За столом сидели люди, погруженные в работу, и шум им явно не мешал.
Эта комната выглядела как зал заседаний. Мериамон не сразу заметила, что там всего лишь несколько человек. Конечно, сам Александр, неизменный Гефестион, Птолемей. Еще один или двое, которых она не знала, в пурпурной с золотом одежде, какую носили ближайшие друзья царя. И, прямо перед царем, с растрепанной седой бородой, в доспехах, знавших немало битв, кряжистый, как старое дерево, человек, которому можно было дать на вид от пятидесяти до восьмидесяти лет. Он был чуть выше царя, но совершенно подавлял собой, нависая над ним.
Александр был зол, но сдерживал себя. Губы сжались в тонкую линию, глаза были светлые, как вода. Он взглянул на Мериамон, и она вздрогнула: взгляд его был обжигающе холодным.
– А, Мариамне, не присядешь ли? Я скоро освобожусь.
– Ты освободишься не раньше, чем ответишь мне, – проворчал мужчина в доспехах. – Так ты собираешься или нет…
– Пармений, – небрежно сказал Александр, – ты забыл, кто я?
В наступившей грозной тишине Мериамон осторожно, как кошка, пробралась к стулу. Там, сидя на полу, притаился еще кто-то, поджав колени и глядя, не мигая, широко раскрытыми испуганными глазами. Однако это был не ребенок и не новобранец; это был мужчина – высокий, сильный, крепко сложенный, мускулистый, с лицом, которое было бы красивым, если бы черты его не были такими вялыми. Когда Мериамон разглядывала его, по его бороде потекла слюна.
«Слабоумный», – подумала она. О нем прекрасно заботились: туника чистая, волосы подстрижены, аккуратная и ухоженная черная борода. Он выглядел, как… Мериамон остолбенела. Он выглядел, как царь Филипп, отец Александра, чьи портреты она видела. Значит, это Арридай, Филипп Арридай, единокровный брат Александра. Она и не знала, что он здесь.
Что-то – может быть, ее тень, может быть, простое сочувствие – заставило ее положить руку ему на плечо. Он вздрогнул.
– Тише, – сказала Мериамон, – я не причиню тебе вреда.
Он уставился на нее. Внимание его было пристальным, и постепенно страх стал исчезать из его глаз. Глаза эти были круглые, карие и влажные, как у собаки, с собачьей жаждой преданности и доверия.
Мериамон улыбнулась. Ей не надо было притворяться: такой он был большой, но такой нежный. Он ответил улыбкой, так похожей на улыбку его брата. Та же сила, но как бы затуманенная, та же теплота, то же очарование.
– Красавица, – сказал он. Голос был низкий и глуховатый. – Ты пришла повидать меня?
Ей не хотелось говорить правду, чтобы не смутить его. Но можно сказать то, что на данный момент правда:
– Да, я пришла повидать тебя. Меня зовут Мериамон.
– Мери, – повторил он. – Амон. Мери. Какое забавное имя.
– Такое уж оно. Тебе не нравится?
– Нравится, – ответил он и нахмурился. И сразу стало видно, как грозен бывал его отец, когда брови вот так сходились на переносице. – Мой брат и Пармений опять ссорятся. Ненавижу, когда они ссорятся.
– Может быть, тебе уйти куда-нибудь?
Он решительно покачал головой.
– Нет, я хочу остаться. Здесь хорошо. Пока они не начинают ссориться.
– Ты очень храбрый.
Улыбка озарила его лицо.
– Так говорит и Александр.
А Александр забыл обо всем. Резкий голос прозвучал еще резче:
– Я сделаю это, когда буду к этому готов!
Пармений ударил кулаком в ладонь.
– И когда же ты будешь готов? Тебе нужны сыновья. Тебе нужно было завести их целую кучу, прежде чем покинуть Македонию.
– Чтобы они дрались за мое наследство у меня за спиной?!
– Ты можешь умереть хоть завтра. И вот тогда будет драка, потому что нет порядка в наследовании. О боги, ты посмотри на своего преемника! Ты только посмотри на него!
Арридай отскочил назад. Мериамон, не думая, бросилась за ним, удержала. Он весь трясся.
– Александр, – сказал Пармений, с видимым трудом овладев собой и своим голосом, – Александр, послушай меня. Да, ты молод. Да, будь ты простым человеком, у тебя, по милости богов, было бы еще достаточно времени, чтобы завести детей. Но царь – не простой человек. Вот там, в шатре, царские дочери. Тебе не нужно жениться ни на одной из них или даже на всех – у царя Македонии должна быть македонская царица. Но во имя богов, на благо своего царства, заведи себе хотя бы наложницу! Даже полуперсидский ублюдок лучше, чем никакого сына вовсе!
Александр ничего не сказал; ноздри его раздувались.
– Александр, – после долгого молчания произнес Гефестион, – я думаю, что он прав.
Царь покачнулся. Гефестион поддержал его. Мериамон, глядя на него, смотрела, как сквозь стекло. Любовь, вот что это такое. Любовь такая глубокая и преданная, что могла выдержать даже такое: отказаться от своего возлюбленного на благо царства. Она видела не человека, который любит человека. Она видела душу, которая любит душу. До самой смерти. До конца света.
Голос Гефестиона вернул ее к действительности; он говорил легко, спокойно, без страха. Он не пользовался своим ростом, чтобы возвыситься над Александром, но и не позволял гневу Александра принизить себя.
– Подумай, – продолжал Гефестион, – нужно что-то изменить. Такова реальность.
Александр ответил, стиснув зубы:
– Я не испачкаю свою постель отродьем труса.
– Пускай они дочери Дария, – возразил Гефестион, – но ведь они и внучки Сизигамбис.
Александр мгновение помолчал, и гнев его как будто улегся.
– Сизигамбис. Боги, что за женщина! – Но ярость вспыхнула вновь. – Я не желаю быть породистым быком-производителем!
– Но, Александр, – перебил Гефестион, почти смеясь, однако в ушах Мериамон этот смех отдавал болью, – царю ведь так и положено.
Александр зарычал, и все перестали дышать. Гефестион легко коснулся его плеча, не опасаясь львиных когтей.
– Подумай об этом, – сказал он.
– Я думаю. – Александр, полный ярости, глубоко вздохнул и резко повернулся к Пармению. – А если я возьму одну из них, – если я это сделаю, – этого будет достаточно? Ты оставишь меня в покое?
Пармений открыл было рот, но снова закрыл его. Александр криво усмехнулся.
– Послушай, Пармений, ты видишь эту женщину? Она египетская царевна, Пармений. Ее отец был последним царем Египта, перед тем как Египет захватили персы. Может быть, ты хотел бы, чтобы я женился и на ней? Она же даст мне Египет! Она даст мне и сыновей. Ты хочешь этого, Пармений? Ты хочешь, чтобы я сделал царицей чужестранку?
– Я хочу, – медленно произнес Пармений, – чтобы ты понял наконец, что иметь сыновей – это мудро.
– Я подумаю об этом, – ответил Александр. – Но я помню также и своего отца. Ты хочешь, чтобы я был таким же, как он, Пармений? Мой отец был царем только над мужчинами. Перед женщинами он мог устоять не больше, чем кобель перед сукой, когда у нее течка.
Пармений побледнел, а Александр улыбнулся.
Мериамон вскочила. Она не помнила, как попала сюда. Здесь была смерть, между этими двумя – старым воякой, который служил царям Македонии с детских лет, и молодым царем, не признающим никого.
Тень простерла над ней свои длинные руки «Откройся, – молила она, – откройся перед богом».
– Мой отец был настоящим быком, – сказал Александр, – и это-то его и погубило. Я кое-чему научился, Пармений, у тех, кто старше меня. Я знаю, какой путь ведет к несчастью.
– Царь без наследника – вот истинное несчастье, конец для всех.
– У меня будет наследник, – возразил Александр, – когда я буду готов.
– Ты щенок! Ты никогда не будешь готов!
Стены, стража и щиты закружились перед глазами Мериамон. Ее тень обрела плоть: стройный чернокожий человек с головой шакала, с глазами, горящими зеленовато-желтым огнем. Она ощущала на затылке его горячее дыхание, его руки с когтистыми пальцами лежали на ее плечах.
– Александр! – прозвучал ее голос, звонкий, тренированный голос певицы Амона, и в нем – сила волшебницы и жрицы, дочери Великого Дома Кемет, и в этом голосе прозвучал голос богов: – Александр! Теперь война для тебя кончилась. Не нужно бояться того, чего боишься ты. Ты не такой, как тот, кто царствовал перед тобой.
Все уставились на нее. Их взгляды обжигали тело, но она видела только Александра.
– Александр, – продолжила она, – за то, что тебе не удалось совершить, заплатит твой народ. Можно это поправить или нельзя – решат боги. Но сейчас битва погубит всех вас.
Глаза Александра были широко раскрыты, неподвижны: он видел, кто стоит позади нее. Он не боялся. Его страх расходовался на мелочи.
– Кто ты, госпожа?
– Ты сам назвал меня. Я Мериамон, дочь Нектанебо, певица Амона, кровь Великого Дома Египта.
– Это твой Амон говорит сейчас в тебе? – спросил он, тщательно выговаривая слова, словно перед оракулом.
Вряд ли она была оракулом! Просто тростинка, в которую дует ветер. – Это не мой Амон, Александр. Губы Александра дрогнули.
– И все же он говорит.
– Говорят боги, а я всего лишь их инструмент. Поэтому я и пришла к тебе. Ты послушаешь их?
Он склонил голову. Правдивые слова проникли в самое его сердце.
– Успокойся теперь, – сказала она. – Ты – царь, и твое имя будет жить так долго, сколько будут существовать имена. Но ты должен жить в этом мире, среди этих людей, которых дали тебе боги. И эти люди просят, чтобы ты был мужчиной, и больше чем мужчиной, для блага твоего царства.
– Значит, я должен подчиниться? – вопросил он с нарастающим гневом.
– Это знает твое сердце, – ответила Мериамон. – Послушай его.
Александр глубоко вздохнул. Не так резко и быстро, как раньше. Он перевел взгляд с ее лица на того, кто стоял позади. На мгновение глаза его затуманились – серые, как дождь, серые, как сумерки над холодными камнями. В глазах его больше не было гнева, только удивление и смутное понимание.
– Я заключу перемирие, – сказал он. – Ненадолго. И подумаю над тем, что мне сказали. Этого достаточно?
Пармений, похоже, что-то сказал, но ни Александр, ни Мериамон не услышали его.
– Достаточно для начала, – сказала она. Неожиданно он рассмеялся – легко, свободно и совсем без страха.
– И это все, что я получу от тебя? – Он повернулся. – Ну хорошо, Пармений. Ты слышал, что сказала госпожа. Ты слышал, что сказал я. Я подумаю об этом.
Пармений казался не слишком довольным. Но когда он хотел что-то сказать, его взгляд упал на тень позади Мериамон, и он побледнел.
– Как будет угодно царю, – сказал он и сделал прощальный жест.
5
После того, как Пармений ушел, воцарилось долгое молчание. Друзья царя стояли, как статуи, избегая смотреть и на царя, и на Мериамон.
Тут заговорил Арридай, и в этой тишине его голос прозвучал ошеломляюще громко:
– Мери, кто это? Откуда он взялся?
У Мериамон перехватило дыхание. Она услышала, как ее тень, уже успевшая снова стать почти бесплотной, смеется. Не чувствуя более ее поддерживающих рук, Мериамон рухнула на ковер.
Царь склонился над ней. Принесли вина, и Александр сам поднес чашу к ее губам. На этот раз вино было хорошее. Крепкое, только чуть разбавленное, оно подкрепило Мериамон.
Александр поднял ее. Он был силен и совсем не хрупок: подбористые, гладкие мышцы, как у его маленького черного коня. Александр бережно устроил ее на ложе, хотя она возражала.
– Нет, – сказал он. – Отдохни немного. Я понимаю, чего это тебе стоило.
Мериамон откинулась на ложе. Александр велел уйти всем, кроме Арридая, который встревоженно смотрел на нее.
– Все в порядке, – сказала она ему. – Просто бог покинул меня.
– Ах, – сказал Арридай, – так это был бог. Как его имя?
– Его не следует произносить, – ответила Мериамон.
Такой ответ удовлетворил Арридая. Он неловко похлопал ее по плечу.
– Это очень хороший бог. Он улыбнулся мне.
Мериамон удивилась, ведь лицо Анубиса должно было бы ужаснуть его.
– Арридай, – сказал Александр, и голос его звучал мягко. – Не присядешь ли, пока я поговорю с Мариамне?
Арридай охотно повиновался, усевшись рядом с ней. Его присутствие странным образом успокаивало.
Шум у входа заставил их обернуться. Огромный пес влетел в комнату и бросился к Александру в порыве восторга. Александр засмеялся, обнимая зверя, хотя вид у него был недовольный.
– Перитас! Откуда ты взялся?
Что-то золотисто-коричневое, яростно шипя, стрелой пронеслось мимо мужчин и собаки прямо на колени Мериамон. Оттуда, во всем своем величии, Сехмет издала боевой клич.
– Александр! – У входа появился мальчик, растрепанный и несколько испуганный. – Простите, господин, он вырвался.
– Откуда вырвался? – поинтересовался Александр.
Мальчик проглотил слюну.
– Он был на твоей постели, господин. Спал. А потом появилось это… существо, и Перитас погнался за ним.
Сехмет фыркнула. Мериамон попыталась пригладить вставший дыбом мех, но в ответ кошка показала когти.
– Это кошка, – сказал Александр. – Собаки всегда гоняются за кошками. Разве ты такой глупый, что не мог ее выставить вон?
– О господин! – Мальчик еле удержался, чтобы не надерзить. – Они носились по всему шатру, потом выскочили наружу и снова вернулись. На этот раз Перитас бежал впереди. Это была замечательная погоня, господин!
– Вижу, – сказал царь сухо и приподнял длинные висячие уши, разглядывая морду пса. – Она надавала ему хороших оплеух. Ничего, Аминтас, пусть он останется со мной. Можешь идти.
Мальчик был рад скрыться с глаз долой. Перитас опустился на четыре лапы, радостно сопя, его боевые раны, похоже, ему совсем не досаждали. Александр осмотрел следы баталии и пожал плечами.
– Ему доставалось и похуже.
– Не надо обижать Сехмет, – сказала Мериамон.
Кошка постепенно успокаивалась. Она последний раз презрительно фыркнула на пса и забралась на спинку ложа, раскинувшись там с царственной небрежностью.
Александр придвинул стул поближе, но не сел. Мериамон подумала, что он не любит сидеть долго, он хочет всегда быть на ногах и действовать.
– А теперь, – сказал он, – скажи мне правду: зачем ты пришла сюда?
– Чтобы служить тебе. – Она отвечала то же, что и прежде. Голос ее звучал твердо, и она гордилась этим.
– Как?
– Как прикажешь. Я достаточно разбираюсь в медицине, чтобы быть полезной в твоем лазарете. Я умею… еще кое-что.
– Ты волшебница? Она задумалась.
– Может быть, – сказала она медленно, – по-вашему это так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48