Самая подходящая позиция: остальные гребцы сидят к тебе спиной, а рулевому за ними тебя не видно. К счастью, оспаривать у меня это место никто не попытался. Как только расселись остальные матросы, баркас спустили на воду, и я вместе с остальными налегла на весла.
Только когда мы отошли от корабля, я наконец впервые разглядела судно, на котором провела около месяца. Это была двухмачтовая шхуна, судя по всему, быстроходная и маневренная — идеальный корабль для контрабандистов. Впрочем, долго любоваться ею мне не пришлось, ибо уже через несколько мгновений она была лишь призрачным силуэтом, а затем и вовсе растаяла в мутном мареве. Мне стало интересно, как моряки собираются отыскивать ее на обратном пути, а может, они останутся на берегу и подождут, пока туман рассеется? Сидя спиной к берегу, я не видела огня, и вскоре мне стало казаться, что мы вообще никуда не плывем. Море было спокойно, воздух неподвижен; в полной тишине слышался лишь негромкий равномерный плеск весел.
Ночь, туман, холод и беззвучие создавали странное ощущение — словно это уже не наша реальность, словно мы уже умерли и дрейфуем где-то между мирами и будем дрейфовать так неведомо сколько…
Мягкий толчок в днище вернул меня к действительности. Нос баркаса уткнулся в прибрежный песок. Берег был очень пологий, а лодка — тяжело нагруженной, поэтому до собственно суши оставалось еще с десяток локтей, и даже мне, сидевшей на носу, пришлось прыгать в ледяную воду. Тут я и получила возможность оценить преимущество высоких матросских башмаков из грубой кожи перед матерчатыми туфлями…
Впереди маячили тени — от костра к нам шагали принимающие груз, а может, матросы с той же шхуны, приплывшие на первом баркасе. Вроде бы пока еще никто ничего не заметил — во всяком случае, я не слышала никаких криков и ругательств. Подождав, пока они войдут в полосу прибоя, я постаралась смешаться с ними, а затем, шмыгнув за их спины, выскочила наконец на сухое и стала беззвучно отступать вдоль береговой кромки — влево, так как справа маячил первый баркас, — стараясь держаться на равном отдалении и от лодок, и от костра. Наконец, когда от матросов и встречающих остались лишь почти неразличимые силуэты, я повернулась и бросилась бежать.
Я успела пробежать, наверное, локтей сто, когда сзади раздались крики. Не знаю, что именно они обнаружили — отсутствие одного из прибывших или же содержимого бутылок… Так или иначе, туман уже укутывал меня со всех сторон, и я мчалась по пляжу, постепенно забирая в глубь суши. Песок под ногами сменился твердой землей, каменистой и поросшей редкой пожухлой травой, затем почва начала подниматься — я явно взбиралась по склону холма; но крики не умолкали, иногда мне казалось, что они звучат совсем рядом — в тумане трудно ориентироваться по звуку, — и я старалась не снижать темпа. В гору так в гору, лишняя гарантия, что не сделала петлю и не бегу прямо в руки преследователям. Во рту стоял железистый привкус крови, каждый вдох, казалось, раздирал легкие, и наконец, достигнув вершины холма, я без сил повалилась на четвереньки. Наверное, я пробежала с хорошей скоростью не менее трех миль… Пожалуй, в тумане преследователи обязаны были отстать, даже если угадали первоначальное направление.
Действительно, никаких признаков погони уже не было слышно.
Может, они и с самого начала не гнались за мной, а ругались между собой… Но, должно быть, в этих местах нет никаких поселений, подумала я, иначе они бы не стали кричать, боясь привлечь к себе внимание. Может, здесь и живет какой-нибудь одинокий фермер, который не осмелится выяснять, что происходит, и если я наткнусь в тумане на его дом, благоразумней будет обойти его стороной.
Перевалив через гребень холма, я начала спускаться вниз. Вскоре я оказалась в зарослях сухого колючего кустарника, давно сбросившего листья, затем заслышала впереди журчание и с разбегу перепрыгнула через ручей, берега которого уже подернулись ледяной корочкой, потом снова карабкалась вверх, плутала между какими-то криволапыми деревьями, опять шагала по жухлой траве… Иногда я ненадолго останавливалась и даже присаживалась передохнуть, но перестать двигаться надолго означало замерзнуть — так что, когда туман начал светлеть, я все еще шла, не разбирая дороги.
Наконец — прошел уже, наверное, час или два после рассвета, — туман стал рассеиваться, и я увидела перед собой длинный пологий склон холма, спускавшийся к темно-зеленому хвойному лесу. По лесу вилась дорога, уходившая на расстоянии пары миль в ворота многобашенного города, стоявшего в излучине реки.
Хотя теперь мой путь лежал под уклон, я едва держалась на ногах, когда добралась до города. Городок был невелик — должно быть, в нем не было и тысячи жителей, типичная провинциальная дыра где-то на окраине большой державы, — и все же, если бы не усталость, жажда и голод, я бы пялилась во все глаза на его непривычные круглые дома и протянувшиеся через улицы висячие галереи. Я ведь впервые в жизни очутилась на другом континенте, который тысячелетиями развивался без всякого контакта с родной для меня культурой!
Гантруские дома — почти все они в горизонтальном разрезе круглые, овальные или, по крайней мере, имеют скругленные углы — действительно необычны с точки зрения жителей западного Инйалгдара, особенно илсудрумцев, у которых круглых построек нет вообще — даже башни крепостей и храмы у них квадратные или многогранные. Мы еще готовы ожидать таких изысков от дворцов или церквей, но не от домов простых горожан и тем более селян. Нам кажется нелепым жить в круглой комнате, поскольку там неудобно размещать прямоугольную мебель. А гантрусы считают, что нелепо делать прямоугольную мебель, имея округлые формы тела. Вообще, в их представлении углы противоречат гармонии: угол — это всегда результат разлома, раскола, разрушения, в живой природе нет углов. Кстати говоря, при той же площади помещения круглое здание имеет меньшую протяженность стен, чем квадратное, а значит, на него уходит меньше материалов и оно лучше сохраняет тепло.
Висячие галереи — еще одна альтернатива инйалгдарским архитектурным решениям. Любой город, стиснутый в пределах крепостной стены, страдает от тесноты, особенно когда его население растет. Но если мы решаем эту проблему, надстраивая новые этажи, то гантрусы предпочитают жить поближе к земле — это опять-таки отвечает их религиозно-философским традициям — наверх переносить улицы. Кстати, еще одно преимущество круглых домов — их можно ставить практически вплотную друг к другу, и все-таки солнечный свет будет проникать в окна. Конечно, главные улицы все равно не застраивают, но галереи вместо переулков и огражденные перилами пешеходные дорожки на крышах — обычное дело в гантруских городах.
Обо всем этом мне прежде доводилось читать в книгах, но, как я уже сказала, теперь я больше смотрела под ноги, чем по сторонам. Хотя идти мне было, в сущности, некуда. Вскоре я просто опустилась на вторую ступеньку подковообразного крыльца какого-то богатого дома. Камень был, конечно, холодный, но мне было уже все равно. Я вытянула гудящие ноги и уронила голову на грудь, прикрыв глаза.
Кажется, я уже начала дремать, но из этого состояния меня вывел короткий металлический звон. Я открыла глаза и увидела у своих ног медную монету; какой-то гантрус в традиционной для них хламиде, только не легкой, как в тропических широтах, а отороченной мехом, шагал, не оглядываясь, прочь. Первой моей мыслью было, что он ее обронил и что для меня это пусть небольшая, но удача, однако в следующий момент до меня дошло. Мне подали милостыню!
Кровь прихлынула к моим щекам. Неужели я произвожу впечатление нищенки?! Ну да, а какое же еще? В этих грязных матерчатых туфлях на босу ногу, выставленных на всеобщее обозрение… правая, кажется, еще и порвалась… и это старое пальто с капюшоном, в котором я месяц спала в трюме… А когда я в последний раз не то что мылась, но хотя бы умывалась? Не видя себя со стороны, я все еще воспринимала себя той чистенькой девочкой из хорошей семьи, которая некогда выехала из ворот Йартнара со шпагой на поясе, с полным кошелем денег и на великолепном тйорле, какой сделал бы честь лучшим аристократам королевства. А на самом деле… Я даже порадовалась, что давно лишилась своего зеркальца в бронзовой раме. Мне не хотелось увидеть то, что я бы там увидела.
Первым моим движением было окликнуть гантруса и возмущенно сказать, что он ошибся. Но, подумав получше, я нагнулась и подобрала монету.
У меня ведь совсем ничего не было, кроме этих грязных шмоток и небольшого количества зерна в карманах. Готовясь к бегству в трюме, я подумала, не прихватить ли бутылку дралигамского, но тут же отказалась от этой идеи: во-первых, горлышко торчало бы из кармана, а во-вторых, при попытке продать ее здесь я скорее всего получила бы вместо денег тюремную камеру.
Ладно, подумала я. Если рассуждать трезво, что здесь унизительного? Я ведь не стою на коленях, не протягиваю руки, ни о чем не прошу и не умоляю. Просто присела отдохнуть. А если кому-то охота кидать деньги, так это их личное дело. Ну и посижу еще немного, тем более что ноги все еще гудят. Глядишь, наберется на еду и ночлег.
Однако этому плану не суждено было осуществиться. За спиной послышались тяжелые шаги, и кто-то грубо тряхнул меня за плечо:
— А ну, проваливай, попрошайка!
Я поспешно вскочила на ноги, пока он не ощупал мою спину более тщательно, и обернулась. Мне в лицо скалился отъевшийся широкомордый тип в бледно-зеленых одеждах, подпоясанный толстым витым шнуром с серебряными кистями; такая же кисть свешивалась с его кургузого колпака. Я догадалась, что, несмотря на важный вид, — передо мной всего лишь слуга. И, кажется, даже не гантрус — судя и по акценту, и по слишком широкой физиономии. Южные области Гант-Ру — результат экспансии этнических гантрусов, в соответствии с их традициями, не столько военной, сколько торговой. Сами гантрусы презрительно именуют эти земли «урба» — слово, означающее нечто среднее между провинцией и колонией. Как правило, эти территории, некогда бывшие самостоятельными княжествами, сами попросили принять их в состав Гант-Ру, что и было им с демонстративно подчеркнутой неохотой позволено.
Эти земли имеют особый статус: с одной стороны, у них больше самостоятельности, чем у обычной гантруской провинции, с другой — меньше прав. К примеру, от внешнего врага они должны обороняться силами собственного ополчения — гантруские гарнизоны на юге чисто символические. В общем, их отношения с метрополией — скорее экономический союз (в котором они занимают подчиненное, хотя и не лишенное выгод положение), чем полноценное членство. Истинные гантрусы, даже если на севере их статус не слишком высок, считают себя здесь представителями просвещенной нации среди варваров и всячески задирают нос, а вслед за ними, очевидно, пыжатся и их слуги из местных.
— Не распускай руки, — ответила я ему тоном, демонстрирующим, что его лакейская гордость — еще не самая большая в мире. — Если здесь нельзя просто посидеть, я уйду. А твой хозяин пусть повесит табличку «Негостеприимный дом — нам жалко даже крыльца», дабы впредь не вводить в заблуждение прохожих.
Он выпучил глаза и стал раздуваться от гнева; за всеми своими проблемами я как-то забыла, что в Гантру женщине не положено говорить так с мужчиной. Так и не найдя, что сказать, он замахнулся для удара, а я, в свою очередь, изготовилась увернуться от кулака и угостить его моим фирменным дуплетом: сначала прямым левым со всей силы в живот, потом правым снизу в челюсть. Прут был все еще при мне, засунутый за пояс достаточно высоко, чтобы не торчать из-под полы, но его я приберегала на крайний случай.
— Стой, Трабдор! — донесся голос со стороны дома. Не теряя противника из вида, я метнула взгляд налево и увидела немолодого аньйо, выглянувшего в окно второго этажа. Вот это, похоже, был хозяин дома. — Зайди в дом, девочка, — приветливо добавил он.
— Зачем? — насторожилась я. Видели мы уже разных добреньких…
— Разве ты не хочешь есть? — приподнял он брови.
— Пожалуй, я не откажусь от стакана воды, — ответила я с достоинством, добавив про себя: «А лучше — от кувшина-другого!»
— Ну так поднимайся сюда. Трабдор, проводи, да повежливее.
Моих крыльев он не видел, рассудила я, и я их ему ни за что не покажу. Брачный сезон кончился, по крайней мере, у меня сезонные признаки уже пропали. Что еще мне может грозить? Я двинулась вверх по ступеням, сопровождаемая надутым от обиды Трабдором.
Я долго вытирала ноги перед порогом, прежде чем решилась ступить на ковры внутри. На второй этаж вела изящная винтовая лестница — не крутая, как в ранайских замках, где она служит исключительно целям фортификации, а пологая, беломраморная, с широкими слегка изогнутыми ступенями и посеребренными перилами — конструкция столь эстетичная, что казалось даже странным наличие у нее утилитарной функции. Все-таки при всех нелепостях кастовой системы вкус у гантрусов есть.
Хозяин, облаченный в желтый парчовый халат до пят, встретил меня, широко улыбаясь, и сразу проводил к столу. Я ожидала, что меня накормят где-нибудь на кухне, где питается прислуга, но нет, меня ожидал накрытый стол во внутренних покоях. Полированная овальная столешница прекрасно вписывалась в интерьер полукруглой комнаты, солнце сияло на серебре приборов и дробилось радугами в хрустальных гранях бокалов, но аппетитные запахи интересовали меня в тот момент больше, чем эстетичные виды. Хозяин сел на свое место и приглашающе указал на круглый стул напротив.
— Мне сейчас нечем отблагодарить тебя, — на всякий случай уточнила я.
В гантруском языке нет обращения на «вы»; кастовые различия подчеркиваются всякими титулами, в которых я, однако, толком не разбиралась, как и в знаках каст, носимых гантрусами на одежде.
— Ничего. Ешь, ты голодна.
Больше меня не надо было уговаривать. Большинство блюд — а их было добрых полтора десятка, хотя и маленькими порциями — было мне незнакомо, и есть приходилось не вилкой, которая отсутствовала у гантрусов, а чем-то вроде широкого серебряного пинцета, но это не имело никакого значения после месяца питания размоченным в вине зерном…
Прошло совсем немного времени, прежде чем я откинулась на изогнутую спинку стула, обводя осоловелым взглядом пустые приборы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86