Это было вообще-то резонно, но мне не понравился его тон, и я возмущенно заметила, что его широкий нос еще не дает ему права командовать, ибо мозги помещаются вовсе не в носу.
— Ладно, — пожал плечами он, — я оставлю тебе лестницу, но будешь уходить — не забудь спрятать ее в трюме.
Впрочем, хотя сидеть «дома» и было скучно, мысль о городской суете тоже энтузиазма не вызывала. Я ограничилась тем, что немного погуляла по пустынному в этом месте пляжу и проделала свой комплекс упражнений, пофехтовав с тенью ножом за неимением шпаги. Зато потом я отыскала в одном из ящиков Нодрекса бурый обмылок, нагрела воду в кастрюлях, наполнила корыто и наконец-то по-настоящему вымылась. Боже, как давно я это делала в последний раз! Я извела почти весь запас пресной воды, но дело того стоило.
Нодрекса не было допоздна; я доела остатки вчерашнего супа и уже начала беспокоиться, но на закате наконец в иллюминатор стукнул брошенный камушек. Я взглянула вниз, потом вышла на палубу и спустила ему лестницу. Глаза его азартно блестели, и я поняла, что у него появилась какая-то грандиозная идея.
— В город приехал зверинец, — сообщил он таким тоном, словно извещал о прибытии звездных пришельцев или наследстве от доселе неизвестного богатого дедушки. — Вообще-то он уже четыре дня тут.
— Ну и что? Ты никогда не видел диких зверей?
— Да не, не в том дело. Там, кстати, не только звери. Там уроды сросшиеся и старуха дикая на цепи, в шерсти вся… Но я не про то. Это наш шанс!
— Наш?
— Ну! Крупное дело! Народ к ним толпой валит. Вход — четвертак, я прикинул, за день сотни две у них набирается, а то и больше. Кусок, почитай, уже есть! И при этом — ни одного серьезного замка. Я там все обсмотрел, эти их вагончики ногтем открываются. Значит, ночью мы туда залезаем…
— Постой, постой. Я никуда лезть не собираюсь.
— Ну ясное дело, я полезу, ты на стреме постоишь. И берем кассу. Тебе триста, мне семьсот. Ну, ты ж понимаешь, основная работа моя, значит, мне больше… и потом, ты к звездам улетишь, а мне тут еще жить.
— А ты бы не хотел со мной к звездам? — спросила я в порыве великодушия, словно согласие пришельцев уже было у меня в кармане.
— Не-е… Ты ж говоришь, они крылатые. Что я среди них без крыльев делать буду? Они ж на меня как на урода смотреть будут. Все равно, что тут на… ой, извини, я не то имел в виду…
— Все нормально. Я знаю, как тут смотрят на таких, как я.
— Да и вообще, — поспешно продолжал он, — здесь мой дом, а там…
— Не очень-то он у тебя тут роскошный, — жестко заметила я.
— Не роскошный, зато свой! А там все чужое. Не, не надо мне такого счастья…
— Как знаешь, — пожала я плечами и вернулась к более практическим материям: — А как ты деньги-то взять собираешься? Ведь хозяева ночью у себя будут?
— Ну, может, и в кабак пойдут, хотя это жалко было бы — часть звяков потратят… Но если у себя, они ж дрыхнуть будут. Мы поздно пойдем.
— Не разбудишь?
Он посмотрел на меня с видом оскорбленной гордости.
— Когда трубочистом работал — ни разу не разбудил! А я тогда совсем пацаном мелким был, никакого опыта, страх один.
— А животные? Они же тебя учуют, шум поднимут.
— Ха! Да мимо них за день столько народу проходит! Одним больше, одним меньше…
Я немного помолчала.
— Сегодня ночью? — спросила я наконец.
— Лучше бы, конечно, завтра, тогда у них в загашнике больше будет. Но, говорят, они завтра уже уезжать собираются. Так что сегодня.
Я задумалась. В первую очередь меня беспокоила практическая сторона дела — не слишком ли велик риск, особенно в свете этого нового старого закона. Впрочем, я понимала, что основной риск берет на себя Нодрекс — если мне придется всего лишь, как он выразился, «стоять на стреме», и поймать меня и доказать мое соучастие будет не так-то просто, тем более при строгости формальной процедуры, принятой в имперских судах. И лишь затем я озаботилась более тонкими материями. Действительно ли я, приемная дочь королевского палача, бывшая школьная отличница, готова стать воровкой? До сих пор все мои столкновения с законом, включая убийство стражников, носили характер самозащиты. Меня несправедливо преследовали и не оставляли мне другого выхода. Но теперь я собираюсь взять деньги, украденные у владельцев зверинца, не сделавших и не собиравшихся делать мне ничего плохого… Но разве у меня сейчас есть другой выход? Разве я знаю другой способ достать деньги, и разве я не потеряла уже совершенно бездарно черт знает сколько дней, в то время как пришельцы, быть может, готовятся к отлету? Почему в мире, где аньйо с репутацией честных торговцев могут продать меня в рабство или обманом выманить драгоценность, где я должна прятать свои крылья, словно одно обладание ими делает меня преступницей, — почему одна лишь я должна проявлять щепетильность? Нет, добрые аньйо, к черту! Вы этому меня научили.
— Сегодня так сегодня, — согласилась я.
Мы попили чаю и легли спать, чтобы проснуться в середине ночи.
То есть проснулся, конечно, Нодрекс и растолкал меня; я спала так же крепко, как и всегда, и никакие тревожные сны мне не снились.
При свете Лийи мы спустились на прибрежный песок — море было удивительно спокойным, — и зашагали в город. За исключением единственной луны (Лла уже успела зайти), никакого освещения в Далкруме, во всяком случае, в этой его части, не было, но моего товарища это не смущало. Вскоре район доков остался позади, и мы шли по погруженным во мрак улицам. В какой-то момент мне показалось, что звук наших шагов раздвоился, и в тот же миг Нодрекс, схватив меня за руку, увлек в глубь темной подворотни. Через пару минут мимо прошел ночной патруль — трое стражников с мечами; лунный свет тускло блестел на их шлемах.
Наконец мы подошли к площади, на которой остановился передвижной зверинец. Она находилась на окраине; мои глаза, привыкшие к темноте, различали над крышами очертания расположенной рядом городской стены.
Как видно, разместиться на площади ближе к центру стоило дороже, хотя это не сильно увеличило бы приток посетителей — слух о зверинце и так быстро распространился по всему городу. На площадь выходило три улицы: по одной пришли мы, вторая уводила в другом направлении практически под прямым углом к первой, а третья, с другой стороны площади, шла в сторону стены и, видимо, кончалась тупиком. В вершине прямого угла, принадлежа, таким образом, сразу двум улицам, находилась какая-то лавка или, может быть, дневная харчевня; сейчас ставни и дверь этого заведения были на замках. Если смотреть сверху, это здание представляло собой не квадрат, а пятиугольник — тот угол, что должен был впиваться в площадь, был срезан; именно в этой пятой стене находился вход, а над ним — плоский деревянный навес, поддерживаемый резными столбиками. Фургоны зверинца стояли на площади кольцом, сцепленные друг с другом; их борта были опущены до земли, отрезая любителям посмотреть животных на дармовщинку возможность пролезть под повозками. Как раз напротив дома с навесом, между двумя фургонами, поставленными задом друг к другу, был оставлен проход, перекрытый самыми натуральными воротами: их створки были привешены на петлях к задним стенкам фургонов. Сейчас ворота, очевидно, были заперты изнутри.
— Влезешь туда, — прошептал мой сообщник, указывая на навес. — Оттуда видны и улицы, и лагерь. Если что — просигналишь мне вот этим, махнешь в ту сторону, где опасность… не, лучше в обратную, чтоб точно не засекли. — Он протянул мне осколок зеркала.
Лийа освещала стену с навесом достаточно ярко, но ведь она осветит также и меня?
— Будешь лежать на навесе — тебя снизу не заметят, если только специально не искать, — уловил мои сомнения Нодрекс.
Я подошла к резным столбикам, окинула взглядом ближайший из них, провела рукой по его тонкой талии. В это сужение как раз было удобно упереться ногами, перехватывая руки со столбика на край навеса. Даже учитывая, что я еще не восстановила форму, влезть большого труда не составляло.
— Я подсажу, — пообещал мой спутник.
— Сама справлюсь.
Все же он постоял внизу, пока я карабкалась наверх. Убедившись, что я благополучно заняла наблюдательный пост, он снял туфли и беззвучной тенью двинулся к повозкам.
Какое-то время он возился, стоя на коленях возле угла одной из повозок, — очевидно, расцеплял крепеж, удерживавший борта в опущенном положении. Наконец Нодрекс приподнял дощатый борт — тот слегка скрипнул — и скользнул под фургон. Через некоторое время я увидела его уже внутри кольца повозок. Со своей позиции я видела не весь лагерь — для этого я находилась недостаточно высоко, — а лишь дальнюю его часть; именно в этой части располагалась пара вагончиков с окнами, отличавшихся своим видом от прочих глухих фургонов и служивших, по всей видимости, жилищем и складом инвентаря для хозяев зверинца. Нодрекс подошел к левому вагончику и какое-то время колдовал над дверью, затем очень медленно и осторожно потянул ее на себя; как он ни старался, короткий жалобный скрип все же вырвался, и я услышала еще какие-то приглушенные звуки — должно быть, завозилось спросонья одно из животных. Самих клеток со зверями я не видела — внутренние стенки фургонов, где они размещались, раскрывались лишь во время приема посетителей. Нодрекс замер, но затем, осмелев, просунул голову в щель — причем не на высоте своего роста, а пригнувшись практически к полу стоявшего на колесах вагона. Убедившись, что все спокойно, похититель забрался внутрь.
Отсутствовал он довольно долго. Я понимала, что, хотя вагончик был и невелик, действовать приходилось в темноте и с крайней осторожностью, однако все равно начала тревожиться. Впрочем, признаюсь честно, сердце мое с самого начала билось быстрее, чем следует. Навес, на котором я лежала, был на самом деле слегка наклонным, так что мои ноги оказались несколько выше головы, но, подперев подбородок руками, я ликвидировала это неудобство. Периодически я крутила головой влево и вправо, проверяя прилегающие улицы, но там было по-прежнему пусто. Со стороны зверинца время от времени доносились то пыхтение и возня, то сонное урчание, но все эти звуки были негромкими и, очевидно, привычными владельцам, так что вряд ли могли их разбудить. И все же, чем дольше торчал в вагончике Нодрекс, тем больше у меня крепла уверенность, что вот сейчас какому-нибудь зверю приснится кошмар и он издаст трубный крик…
Наконец он показался, и я вздохнула с облегчением. Но, как выяснилось, рано: Нодрекс размашисто помотал головой, давая мне понять, что поиски оказались неудачными, и занялся дверью второго вагончика.
Лежать на навесе практически без движения было холодно, и я подумала, как бы не вернулась моя простуда. Не успела я это подумать, как мне захотелось чихнуть, и я, затаив дыхание, терла нос пальцами, пока желание не пропало. Хотя вряд ли, конечно, мой чих мог кто-то услышать, тем более что в одной из повозок снова завозилось и глухо зарычало какое-то, судя по всему, крупное животное. Я нетерпеливо ждала, когда оно угомонится, но вышло наоборот: как видно, зверь разбудил соседа, и к рычанию добавилось повизгивание, а потом кто-то громко захлопал крыльями. Я лежала как на иголках, не отрывая взгляда от двери, за которой исчез мой товарищ; потом вспомнила, что надо следить и за улицами. Мне показалось, что на улице слева я различила какое-то движение; замерев, я вглядывалась во мрак. Но очень скоро убедилась, что это лишь игра воображения, и вновь посмотрела в сторону вагончика.
Нодрекс уже вышел. Но вместо того, чтобы пробираться наружу, он стоял перед открытой дверью и махал мне рукой… точнее, даже не махал, а делал загребающие движения, явно призывая меня к себе. Я махнула ему в ответ, пытаясь дать понять, что все в порядке и он может спокойно возвращаться. Он сделал несколько шагов от вагончика, но вновь остановился, повторяя те же жесты. Ему явно зачем-то нужна была моя помощь в самом лагере.
Это мне никак не понравилось. Подобный план действий мы с ним даже не обсуждали, да и чем я, с моим полным отсутствием опыта в подобных делах, могла бы ему помочь? Однако он упорствовал и не двигался с места. С раздражением подумав, что этак мне придется лежать на навесе до рассвета, я еще раз окинула взглядом улицы и полезла вниз.
Я помнила, какой из бортов он открыл; приподнять его и пролезть под повозку было нетрудно. Я подняла внутренний борт — сверху бил острый звериный запах, — и выползла на территорию лагеря. Затем выпрямилась, отряхивая ладони и колени.
И в тот же миг меня крепко схватили за руки, выкручивая их за спину.
Я отчаянно рванулась, все еще безмолвно, но у врагов было преимущество в численности, силе и внезапности. Я все же успела заехать кому-то ногой по колену (и, судя по раздавшемуся вскрику, удар был неплох), но в тот же миг тяжелый кулак обрушился на мой затылок с такой силой, что все поплыло у меня перед глазами.
Когда сознание вернулось ко мне, я уже стояла на коленях со связанными за спиной руками, и кто-то сдирал с меня плащ.
Я еще попыталась хлестнуть их крыльями, но это был уже жест отчаяния. Даже если бы мне удалось вырваться, со связанными руками я бы уже не смогла поднять борт, чтобы нырнуть под повозку. Меня ударили по спине, не то чтобы сильно, скорее просто призывая прекратить сопротивление.
Я опустила крылья и подняла голову. Нодрекс все еще стоял на прежнем месте, но теперь я увидела рослого полуголого мужчину, который вышел следом за ним из открытой двери вагончика. Пистолет в его руке смотрел в спину мальчишке. Нодрекс обернулся, потом сделал несколько нерешительных шагов вперед.
— Ну, видите, я не обманул, — сказал он, стараясь не смотреть в мою сторону. — У нее правда большие крылья. Теперь вы меня отпустите?
— Ладно, проваливай, — бросил один из моих пленителен. — И молись Господу Заступнику, что так легко отделался.
— Предатель! — рванулась я, но меня удержали за плечи. — Вонючий твурк!
— Прости, Эйольта, — пробормотал тот. — Я не хотел, но… они меня поймали… я говорю: ну отлупите меня и отпустите, какой вам прок меня в полицию сдавать, вы же даже не здешние… а они ни в какую, получишь, говорят, по закону… ну и… я подумал… это что ж выходит, ты к звездам улетишь, а мне клеймо на лоб и на цепь в каземат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86