я»! Ничего, слышишь? Я сама в состоянии позаботиться о своем ребенке. Люди такие дураки,— вдруг усмехнулась Тийя.— Наш теперешний заведующий посоветовал мне потребовать алименты с господина Зермана. Мои коллеги считают отцом Рий-ны старого господина Зермана, который нанял меня продавщицей в свою галантерейную лавку. Едва ли Зерман вообще допустит до суда, он и без суда будет мне платить — так меня поучают. Господин Зерман никогда ко мне не приставал, а вот нынешний заведующий — из другого теста. Всю жизнь был коммивояжером, к продавщицам относится так, как большинство бывших коммерсантов. Превозносит новую власть, а повадки старые. Я бы палкой гнала таких лицемеров от революции подальше.
— Революцию приходится делать с имеющимся человеческим материалом. Строителей социализма с неба не присылают,— уверенно ответил Аннес.
— Это ты тоже, наверно, где-то вычитал,— улыбнулась Тийя.— Пусть строят, кто же возражает. Но таким притворщикам строить мало, они норовят руководить стройкой, чтоб отхватить себе кусок пожирнее.— Тийя, помолчав, повторила: — Так я надеюсь на тебя, Аннес.
— Надейся смело, мы его разыщем. Рихи был моим другом.
— Когда-то ты и- меня называл своим лучшим другом.
— Тийя, ты...
— Прощай, Аннес. Я позвоню тебе через месяц или два.
— Как только что-нибудь узнаю, я сам тебя навещу, пусть твоя мать думает что хочет.
Аннес открыл дверь и проводил гостью.
— Еще раз — до свидания.
— До свидания.
Из окна на лестнице Аннес следил, как Тийя в вечерних сумерках пересекла двор, потом поспешил в комнату, надеясь из окна еще раз увидеть Тийю. Он рассчитал правильно, Тийя повернула по переулку налево. Несмотря на то что она вскоре скрылась из глаз, Аннес не отошел от окна. Он стоял там еще долго, хотя теперь мимо шли чужие люди. Он их не видел, как будто Тийя унесла с собой его глаза. Аннес сейчас с болезненной ясностью сознавал, что значит для него Тийя. И еще Аннес понял, что должен достать Рихи хоть из-под земли, иначе его разговоры о дружбе останутся пустыми словами. И если с Рихи действительно случилось какое-то недоразумение, его, Аннеса, долг — восстановить истину. Когда-то Рихи ему говорил—из тебя, недоумка, еще может получиться настоящий красный. Теперь есть возможность показать, чего он стоит. А если он, Аннес, не доведет дело до конца, значит, он недостоин звания коммуниста, он всего-навсего попутчик.
Аннес чувствовал — сегодня вечером с ним что-то произошло, он точно сделался старше, более зрелым. Или Тийя, исчезнувшая за домами, унесла с собой и его наивную юность? До сих пор он смотрел на мир слишком беззаботно. Пора ему стать мужчиной. И пусть его первым мужским делом будет — разыскать Рихи.
А если Рихи найти не удастся? Не сможет ли он, Аннес, быть отцом маленькой Рийне?
Он сказал себе, что снова начинает фантазировать. Так пусть же это будет его последней мальчишеской глупостью.
Так думал Аннес, стоя у окна.
1971



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25