Все же утром пинты две там было.
Вообще, если бы не мысли о воде, пробуждение было бы отвратительным. Вылезать из-под промокшего одеяла в сырое и холодное утро — бр-р-р… Над морем висел туман, а над туманом висели скалы острова, словно бы парившие в этом белом мареве. Прихватив с собой уцелевшие чашки и кувшины, мы отправились на поиски подходящих луж. Пока мы поднимались по наклонной плите, нас не ждало ничего приятного — вода стекла по ровному базальту в море, а той, что задержалась в небольших пологих впадинах, не напилась бы и йупа. Но дальше, у скал, дела пошли лучше — здесь отыскались углубления в камне, куда вода стекала со всех сторон. Мы сперва напились сами (могла ли я представить, живя в своем уютном йартнарском доме и читая умные книги, что когда-нибудь буду стоять на четвереньках и с наслаждением пить из лужи?), а затем принялись черпать воду чашками и наполнять кувшины. Всего, облазив практически весь остров, удалось набрать около тридцати пинт. К тому времени было уже за полдень. Я опять прозевала момент для измерений, что было совсем непростительно — на твердой земле они вышли бы точнее, и туман полностью рассеялся. Небо было в дымке, и солнце, хотя и походившее на яичный желток, плавающий в молоке, все же могло вновь служить нам ориентиром. Я скомандовала отплытие, и вскоре мы навсегда покинули безжизненный берег.
Ветер наконец-то сменился на западный; то, что когда-то воспринималось как неудача, теперь было благословением. Мы развернули мокрый парус. Правда, ветер теперь был не только не попутным, но и слабым, и мы тащились, как сонный тайул. Несколько раз я, потеряв терпение, брала весло, но моему примеру следовали с явной неохотой; сытые и напившиеся, мои спутники уже не считали наше положение отчаянным. Хотя я по-прежнему не знала, насколько далеко до материка, да и Тонху становилось все хуже. Он бредил.
Утром восемнадцатого дня над морем снова поднялся туман, такой густой, что было непонятно, плывем мы или летим. Неубранный парус висел дряблыми складками. Было холодно; даже я, в камзоле, штанах и сапогах, сидела, обхватив руками плечи и подтянув колени к груди. Нгарэйху кутались в одеяла, которые, однако, вновь отсырели и приносили не слишком много пользы. То и дело кто-нибудь покашливал или хлюпал носом. Картину дополняло неразборчивое бормотание Тонха. Он все время пытался сбросить с себя одеяло — ему было жарко.
— Оставь его! — неожиданно сказал Нгош, когда Ийхэ в очередной раз укрыла больного. — Если ему не нужно одеяло, отдай мне. Он все равно скоро умрет.
— Нгош, как ты можешь так говорить! — возмутилась девушка.
— Не веришь мне — спроси у Эййэ. Ведь это правда, Эййэ?
Черт бы побрал этого Нгоша! Приемы фехтования он схватывал на лету и ранайский алфавит выучил одним из первых, но знай я раньше, как он себя поведет, ни за что не взяла бы его с собой. Однако теперь вопросительные взгляды обратились в мою сторону, и нужно было отвечать. Я не нашла в себе сил соврать что-то успокаивающее.
Действительно, решение надо было принимать — я и так слишком долго оттягивала это, надеясь, что мы вот-вот доберемся до колоний и передадим больного в госпиталь.
— Я не врач, — сказала я и, вспомнив, что они еще не выучили это ранайское слово, пояснила: — Не жрица, ведающая травы. Но, думаю, Тонх действительно… может умереть. Боюсь, в нынешнем состоянии его может спасти только ампутация.
— Ампу… что?
— Его нога гниет, и ее надо отрезать, — произнесла я уже более твердо. — Тогда яд от раны перестанет отравлять остальное тело. Тонх, конечно, уже не будет ни охотником, ни воином, но в Ранайе это не обязательно.
Какое-то время все молчали, шокированные моими словами. Смерть охотника, получившего опасную рану, — это было в порядке вещей и вполне укладывалось в их головах, но сознательно искалечить собрата по племени? Правда, пятнадцать лет назад их соплеменникам уже доводилось проделывать подобное, чтобы освободиться от цепей…
— Он же умрет, если это сделать, — нарушил наконец молчание Нэн. — Кровь вытечет из него. Сыну моего дяди рэтэ-чу откусил ногу, он умер очень быстро.
— Такая опасность есть, — подтвердила я. — Но если как следует перетянуть ногу, может, удастся этого избежать.
— Чем? От твоей рубашки почти ничего не осталось. Я вытащила ремень из своих штанов.
— У нас нет топора, — продолжила я, — но есть меч. У кого из вас хватит сил сделать это одним ударом?
Мои спутники нерешительно переглядывались.
279
— А захочет ли он жить так? — снова усомнился Нэн. — Без ноги?
— Умереть никогда не поздно, — возразила я. — Ну? Может, ты, Нэн? У тебя твердая рука.
— Я готов это сделать, — сказал вдруг Нгош и добавил: — Если все тут такие слабаки.
— Хорошо, ты сделаешь это, — поспешно подтвердила я, упреждая ответные реплики. — Давайте уложим Тонха на настил.
Мы уложили его с краю, вдоль борта пироги, в которую встал «хирург» — так ему было удобней рубить. Я в последний раз осмотрела ногу больного, морщась от резкого мерзкого запаха. Пожалуй, Нгошу не пригодилось бы одеяло Тонха — оно тоже успело провонять.
Опухоль подползала уже к колену, но все же еще не добралась до него; я понадеялась, что достаточно будет перерубить ногу в верхней части голени, и показала Нгошу, куда он должен ударить. Потом туго обмотала и изо всех сил затянула ремень выше этого места.
Нгош поднял меч. Нгарэйху смотрели на него как зачарованные, но я в последний момент отвела взгляд. Конечно, в обморок бы я не хлопнулась, но — не самое приятное зрелище, знаете ли.
Итак, я отвернулась и посмотрела в сторону моря, машинально отметив, что туман рассеивается; появившийся ветерок быстро разгонял его. И в этом редеющем тумане не так уж далеко от нас вдруг обозначился стройный силуэт.
— Стойте! — крикнула я.
Нгош натужно тыкнул: ему стоило усилий остановить уже начатый замах. Все же меч замер в воздухе, не коснувшись Тонха. Теперь все взгляды устремились туда, куда я показывала.
Туман окончательно растаял, и теперь мы отчетливо видели трехмачтовую баркентину, шедшую в нашем направлении, хотя и не прямо на нас; ее курс лежал локтях в двухстах правее, а расстояние до нее в тот момент было где-то вдвое больше. Пока я не видела ее флага, но — какая разница? Серебро принимают в любой стране! Тут же, впрочем, я напомнила себе, что судно может оказаться и пиратским. Однако, решила я, если что-то в этом корабле покажется мне подозрительным, мы уйдем от него на веслах против ветра.
Конечно, в погоню могут выслать шлюпки, опять же пушечные ядра летят далеко, но вряд ли пираты на таком хорошем корабле станут напрягаться ради такой маленькой и хлипкой скорлупки, как наша.
Я скомандовала свернуть парус — при этом ветре он только мешал — и грести, не выкладываясь, навстречу баркентине. Не кричать, руками не махать и вообще не ронять достоинство. Те, что на борту, не должны догадываться о нашем бедственном положении.
Сама я нахлобучила шляпу, вдела в брюки ремень и засунула за него шпагу. Плохо, конечно, что нет ножен, но что поделаешь… Камзол и шляпа имели, разумеется, жалкий вид, но я надеялась, что издали это не так заметно. Камзол к тому же был мне явно велик, но это было даже хорошо — я помнила прошлые уроки и не хотела, чтобы экипаж баркентины догадался о моей крылатое™.
Вскоре я уже различила цвета вымпела над грот-мачтой — это были цвета ранайского торгового флота. Само по себе это ничего не значило — вопреки фантазиям романистов, у пиратов нет своего флага, они всегда поднимают цвета мирных судов, чтобы их не раскусили раньше времени, — но не слишком мощное пушечное вооружение, в частности, отсутствие носовой батареи подтверждало, что это торговый, а не боевой корабль. Затем я разглядела и буквы на носу — баркентина называлась «Королева морей».
На «Королеве» нас наверняка уже заметили, но продолжали идти прежним курсом. Оно и понятно — слишком много чести сворачивать ради такого суденышка, тем более что мы и так плыли к ним. Наконец мы подошли практически к самому борту. Сверху, перегибаясь через фальшборт, на нас уже смотрели дюжины две матросов — кто-то просто пялился, кто-то показывал пальцем, кто-то непочтительно ржал.
Зрелище мы и впрямь представляли колоритное — какая-то жуткая тростниковая конструкция с черным кожаным парусом, а на ней — девять полуголых туземцев, среди которых вооруженные стальными саблями, и во главе них — светлокожий аньйо в камзоле и четырехуголке. В ответ на сыпавшиеся сверху недоуменные возгласы и насмешки я хранила гордое молчание, показывая, что с этим сбродом мне говорить не о чем. Мои спутники продолжали грести, чтобы держаться рядом с баркентиной.
Наконец, властно раздвинув подчиненных, показался капитан. Он был лыс, круглолиц и изрядно упитан; пальцы рук, ухватившихся за фальшборт, походили на сардельки. Пышный, но засаленный кружевной воротник давно тосковал по стирке. Тем не менее серьги в обоих ушах свидетельствовали, что за плечами у капитана «Королевы» — две кругосветки.
— Приветствую, сударь, — я небрежно махнула шляпой. — Вы не подскажете наши координаты? Дело в том, что я испытываю недостаток в точных навигационных приборах.
— Двадцать седьмой градус северной широты и девятый — западной долготы, — ответил он с усмешкой. Голос у него был низкий и рокочущий, словно ему нужно было прочистить горло.
Двадцать седьмой градус! Я и не предполагала, что мы забрались так далеко на север. Видимо, мои измерения и расчеты были все же слишком неточными. Но значение долготы мне мало о чем говорило. Без карты я не могла определить, близко мы к Йертаншехе или нет. Кажется, девятый — это все-таки слишком далеко к востоку…
— А каково расстояние до ближайшего порта? — продолжала я тоном светской беседы.
— Примерно пятьсот сорок миль на запад-северо-запад.
От него, разумеется, не укрылось, как вытянулась моя физиономия.
— Кажется, вы с вашими коричневыми друзьями немного заплутали, так? — Он продолжал усмехаться. — Рассчитывали вернуться домой к ужину?
— Не забывайте, что смех — дорогое удовольствие, — холодно осадила его я. — За него приходится платить.
— В самом деле?
— Разумеется. В данном случае вы платите полновесными серебряными йонками, которые могли бы перекочевать из моего кармана в ваш, если бы я и мои друзья воспользовались вашим кораблем. Но, разумеется, мы не поднимемся на борт судна, где к нам не проявляют должного уважения. — Видя, что последний тезис он явно не воспринимает всерьез, я добавила: — Мы уже проплыли больше тысячи миль и можем проплыть еще столько же. Так что, если вам не нужны деньги, то спасибо за координаты и прощайте.
К моей радости, среди моих спутников никто не оказался настолько простодушным, чтобы поверить в мою решимость, испугаться и сорвать весь блеф, а может, они просто не настолько еще понимали беглую ранайскую речь.
— Не надо пороть горячку, — примирительно изрек капитан. — Даже если бы у вас не было денег, с моей стороны было бы преступно бросить вас посреди океана на этой плетеной корзинке. Но если вы способны оплатить проезд — тем лучше. Сейчас вам спустят штормтрап.
Через борт полетела веревочная лестница, разматываясь на ходу и стуча дощечками ступенек.
— У нас один больной, — предупредила я, — он не сможет подняться сам.
— Он заразен? — нахмурился капитан.
— Нет, но у него серьезно повреждена нога и… это похоже на гангрену. У вас на судне есть врач?
Капитан переглянулся с кем-то на борту.
— Да, — сказал он, — у нас есть врач. Мы спустим сеть для вашего больного.
Они действительно спустили сеть на четырех веревках по углам, что-то вроде большого гамака или кокона. Мы осторожно уложили туда Тонха, и его втащили наверх. Следом по трапу поднялась я. Надо сказать, что взбираться по веревочной лестнице, держа в одной руке тяжелый саквояж с деньгами, вовсе не такое простое занятие — хорошо хоть, что море было спокойным.
— Господи Вершитель, Обличитель и Заступник! — изумленно пробормотал капитан, едва я перелезла через борт. — Девчонка!
Выходит, до сих пор он думал, что разговаривает с юношей! Конечно, на мне был мужской камзол и тень от шляпы падала на лицо… и все же на несколько мгновений я шляпу снимала; удивительно, как можно было не заметить мой нос. Должно быть, мысль о том, что девушка может командовать кораблем, пусть даже «плетеной корзинкой», была для капитана настолько недопустимой, что мозг просто отказался воспринять информацию, которую передали глаза.
— Йерка Лаарен, к вашим услугам. — Я, не выпуская из левой руки саквояж, демонстративно отсалютовала ему шпагой. Именно потому, что это была шпага моего родного отца, на сей раз мне захотелось назваться его фамилией — хотя, если бы капитан вдруг был в курсе моих отношений с губернатором Лланкеры, некоторый риск в этом был. Но эта фамилия ничего ему не сказала.
— Вы не могли бы убрать ваше оружие? — поморщился он. — У нас, как видите, мирное судно. И мне бы не хотелось пускать на палубу вооруженных дикарей.
Действительно, у толпившихся на палубе матросов я почти не заметила оружия — лишь у нескольких за поясом торчали ножи; из-за кушака капитана, однако, выглядывала, словно змеиная голова, рукоятка пистолета.
— То, что они туземцы, еще не значит, что они дикари, — возразила я. — Вряд ли хоть один из ваших матросов знает математику так, как они.
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо закивал капитан, — но все же не могли бы они оставить свое оружие? Мои матросы, может быть, не так хорошо знают математику, зато они знают туземцев. Мы потеряли шестерых аньйо на островах. Кстати, откуда у ваших математиков мечи и сабли цивилизованных аньйо?
— Выловили в бухте, где затонул мой корабль, — ответила я, упреждая дальнейшие расспросы. — Послушайте, капитан, экипаж такого судна, как ваше, минимум впятеро больше моего, и ваши аньйо не похожи на слабосильных трусов, — добавила я не без умысла. — В любом случае я гарантирую вам безопасность со стороны моих друзей.
В этот момент над бортом появилась кудрявая голова Нэна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86