Тйорл, конечно, не такой, как твой, но до ближайшего села доедешь, а там уж сама решай, нового купить или что… Монету за тйорла сейчас давай.
— Сколько?
— Сотни хватит, — ответила Шайна и, уловив сомнение на моем лице, добавила: — Тот, кто его приведет, тоже рискует, что ж он, за фу-фу работать будет? Да и мне, знаешь, в трубу лишний раз лезть не шибко охота…
Мы еще немного поболтали, а потом, когда Шайна собралась к себе наверх, я попросила ее спеть. Она сперва отнекивалась, ссылаясь на отсутствие инструмента, потом согласилась. Голос у нее и впрямь оказался красивый, но песни мне не понравились. Вся эта жалостливая воровская романтика не по мне, да и кому как не Шайне было знать, что в реальной воровской жизни все проще и грубее. К тому же рифма хромала едва ли не в каждом куплете, и мне, знакомой с лучшими образцами ранайской поэзии, это резало ухо почти физически.
— Тебе не нравится, — заметила Шайна, обрывая песню на полуслове.
— Ну, я привыкла немного к другому… Вот, например, послушай:
Даже в самой обыденной жизни хватает тревог,
Даже самое серое небо не схоже с землею.
Это следует помнить, когда переступишь порог,
Ибо нить путеводная кончиться может петлею.
Но какие-то странные аньйо смутят твой покой,
Обещая вершины и сказочно дивные дали,
И расскажут о тех, что стояли над звездной рекой,
Наблюдая процесс преломления света в кристалле.
И такие, как ты, опьяненные ядом речей,
Покидают свой дом и уходят в безвестные страны,
Не пугаясь ни холода долгих туманных ночей,
Ни нехоженых троп, ни пустынь, ни дождя, ни бурана.
Будут многие там сражены беспощадным мечом
(Только кровь придает завершенность отточенной стали).
Ты следишь сквозь замерзшие слезы за звездным лучом,
Наблюдая процесс преломления света в кристалле.
Средь унылых болот, в лабиринтах безжизненных скал
И обросших утесов, нависших угрюмо и грозно,
Ты счет дням потеряешь, забудешь о том, что искал,
И свой путь проклянешь, но назад поворачивать поздно.
Те, кто вел вас к вершинам, растаяли в утренней мгле,
То ли умерли, то ли ушли, то ли просто устали…
Вы бредете по высохшей, древней, как скука, земле,
Наблюдая процесс преломления света в кристалле.
Ты состаришься в этом походе, сводящем с ума,
Но дойдешь до конца и признаешь дорогу напрасной:
Жизнь есть плесень и грязь, только холод и звездная тьма
Были целью твоей, совершенной и вечно прекрасной.
Ты дойдешь и увидишь, что ты совершенно один,
Те, что спереди, канули в ночь, те, что сзади, отстали,
И останешься вечно стоять средь мерцающих льдин,
Наблюдая процесс преломления света в кристалле…
— Здорово, — восхитилась Шайна. — Сама сочинила?
— Нет, — улыбнулась я, — это Йатнакир, он жил двести лет назад.
— Надо же. Вот ведь сколько всякие богачи и аристократы ни пыжатся, а помнят спустя столетия все равно не их, а таких, как Йатнакир.
— Он был граф, — возразила я, — его настоящая фамилия тар Йирон-Вйатнолле. И он не знал недостатка в деньгах. Хотя помнят его действительно не за это.
— Справедливости нет и не может быть, — пробурчала Шайна. — Ладно, пойду. Завтра вставать рано.
Я уже выспалась и потому полночи ворочалась на соломе или ходила взад-вперед, стараясь согреться. Наконец, стоило мне прилечь на минуту, как мне показалось, прикрыть глаза, как Шайна растолкала меня. Взбираясь по лестнице следом за ней, я обратила внимание, что на ногах у Шайны вместо башмаков сапоги — изношенные и замызганные до крайности, явно большего, чем надо, размера, но, очевидно, наилучшим образом подходящие для путешествия по трубе. А мне придется пачкать свои славные сапожки из лучшей тайуловой кожи…
Мы поднялись из древних подземелий в обычные подвалы Гнилого Угла, прошли под низкими мокрыми сводами, нырнули в какую-то каменную кишку, а из нее, отодвинув тяжелый дощатый щит, в земляной ход, укрепленный досками и криво торчащими деревянными подпорками. Этот ненадежный коридор вывел нас в другой подземный туннель, и по донесшемуся спереди сырому зловонию я поняла, что мы близки к цели.
Труба представляла собой круглый, выложенный кирпичом туннель диаметром около десяти локтей; по дну его, покрытому толстым слоем бурого льда, текла вонючая жижа (пока еще действительно не слишком широким ручьем, так что в основном можно было идти рядом, не пачкая ног), а наверху через неравные промежутки виднелись отверстия стоков — в большинстве своем круглые, расположенные по бокам, но некоторые, квадратные, вертикально сверху — эти вели в трубу прямиком из уличных сточных канав, и через них проникал серый предутренний свет, полосатый от решеток. Куда существеннее, впрочем, было то, что из стоков текло, сочилось или капало, причем время от времени оно выплескивалось внезапно, когда где-то наверху кто-то опорожнял ведро помоев. Приходилось проявлять чудеса ловкости, уворачиваясь от летящих брызг.
По мере продвижения к окраине нечистот под ногами становилось все больше; мне пришлось подобрать полы плаща и дышать через рот из-за невыносимой вони. Вдобавок ко всему потолок туннеля начал понижаться, что отнюдь не добавляло уюта. Но вот наконец впереди забрезжил свет, показавшийся ослепительно ярким после мрака трубы.
Выход перегораживали толстые вертикальные прутья, которые казались намертво вмурованными в пол и потолок, не достигавший здесь и пяти локтей в высоту. Однако Шайна спокойно ухватилась за четвертый и пятый прутья слева и потянула их на себя. С хрустом и скрежетом их верхние концы повернулись в щелях между камнями, а нижние, подпиленные, вынырнули из бурой жижи. Мы протиснулись боком в образовавшуюся щель и оказались на крутом склоне оврага, куда стекали городские нечистоты.
Я поспешно отошла в сторону, и там, где легкие наконец наполнились чистым воздухом, долго возила ногами по глубокому ноздреватому снегу, очищая сапоги. Шайна некоторое время с усмешкой наблюдала за этим, а потом потеряла терпение:
— Ладно, идем. Парень нас небось уже заждался, а ему тоже негоже маячить с тйорлом под стенами…
Увязая в снегу, мы прошли дальше по склону, оставаясь невидимыми для дозорных на башнях, и, лишь добравшись почти до начала оврага, влезли наверх. Город был в четверти мили от нас; длинная тень внешней стены тянулась наискосок в нашу сторону. Небольшой пригорок, поросший кустарником, и здесь прикрывал от глаз стражи условленное место встречи.
Однако на этом месте никого не было.
— Странно… — пробормотала сквозь зубы Шайна, оглядываясь по сторонам, затем осматривая ровный, не истоптанный следами снег.
— Наверное, еще не успел, — пожала плечами я, хотя на душе у меня сразу же заскулили твурки.
— Ворота уже открыты, — возразила Шайна, выглядывая из-за пригорка и всматриваясь.
И в этот момент из ворот вылетели кавалеристы. Они мчались во весь опор, и их было не меньше трех десятков. Практически сразу они развернулись в цепь — правый фланг продолжал скакать по дороге, а остальные, вспарывая снежную целину, россыпью устремились к оврагу.
— Поганый йитл! — в бешенстве воскликнула Шайна. — Он нас заложил!
Да, это вам не романтические песни о «воровской чести». Тысяча йонков больше ста, арифметика тут нехитрая…
— Бежим обратно! — Я схватила Шайну за руку. — Тйорлам не спуститься по склону!
— Им и не нужно, — покачала головой Шайна. — Нас перестреляют сверху, мы не успеем добежать до трубы. — Она в отчаянии закусила губу, затем вдруг метнулась в другую сторону. — В обход!
Я поняла ее мысль — оставить овраг между нами и всадниками, обежав оставшуюся его часть. Вот только делать это на глазах у врагов не стоило, и я снова дернула Шайну вниз. Описав кривую по склонам, мы, тяжело дыша, вскарабкались на противоположный край оврага.
Большинство кавалеристов и впрямь решили, что мы надеемся вновь укрыться в трубе, и мчались туда; теперь им пришлось бы сделать приличный крюк, скача в обход. Но командир отряда, как видно, учел все варианты, и правофланговые всадники, напротив, неслись к началу оврага; никаких шансов убежать от них на своих двоих да еще по рыхлому снегу, конечно, не было. Впереди, значительно опережая остальных, скакал офицер на великолепном черном тйорле, которого мне трудно было не узнать. «Йарре! — подумала я в ярости. — Неужели и ты меня предал?!»
Бежать не было никакого смысла, и все-таки мы бежали. Правда, Шайна в своих неуклюже больших сапогах сразу отстала, а затем и вовсе остановилась, как видно, решив не отягощать свое положение сопротивлением. Я бросила взгляд через плечо и увидела, как офицер настиг ее. Однако он даже не сбавил скорость, оставив Шайну своим подчиненным, — ему нужна была я.
Через несколько секунд я услышала дыхание тйорла и крик «Стой! Стой!» уже буквально над своим плечом. Я остановилась, разворачиваясь и выхватывая шпагу.
И тут произошло нечто неожиданное. Йарре резко затормозил, зарываясь передними ногами в снег, одновременно взбрыкивая задними и рывком наклоняя рога вперед. Капитан Тнейер отнюдь не был тюфяком, он был опытным наездником, и все же ничего не смог поделать: вылетев из седла, он перекувырнулся в воздухе и тяжело грохнулся спиной в снег. Тйорл повернул ко мне морду, так и светившуюся лукавством.
— Йарре! — радостно воскликнула я, запихивая шпагу в ножны и обнимая его за шею. — Ты понял, что покориться ему — лучший способ найти меня, да?
Я взлетела в седло. Капитан все еще лежал неподвижно, оглушенный падением. Я обернулась назад:
— Шайна! Быстрей сюда!
Она уже и сама поняла, что произошло, и вовсю бежала ко мне. Однако другие всадники были уже у нее за спиной. «Не успеет», — подумала я.
Один из всадников достал пистолет и выстрелил, целясь в Йарре. Он промазал, но расстояние между мной и преследователями быстро сокращалось. Вблизи да по неподвижной мишени нетрудно попасть и на скаку…
Шайна, услышав выстрел, сделала отчаянный рывок. Один сапог свалился с ее ноги. Я видела ее умоляющий взгляд… Но тут вторая пуля пробила полу моего плаща, и я поняла, что медлить больше нельзя.
— Йо! — крикнула я, поворачиваясь вперед и поддавая каблуками в бока Йарре. Он, только этого и ждавший, стрелой сорвался с места. Шайна выкрикнула трущобное ругательство. Хотелось бы верить, что оно было адресовано не мне, а стражникам.
Еще одна пуля просвистела надо мной. Я оглянулась через плечо. Капитан уже сидел на снегу, двое стражников спешились и связывали Шайну, трое продолжали погоню. Прочие, оставшиеся по другую сторону оврага, меня уже не волновали — теперь, когда подо мной был Йарре, они с тем же успехом могли находиться на другой стороне Лла.
Однако при всех достоинствах Йарре тйорлы ближайших преследователей тоже не были клячами. Правда, рослые всадники в стальных нагрудниках весили, должно быть, вдвое больше, чем я. И все же пока что дистанция между нами оставалась опасной, и двое из них еще не разрядили свои пистолеты.
Я скакала вдоль оврага в сторону реки, пока еще не имея определенного плана. Здесь не было ни дорог, ни мостов — все это находилось по другую сторону оврага и города. Впереди показался крутой берег.
Судя по глубине оврага, круча была достаточно высока для того, чтобы не надеяться на легкий спуск. Я вновь оглянулась. Пока что в меня никто не целился — видимо, рассчитывали подобраться поближе. Двое всадников стали забирать вправо, намереваясь перерезать мне путь вдоль реки. Я тоже стала заворачивать вправо. Расстояние между нами сокращалось. Я совсем вжалась в холку Йарре, погоняя своего скакуна. Хлопнул еще один выстрел — снова мимо. Я проскочила перед носом у преследователей, но теперь они были совсем близко. Мы мчались так около полумили, и во время этой гонки я явственно услышала металлический щелчок — похоже, последний заряженный пистолет дал осечку!
Затем впереди показалась пологая ложбина, уводившая к самой воде; я свернула туда.
Река, поившая Нойар и уносившая прочь его отходы, была не так уж и велика; летом мы бы легко переплыли ее, а зимой переправа и вовсе не представляла бы проблем. Но была уже фактически весна, и посередине речки змеилась широкая полынья.
Йарре выскочил на лед, скользя всеми четырьмя копытами. Было очень скользко: днем лед подтаял сверху, ночью снова замерз, а утром опять начал оттаивать. Я обернулась, проверяя, решатся ли более тяжелые стражники последовать за нами. Они решились. Но хватит ли их на прыжок через полынью? Если нет, то это прекрасный способ от них отделаться.
Или утонуть.
Я не знала, каковы наши шансы. Через изгороди Йарре перемахивал лихо, но мы никогда специально не тренировали прыжки через широкие преграды. Оставалось полагаться только на его чутье. Поначалу он повернул голову вправо, намереваясь скакать вдоль берега, но, когда я потянула его за левый рог, не стал противиться. Ну, только не ошибись, Йарре! Йо! Йо!
Мы мчались к полынье, и если издали она выглядела не слишком страшно, теперь с каждой секундой казалась все шире. И сможет ли тйорл как следует оттолкнуться на таком скользком льду?
Моя решимость таяла куда стремительней, чем снег под лучами солнца, я уже совсем уверилась в глупости своей идеи, но теперь, даже потяни я со всей силы рога на себя, мы бы не успели остановиться.
Йарре прыгнул. Мгновенный полет, от которого у меня перехватило дыхание, а затем все четыре копыта ударили об лед, разбрызгивая воду.
И в тот же миг лед под задними копытами треснул и накренился.
Йарре осел назад, соскальзывая в полынью. Я успела спрыгнуть на лед и забежала вперед, хватая его за рога. Конечно, я не смогла бы его удержать, но он тем временем подогнул задние колени и сумел зацепиться ими за кромку льда. Еще один могучий рывок — и он втащил себя на безопасное место. Отколовшуюся льдину унесло течением.
Стражники остановили своих тйорлов, не решаясь даже близко подъехать к полынье. Я помахала им ручкой и пару минут спустя была уже на другом берегу.
Окончательно убедившись в том, что меня никто не преследует, по крайней мере пока, я достала карту и сориентировалась на местности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86