Эта свадьба станет главным событием конца лета; венчание состоится 22 августа в церкви св. Павла во Франклине. В честь счастливой пары намечается масса роскошных раутов. Первый из них состоится завтра – Сара Луиза и Хэмилтон приглашены к Бизли и Хани Мак-Клендонам на ужин с коктейлями. На радостном торжестве будут присутствовать…"
Дальше шел список из пятнадцати-двадцати пар; все они действительно были на ужине, равно как и сорок-пятьдесят других пар. У Мак-Клендона яблоку негде было упасть – как, впрочем, ему негде было упасть на каждом из намеченной массы роскошных раутов. Сначала я каждый раз внутренне готовился к тому, что из-за этой заметки в газете надо мной будут смеяться: ведь все прекрасно знали, что мы с Сарой Луизой не были эти годы помолвлены, – но, как ни странно, заметке верили. Близкие друзья, которые помнили и про Фреда Зиммермана, и про мою пассию в Берлине, подходили ко мне и с самым серьезным видом говорили: "Здорово вы нас всех разыграли; мы и понятия не имели". Даже Уэйд Уоллес, который-то уж точно должен был бы понять, что происходит, и тот сказал только: "Рад, что ты наконец все осознал, Хэм. Давно бы так".
В самом начале этого месячника торжеств я опасался, что рано или поздно мой запас рассказов истощится. Волноваться, однако, не стоило: слушали меня так же неохотно, как и в тот первый вечер у нас дома, когда я только вернулся. Гости, войдя, направлялись прямиком к Саре Луизе, следовали объятия, поцелуи и слова о том, что они за нее рады. Потом, сообщив мне, что на мою долю выпала крупная удача, они переводили разговор на торговлю недвижимостью, на сыпь у младенцев, на университетскую футбольную команду и на прочие злободневные темы. Сначала я прислушивался, а потом заметил, что им это все равно. Я обнаружил, что если весь день играешь в теннис и всю ночь пьянствуешь, то едва понимаешь, что вокруг тебя творится. Пару раз я слышал, как кто-то у кого-то спрашивал, что со мной происходит, а тот отвечал, что это все трудности привыкания к новой жизни.
Подарков нам надарили столько, что ими можно было бы заполнить приличный магазин; к середине августа дом Колдуэллов ломился от серебра и фарфора. Каждый нашвиллский бизнесмен отдал дань Симсу, потратив солидную сумму на Сару Луизу. Колдуэллы говорили, что никогда в жизни не видели ничего подобного, а Сара Луиза от радости то смеялась, то плакала. Мои родители, когда осматривали все эти трофеи или появлялись на приемах, млели от удовольствия. Никогда еще я не доставлял столько счастья такому количеству людей.
На венчание Колдуэллы наняли трубача – играть барочную музыку. В церкви царило великолепие красок. Пурпурное с золотом убранство алтаря, ярко-желтые одежды подружек невесты, красные платья почтенных дам – все соединилось в единой цветовой палитре. Благоухали тысячи цветов. Я был настолько ошеломлен, что мне казалось, будто я смотрю сам на себя с высоты. Как странно было видеть мою сестру Мадлену, с которой я не встречался целых три года! Она с мужем-физиком приехала из Оук-Риджа – разве можно было пропустить главное событие конца лета? – и двух их дочерей поставили стоять среди подружек невесты. Но разве я значил хоть сколько-нибудь для Мадлены, а она для меня? Между нами не было ничего общего – только то, что мы вышли из одного чрева. Когда раздались звуки свадебного марша и появилась Сара Луиза, которую вел Симс, я мыслями унесся в лагерь «Кэссиди». Я и вообразить себе не мог, что когда-нибудь стану с умилением вспоминать ту муштру, но вдруг понял, что сейчас мне бы доставило гораздо большее удовольствие промаршировать под начальственным оком по плацу, чем сделать несколько шагов к алтарю. С каким удовольствием я работал бы сейчас в переводческом отделе или выкачивал сведения из Нади, а не женился бы на Саре Луизе! Понимает ли хоть кто-нибудь из тех, кто сейчас смотрит на меня и завидует тому блаженству, которое я испытаю с Сарой Луизой, что это я завидую им? Я завидовал всем – даже тем горе-разведчикам в Берлине, которые мучались под пятой сержанта Элрода, даже тем беднягам, которые сейчас задыхались на тренировках в лагере «Кэссиди». Если бы мне сейчас предоставили выбор – остаться здесь или оказаться в самой гуще потасовки на футбольном поле, я бы выбрал потасовку. Через какое-то время я услышал собственный голос – он произносил слова и обещания, которые мне не принадлежали, – будто это были реплики из какой-то пьесы. Снова заиграла музыка, и мы с Сарой Луизой – теперь уже муж и жена – пошли к выходу, и вокруг было столько улыбающихся лиц, сколько я никогда в жизни не видел.
На торжественном приеме в клубе мы с Сарой Луизой в течение часа стояли и встречали вытянувшихся в вереницу гостей, каждый из которых считал своим долгом пожелать нам счастья. Пришли и мэр города Уэст, и губернатор Клемент – в точности, как я весной обещал Эрике. Казалось, тут были все жители Нашвилла, и я подумал, что очередь эта, наверно, начинается еще с автомобильной стоянки. Когда последний из гостей поцеловал Сару Луизу и сообщил мне о выпавшей на мою долю удаче, нас протащили сквозь толпу к столу, чтобы мы разрезали пирог; то и дело вспыхивали блицы фотографов. Не успел я выпить бокал шампанского, как нас снова потащили прочь – на этот раз к машине, на которой мы должны были уехать в аэропорт. Сара Луиза бросила провожающим свой свадебный букет, и Симс сунул мне в руку конверт и сказал: "Надеюсь, это пригодится. Не хочу, чтобы вы думали о деньгах". В машине я открыл конверт и обнаружил банковский чек на три тысячи долларов – по тем временам грандиозная сумма.
Еще раньше Симс и Сисси решили, что после свадьбы нам будет в самый раз съездить на уикенд в Нью-Йорк, а оттуда на две недели в Париж. Сара Луиза была согласна.
В Нью-Йорке нас уже ждали роскошные аппартаменты для новобрачных в "Уолдорф Астории" – ни о чем другом Колдуэллы и слышать не хотели. Когда мы добрались до гостиницы, было уже поздно, Сара Луиза выглядела измученной, и я думал, что она скоро заснет. Вместо этого она устроила целый спектакль. Где это ей только удалось достать в Нашвилле такой открытый лифчик и такие прозрачные трусики? Направляясь к постели, Сара Луиза вдруг остановилась и провела руками по груди. Гляди, гляди – казалось, хотела сказать она – и представь себе, что сейчас все это будет твоим. Для Сары Луизы не существовало большего удовольствия, чем играть какую-нибудь роль, и в тот вечер она была в прекрасной форме. Не надевая пеньюара, она легла, прижавшись ко мне, и сказала:
– Ты уже разделся, а я еще нет. Сними с меня все это.
Когда она тоже была раздета, мы принялись целоваться, и вскоре я почувствовал, как Сара Луиза начала вертеться у меня в руках. Тихо застонав, она притянула меня к себе, и я оказался на ней.
– Я так долго этого ждала, – сказал Сара Луиза. – Постой, я сейчас направлю. Помедленней. Ох, как хорошо. Ох, какое наслаждение. Мне совсем не больно. Вот так. Давай, давай. Ох, Хэмилтон, ох, как хорошо!
Никогда еще я не спал с женщиной, которая бы не переставая болтала в постели. Я думал, что рано или поздно она должна все-таки приумолкнуть, но, даже извиваясь и постанывая, Сара Луиза продолжала что-то говорить. Некоторые ее фразы – например, "Дай, дай его мне!" или "Ох, как мне от тебя горячо!" – казалось, были заимствованы из порнофильмов. Видела ли она когда-нибудь такие фильмы? В университете мы иногда брали их напрокат и устраивали сеансы в одном придорожном кафе; больше всего нам нравились два фильма, которые назывались "Вперед и ниже" и "Девушка с бульдогом". Не оттуда ли Сара Луиза взяла свои реплики? Или, может, она как-то прочитала одну из тех потрепанных книжонок, которые ходили по всем школам и на обложках которых утверждалось, что они изданы "в Париже, Франция"? В любом случае, она вполне могла бы сниматься в кино. То она так внезапно подпрыгивала, что я чуть не летел на пол, то так закатывала глаза, что становилось страшно – вдруг она такой и останется? Наконец Сара Луиза глубоко вздохнула и откинулась в изнеможении.
– Боже, как это было прекрасно, – сказала она.
Я решил, что дело сделано и что теперь я свободен в своих действиях. Одного я не мог понять: если у Сары Луизы все это было в первый раз, то почему она вела себя так, словно имела за плечами богатый опыт? Я украдкой взглянул на простыню – ни единого, даже розового, пятнышка, не говоря уж о каких-то там кровавых разводах. Может, она лишилась своей девственной плевы, катаясь на велосипеде, а может, просто слишком легко возбуждалась? Но не проще ли было предположить, что первым до нее добрался Фред Зиммерман? Я даже хотел ее об этом спросить, во потом все-таки сдержался. И еще одно меня интересовало: действительно ли она кончила или только сделала вид? Этот вопрос я задал – как мне казалось – в тактичной форме, но тут же пожалел.
– Хэмилтон, – воскликнула Сара Луиза, – да как ты смеешь! С приличными женщинами о таком не говорят!
И потекла наша постельная жизнь. Сначала она мне нравилась своей новизной, так как дело шло в охотку. Однако к тому времени как пришла пора отправляться в Париж, я уже понял, что в сексе Сара Луиза так же непредсказуема, как и в остальных вещах. В Париже, в царских аппартаментах отеля "Пляза Атене", взобравшись в постели на Сару Луизу, я испытал приступ страха. С каждым новым разом во мне усиливалось ощущение того, что меня обслуживают – как если бы я был автомобилем, а Сара Луиза – механиком. Чувствовала ли она хоть что-нибудь или делала все это только ради меня? Я пытался это выяснить, задавал всякие вопросы, чуть ли не спрашивал, было ли ей тоже хорошо, и в ответ неизменно слышал, что да, все было божественно, но приличные женщины не говорят об оргазмах. Чем дольше мы жили в Париже, тем меньше проводили времени в постели.
Денег у нас, однако, было так много, что все равно мы чудесно проводили время. Сара Луиза уже дважды бывала в Европе – но с родителями, так что теперь она упивалась своей независимостью. Мы делали все то, что полагается делать туристам: побывали чуть ли не во всех картинных галереях, обошли чуть ли не все старинные улочки. Мы обещали Колдуэллам обедать только в лучших ресторанах и свое слово старались держать: пировали то в «Фуке», то в «Максиме», то в "Ля кремайер", то в «Ритце». Когда Сара Луиза сказала, что надо бы сходить в "Тур д'аржан", я попытался было ее отговорить, но ничего не вышло. Наш столик оказался в двух шагах от столика, где мы сидели с Эрикой. Так же, как и в тот зимний вечер, когда я сделал Эрике предложение, посверкивали огоньки на Иль де ля Сите. Мне казалось, что я ничем не выдаю своих чувств, но Сара Луиза вдруг спросила:
– Почему ты такой грустный?
– Вовсе я не грустный. Если у меня такой вид, извини.
– Ты бывал здесь с той женщиной?
– Уже не помню.
– Но вы ездили в Париж?
– Да.
– Скажи, ты когда-нибудь забудешь ее?
– Все рано или поздно забываешь.
Сара Луиза вздохнула и отвела взгляд.
– Ну, и долго мне еще быть на вторых ролях? – спросила она.
– По-моему, ты совсем не на вторых ролях. Не забывай все-таки, что мы муж и жена.
– Ты считаешь? Я как-то этого не чувствую.
– Почему?
– Ты бы с большим удовольствием оказался сейчас в другом месте и с другой женщиной.
– Если бы было так, я не сидел бы здесь, с тобой.
– Нет-нет, ты женился на мне, потому что поддался на уговоры. Просто ты не умеешь настоять на своем.
– Но я считал, что это и есть мое.
Остаток вечера Сара Луиза держалась отчужденно. Я думал, что, когда она выспится, все придет в норму, но на следующий день она была раздражена и за завтраком, и во время прогулки по Монпарнасу, и за обедом. Положив в рот кусочек омлета с трюфелями, она вдруг бросила вилку на стол – наверно, видела, как это делает в кино Бетт Девис – и воскликнула:
– Нет, это просто невыносимо!
– Что невыносимо?
– Вся эта твоя враждебность.
– Но, послушай, я только и делаю, что пытаюсь поддержать разговор.
– Вот именно – пытаешься поддержать разговор, пытаешься быть вежливым. Если бы ты меня любил, ты обнял бы меня и сказал мне об этом, что тебе нужна я, а не та женщина из Берлина.
– Если бы мне была нужна не ты, я не сидел бы сейчас здесь.
– Нет-нет, я вижу, что тебе нужна не я. Увы, но это так.
Какое-то время Сара Луиза смотрела в окно, потом встала и направилась к выходу. Я догнал ее, но она сказала:
– Пусти сейчас же, а то закричу. Ты ведь не хочешь, чтобы я устроила скандал? Возможно, я не приду и ночевать.
В тот день, сидя у себя в номере и гадая, всерьез ли Сара Луиза решила от меня сбежать, я понял, что пришла пора признаться во всем Эрике. Устроившись за огромным письменным столом, я написал ей первое за два месяца письмо:
"Эрика, дорогая!
Не думай, что твои или мои письма затерялись на почте; телеграмму твою я также получил. Знай: мои чувства к тебе не переменились – я люблю тебя еще сильнее и никого другого любить не могу.
Ты спросишь, почему же я тогда тебе не писал? Один человек недавно сказал мне, что я не умею настоять на своем, и это, наверное, правда. Я никогда не считал себя слабохарактерным и всегда стремился поступать благородно. Увы, ничего из этого не вышло.
Эрика, дорогая, я женился на другой. Как это случилось – я и сам не понимаю. Мне казалось, что каждый мой шаг был правильным, но теперь я вижу, что совершил самую страшную в своей жизни ошибку. Почему я раньше ничего тебе не сообщил? Как я мог не сдержать данного тебе слова? Сам не знаю.
Одно меня утешает – то, что в проигрыше оказался я, а не ты. Я потерял ту, которая была мне дороже всех на свете, – единственную женщину, которую любил. У тебя же теперь могут возникнуть новые надежды, перед тобой лежит будущее, где не будет человека, который рано или поздно все равно бы тебя предал. Если тебе сейчас грустно, то знай, что мне грустнее во сто крат; если же тебе противно, то поверь: никто не противен мне более, чем я сам.
Не стану просить прощения ни у тебя, ни у твоего отца, ни у Юргена – знаю, что ты все равно меня не простишь. Моя душа – с вами, в Берлине, и останется там навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61