Все, что я еще успела сделать, — ударить его коленом в пах. Он охнул, но рука с саблей дернулась в ранее выбранном направлении.
И в этот момент грохнул выстрел. Голова матроса взорвалась, как гнилой йовул, когда по нему ударят палкой. Осколки костей, клочья волос, брызги крови и ошметки мозга — все это полетело во все стороны, в том числе и мне в лицо. Сабля скользнула плашмя по моему голому плечу, не причинив вреда; пальцы, сжимавшие крыло, конвульсивно дернулись и разжались. Труп стал падать на меня; я инстинктивно отпихнула его обеими руками, не выпуская шпаги, и он рухнул навзничь.
В дверях каюты стоял капитан. В каждой руке у него было по пистолету; один из них дымился, второй смотрел в сторону коридора, где, очевидно, оставались другие мои враги — в каюте их в тот момент было двое, включая раненого и исключая убитых. На поясе капитана висела внушительного вида сабля.
— Кто-то желает быть следующим? — осведомился капитан, направляя заряженный пистолет в каюту, затем снова в коридор. — Если кто забыл, бунт на корабле карается смертью. Оружие на пол, если хотите жить.
«Капитан — второй после бога на корабле!» — говорят илсудрумские моряки. На что ранайские отвечают: «Бог первый на небе, а на корабле первый — капитан!» И все же он был один, и у него была только одна пуля и сабля, а дисциплина была слишком подорвана этим долгим мучительным дрейфом. Хуже всего было то, что среди линчевателей оказались члены экипажа — уж если они нарушили приказ капитана, что говорить о пассажирах. В первый момент после выстрела и властного окрика капитана кто-то бросил оружие, но таковые оказались в меньшинстве, и прочие не спешили последовать их примеру. Не решались они, впрочем, и напасть — теперь уже не только на меня, но и на своего шкипера. Стало совсем тихо. Пауза затягивалась. Опасно затягивалась.
И вдруг тишину раскололи частые удары тревожного колокола.
— Шквал! — услышала я. — Шквал по левому борту! Капитан бросил короткий взгляд в иллюминатор за моей спиной, и то, что он там увидел, понравилось ему еще меньше, чем зрелище в моей каюте.
— Все по местам! — гаркнул он. — Пассажирам пристегнуться к койкам и молиться!
Двое моих врагов, находившихся в каюте, проследили направление взгляда капитана и, изменившись в лице, торопливо прошмыгнули в коридор. Я, брезгливо переступая босыми ногами через трупы и лужи крови, подошла к своей койке, подобрала скомканную простыню и наконец стерла с лица и груди липкую мерзость. Почему-то в тот момент именно это казалось мне самым важным. Когда я бросила это импровизированное полотенце-, из кровавых складок на меня смотрел глаз матроса.
Этот мертвый взгляд словно вернул меня к реальности, напомнив, что проблемы не кончились. Я посмотрела в иллюминатор.
На нас шла сплошная стена воды. Высотой, наверное, локтей тридцать, если не больше. Ее слегка вогнутая поверхность глянцевито лоснилась, а наверху кипела ярящаяся пена.
Я слышала топот бегущих по коридору и палубе ног. Когда я отвернулась от иллюминатора, капитана уже не было видно. Мне совсем не хотелось оставаться в каюте с тремя мертвецами и выбитой дверью, но времени на поиски иного прибежища, похоже, не оставалось. Я упала на койку и кое-как затянула ремни.
Затем я услышала шум, словно где-то закипали тысячи больших котлов. А затем корабль осел вниз, резко завалился набок и помчался вверх. У меня перехватило дыхание от этого кульбита, ремни врезались в тело. С треском распахнулись дверцы шкафа, в коридор, звеня и кувыркаясь, вылетела миска, а за нею туда же покатились трупы…
Если бы у нас были мачты, нас бы наверняка опрокинуло. Но без них центр тяжести находился куда ближе к килю. Поэтому уже на гребне волны бриг выровнялся, а затем завалился на левый борт и помчался вниз по спине волны. Ощущение было такое, что мы валимся в пропасть. Мои крылья непроизвольно напряглись, словно пытаясь удержать меня в воздухе…
Наконец жуткий спуск с горы закончился, но оказались мы отнюдь не на равнине. Таких огромных валов больше не было, но за авангардом шквала шел шторм.
Хватаясь за стены, я все-таки выбралась из своей каюты. Шторм может затянуться на несколько дней, и оставаться все это время среди трупов и размазанной повсюду крови… Оказавшись в кренящемся с боку на бок коридоре, я услышала, как в конце его со скрипом распахивается дверь. Затем корабль завалился на другой бок, и дверь захлопнулась. На следующей волне все повторилось. Шарахаясь зигзагами от стены к стене, я поспешила туда.
На сей раз мне наконец повезло. Каюта и впрямь оказалась пустой, хотя и не нежилой — как видно, она принадлежала убитому мной пассажиру. Я вошла внутрь и заперлась.
В этой каюте я провела три дня. Все это время шторм продолжал бушевать, и за эти дни я не видела ни одного аньйо, как, разумеется, никто не видел и меня. Мне даже не пришлось выбираться за водой — хоть предыдущий хозяин помещения и оказался достаточно невежествен, чтобы верить, будто убийство крылатой может остановить бурю (а может, просто нашел удобный повод сорвать злость), но в практической сметке ему трудно было отказать: он умудрился запасти здоровенную бутыль воды, и, когда я ее нашла, в ней оставалось еще пинты четыре. Что до еды, то во время этой жуткой качки одна мысль о таковой вызывала у меня дурноту. Так что из каюты я выходила только, чтобы… ну, вы понимаете. Кстати, это тоже непросто делать в шторм.
К вечеру третьего дня буря вроде бы начала стихать. Дождь уже не хлестал в иллюминатор, который, правда, периодически окатывало пеной волн, но и те уже словно подустали и исполняли свою работу только по обязанности, без прежнего энтузиазма. Я валялась в полудреме, пристегнутая к койке, и тщетно пыталась заснуть: больше делать все равно было нечего. Корабль в очередной раз задрал нос, карабкаясь на волну, потом скользнул вниз…
И вдруг койка резко толкнула меня в ребра, и я не столько даже услышала, сколько всем телом ощутила раздирающий треск. Мне не надо было объяснять, что это значит. Отбросив ремни, я кое-как оделась, подхватила шпагу и выскочила из каюты. Из дверей слева и справа высовывались встрепанные головы, кто-то спрашивал, что случилось, кто-то выскакивал в коридор полураздетым…
Когда я выбежала на палубу, бриг уже заметно опустил нос и с каждой секундой зарывался все глубже. Если бы скала, на которую мы напоролись, подвернулась нам в более спокойную погоду, корабль бы так и остался на ней, как насекомое на булавке, и мог продержаться в таком виде довольно долго; но в шторм следующая же волна сняла нас с рифа, обнажив здоровенную, судя по скорости погружения, пробоину в носовой части… Воистину это был несчастливый рейс!
Колокол трезвонил как сумасшедший, полуголые пассажиры в панике метались в полумраке по мокрой кренящейся палубе. На меня, узнав, зыркали безумными глазами — как я сказала, в эти три дня меня никто не видел, и, должно быть, на судне и впрямь решили, что меня унес дьявол. Но теперь уже никто не пытался сводить со мной счеты.
Кто-то не удержал равновесия и с криком свалился за борт, но на это не обратили внимания. Матросы, подгоняемые отборной бранью капитана, готовили к спуску шлюпки, пинками и кулаками пытаясь навести порядок среди рвущихся туда пассажиров. Грохнул выстрел, чье-то тело свалилось под ноги дерущихся, его топтали…
У меня пропало всякое желание лезть в эту кучу-малу; я просто стояла, держась одной рукой за фальшборт, и смотрела, надеясь, что после первой волны паники они успокоятся. Вдруг из двери, ведущей на корму, донесся громкий женский крик. Затем на палубу выбежала девчонка, дочь толстой купчихи.
— Помогите! — кричала она. — Там моя мама, у нее сломана нога, она не может выбраться! Помогите ее вынести, кто-нибудь!
Ей уделили не больше внимания, чем свалившемуся за борт; когда она пыталась схватить кого-то за руку, ее просто отшвыривали. Тут она заметила, что я стою без дела, и вцепилась в меня мертвой хваткой.
— Помоги мне! Надо спасти мою маму!
— Даже если б я и хотела, чтобы сдвинуть ее с места, понадобится пять таких, как я, — ответила я, пытаясь отодрать ее от себя.
— Эй, девчонки! — крикнул пробегавший мимо капитан. — Быстро в шлюпку! Корабль вот-вот потонет!
— Моя мама! Я никуда не пойду без моей мамы!
— Поздно, ее уже не спасти! Не видишь, что делается?!
В самом деле, волны уже перекатывались через бак, и удерживать равновесие на палубе становилось все труднее. Две шлюпки уже отходили от корабля слева и справа, причем они отчалили в такой поспешности, что в них остались свободные места; несколько аньйо пытались догнать их вплавь. Остальные дрались за место в оставшихся шлюпках, и я только сейчас поняла, что их две, а не четыре. Очевидно, две мы потеряли во время шторма. Кажется, мое решение дождаться, пока восстановят порядок, было опрометчивым.
Капитан схватил дочь купчихи за локоть, но она вырвалась и, оскользаясь на досках вздымавшейся все круче палубы, побежала вверх к корме. Капитан ругнулся, бросил короткий взгляд на шлюпки, а затем побежал следом. Они оба скрылись в кормовой надстройке.
Я подумала, что, если надеюсь занять место в шлюпке, это мой последний шанс, и, отпустив борт, в несколько прыжков вклинилась в толпу. Кто-то обернулся, узнал меня; мелькнуло перекошенное злобой лицо, занесенный кулак… Я успела увернуться, но тут же получила удар ногой и отлетела на палубу.
— Скоты! — Я поднялась на ноги, готовая броситься на них со шпагой, но в этот момент корабль издал протяжный вздох — это вырвались остатки воздуха из носовых отсеков, — и нос стремительно ушел под воду, а корма задралась почти вертикально. Лодка, которую не успели спустить, опрокинулась; пассажиры и матросы покатились кубарем в воду, и я вместе с ними.
Вынырнув из мутной волны, я увидела рядом аньйо, цеплявшихся за перевернутую шлюпку, но я знала, что первым делом надо отплыть подальше от корабля, иначе затянет в воронку. Я перевернулась на спину. Надо сказать, что обычным образом мне плавать трудно — когда крылья оказываются над водой, центр тяжести смещается и голова уходит под воду. Зато на спине или в подводном плавании мне нет равных: один взмах крыльями в жидкой среде посылает меня вперед на добрый десяток локтей. Правда, крылья в таком режиме быстро устают.
В несколько взмахов я оказалась на безопасном расстоянии и, подняв голову, увидела, как корма «Звезды тропиков» уходит в пучину. В следующий миг волна скрыла от меня место катастрофы, но я слышала крики увлекаемых в водоворот аньйо. Обернувшись в другую сторону, я увидела на гребне следующей волны плывущую прочь шлюпку. Когда волна подняла меня, а шлюпку опустила, я заметила, что там имеется пара свободных мест, и поплыла следом. Шпаги у меня уже не было, но я надеялась, что теперь, когда уже не надо бороться за место, меня примут на борт.
Недостаток плавания на спине — не видишь, куда плывешь; перевернувшись, чтобы оценить расстояние до шлюпки, я вдруг обнаружила ее совсем рядом и встретилась взглядом с Каайле, сидевшим на руле. Мне показалось, что он улыбается мне. Я тоже улыбнулась ему — к черту старые обиды, теперь мы все, потерпевшие крушение, должны помогать друг другу выжить… И в этот момент в руке у него появился пистолет.
Я не сразу осознала, что улыбка была вовсе не улыбкой, а скорее оскалом. Промедли я еще долю секунды — и вы бы не читали этих строк. Но я все же успела нырнуть за мгновение до того, как он нажал на спуск. Работая крыльями, я ушла в глубину, хотя это была излишняя предосторожность — никто не смог бы разглядеть меня сквозь мутную воду да еще в сумерках. Я плыла под водой, сколько могла, пока в ушах не начало звенеть и грудная клетка не забилась в агонии. Когда я наконец вынырнула, жадно и тяжело дыша, лодка была далеко.
«Без паники, — сказала себе я. — Раз мы наткнулись на риф, наверное, где-то поблизости есть и суша».
Вытягивая шею — что, конечно, было смешно, учитывая, что меня качало на волнах высотой минимум в три моих роста, — я огляделась вокруг, но нигде не было признаков земли, да и трудно было что-то разглядеть в сгущающейся тьме. Возле места крушения еще виднелись головы нескольких аньйо, какие-то доски и мусор, но эти доски были слишком мелкими, чтобы соорудить что-то вроде плота, и я не поплыла в ту сторону. «Ладно, — решила я, — раз уж я все равно не знаю, куда плыть, самое разумное — отдаться на волю волн и максимально экономить силы».
Не скажу, что мне не было страшно, но, знаете, была у меня в глубине души какая-то уверенность, что я выберусь из этой передряги. Как неудачный детский опыт так и не внушил мне страха перед прыжками с высоты, так и предыдущие злоключения лишь укрепили меня в мысли, что какой-нибудь выход отыщется. Если уж говорить о чувствах, то я испытывала скорее злость, чем страх. Злость, что мне опять придется потерять невесть сколько времени, а пришельцы, быть может, уже готовятся к отлету из нашего мира…
Окончательно стемнело. За тучами не было видно ни звезд, ни лун, и, пройди теперь спасительный корабль в полусотне локтей от меня, я бы, наверное, его не заметила. Волны мягко поднимали и опускали меня; расправив под водой крылья, я легко держалась на поверхности, и лишь изредка какой-нибудь особо наглый гребень окатывал пеной мое лицо, так что приходилось отфыркиваться и отплевываться. Тем не менее со временем я почувствовала отрыжку от горько-соленой воды. Но была проблема и посерьезнее. В тропиках вода теплая, но она все же холоднее, чем тело аньйо, и если часами висеть в ней практически неподвижно, этот факт становится весьма ощутимым. Тем более что из-за большой поверхности крыльев я теряю тепло быстрей, чем обычный аньйо. А все время двигаться — значит, быстро выбиться из сил, которых у меня вообще-то было не так много. Только теперь, почувствовав первое головокружение, я подумала о том, что ничего не ела в последние три дня, да и перед этим питалась весьма скудно.
Для того чтобы сутками валяться на койке, кусочка-другого ненавистной вареной рыбы хватало, а вот для того, чтобы вплавь бороздить океан…
Меня пробирала крупная дрожь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86