Из храма Мелькарта не исходило ни единого облачка магии. Вряд ли он был разрушен – она не такая глупая, чтобы думать так. Только подавлен, потерпел временное поражение. Но какое-то время кровавых ритуалов не будет, в этом Мериамон была уверена.
Александр подтвердит ее уверенность. Или потерпит поражение, и его люди будут погублены. Не то чтобы она предчувствовала, не совсем так. Но она видела ясно, и это было результатом долгого обучения, которое получали члены царской семьи в Двух Царствах.
Немного погодя Мериамон села на песок, обхватив колени. Ее тень лениво растянулась рядом, частью на песке, частью в воде. Тень скалила зубы в сторону Тира.
– Ты хороший союзник, – сказала Мериамон. Тень бросила в ее сторону горящий взгляд и погрузилась в настороженную дрему.
Солнце поднималось выше, день становился все жарче. С удовольствием сбросила плащ. То, что было надето под плащом, заставило Филинну затаить дыхание от изумления и поинтересоваться, не собралась ли госпожа стать гетерой. Обычная египетская одежда, только и всего, вполне скромная, из хорошего белого льна, узкая, от груди до щиколоток, оставляющая открытыми плечи. Ветерок, холодноватый еще, но приятный, освежал кожу, которая слишком долго была укутана в шерсть. Он играл ее волосами, заплетенными во множество косичек, поднимал на море барашки и уносился к северу. Ей почудилось в запахе моря дыхание страны Кемет.
Кто-то подошел и сел рядом. Мериамон без удивления взглянула на Таис. Позади стояла Филинна и еще двое слуг с персидским балдахином.
– Как здесь хорошо, – сказала Таис. – И все еще прохладно. Ну, теперь ты довольна в такой летней печке?
– Здесь не так тепло, как в Египте, – ответила Мериамон.
– Потому ты так и одета.
Щеки загорелись. Она не понимала почему. Греки вовсе не скромники.
Мужчины – да. А женщины так же стыдливы, как и персидские.
– Я одета так, как все у меня на родине, – сказала она немного обиженно. – Разве что-нибудь не так?
– Нет, очень практично, – ответила Таис.
– И распутно.
– Ну, – сказала гетера, – если лямочки соскользнут, и покажется грудь, мужчины просто сойдут с ума. И полотно такое тонкое… – Ее глаза сузились, а на лице появилась улыбка. – Какую моду ты могла бы установить! Лучше, чем нагота. Прикрывает так мало, но достаточно. Знает ли наш Нико, какая ты красавица под всеми этими твоими штанами и плащами?
Лицо Мериамон залилось краской. Если бы она была мужчиной, докрасна загорелым по всему телу, может быть, было бы не так заметно. Но она была мило бледна, как подобает женщине.
Таис воздержалась от того, чтобы посмеяться над ней.
– Великий Царь прислал еще одно посольство, знаешь?
– Да, – отвечала Мериамон, благодарная Таис за ее великодушие. Она уже чувствовала приближение посольства. С ним шли маги со священным огнем и глубокой верой, неся мощный груз Истины. Наверное, они надеялись использовать ее против Александра.
– Он возвращается, – сказала Мериамон. – Он близко. Ты чувствуешь его?
Таис не нужно было спрашивать, кто имеется в виду. В лагере Александра был только один Он.
– А ты? – спросила Таис.
– Каждой частицей.
Таис смотрела удивленно, не понимая.
Мериамон встряхнулась. Ясноглазая, крепкоголовая афинянка – никакой магии, никакой тайны, только философия. Мериамон улыбнулась, вызвав улыбку и у Таис.
– Похоже, я не понимаю тебя, – беспечно сказала Таис.
– Тебе и не обязательно, – ответила Мериамон.
– Я гречанка. Я должна попытаться.
Мериамон засмеялась. Солнце, согревавшее ей спину, было едва ли не слабее, чем солнце Александра, приближавшееся теперь к ее лицу.
– Смотри! – воскликнула она. – Корабли!
Больше двух сотен кораблей с финикийскими и кипрскими командами плыли из Сидона, и Александр был на палубе флагманского корабля. Он плыл под пурпурными парусами с золотой эмблемой своего дома – многолучевым солнцем.
Тир видел его приближение. Тирцы были поражены количеством кораблей, но хитроумие не покинуло их. Их собственные корабли устремились навстречу; одни – чтобы завязать битву, другие – чтобы преградить вход в гавани. Передовые корабли флота Александра налегли на весла и понеслись прямо к узкой горловине северной гавани – боевые галеры с окованными металлом носами, словно крылатые стрелы. Над водой разносился бой барабанов и крики командиров, направляющих их все быстрее, быстрее, быстрее. Корабли Тира были недостаточно близко и недостаточно быстры, чтобы догнать их. Стрелы из луков и катапульт не долетали до них.
Передовой корабль, казалось, выпрыгнул из воды и врезался в самую середину кораблей, стеной заграждающих вход в гавань. Даже с берега, сквозь грохот барабанов и рев людей, Мериамон услышала треск дерева, раздираемого металлическим тараном. Мощные борта подались, и вода гулко хлынула внутрь, а команда стремительно попрыгала в море.
Но не для того так долго противостоял Тир Александру, чтобы первая же дерзкая попытка могла его сокрушить. Корабли Александра потопили три судна из тех, что защищали гавань, но в три, в четыре, в десять раз больше кораблей были в открытом море и атаковали флот Александра с флангов.
– Но для начала и такой победы флота Александра было достаточно. Кораблям был дан сигнал причалить к берегу.
Александр спрыгнул с борта в мелкую воду и первым из прибывших двинулся к песчаному берегу. Мериамон стояла выше по берегу, пока вся армия стекалась из лагеря, и с дамбы, и от полуразрушенного города, выкрикивая его имя. Такая любовь была настоящей силой, достаточной, чтобы сокрушать камни. Но Александр был сильнее: он впитывал эту силу, превращая ее в свет.
Мериамон не могла видеть его стройную юношескую фигуру, даже в алом хитоне: его окружали более рослые и крупные люди. Но все же он возвышался над ними. Каждый знал, кто он, и где он, и что он значит для каждого.
– Александр, – сказала она неслышно, про себя. Таис неподвижно стояла рядом, и даже по ее обычно бесстрастному лицу было видно, что она захвачена и не видит никого, кроме царя.
Мериамон встала, отряхивая песок с одежды, и протянула руку. Таис взяла ее. Легкий намек на очарование исчез из ее глаз.
– Ну что ж, – сказала она, – теперь посмотрим, что скажет Тир. – Она окинула взглядом корабли, приставшие к берегу, людей, сходивших на берег, коней, рвавшихся и ржавших, когда конюхи сводили их по сходням.
Хаос, но хаос, подчинявшийся закону, и невысокий человек в алом олицетворял его повсюду.
…Александр быстро пошел с берега в лагерь. Мериамон казалось похожим на чудо, что даже в густой толпе он мог идти так, как было удобно ему: перед ним как бы открывалась тропинка. Он пожимал руки, хлопал по плечу, обменивался парой слов, но шел стремительно, и его ничто не задерживало.
Все направились с ним, кроме тех, кто охранял корабли. Мериамон тоже пошла по утоптанному песку, оставив Таис позади. Сердце влекло ее к царю.
– Позже, – сказала она ему.
Мериамон чувствовала прохладу, как будто в тени, хотя ни плаща, ни балдахина с ней не было. Они остались позади. Вместо них ей служила ее тень. Она не знала, что видят люди, мимо которых она проходит. Может быть, ничего. Просто на солнце набежало облачко. Женщина, закутанная в темную вуаль, медленно идет к молу. Никто не заговаривал с ней, никто не осмелился ее коснуться.
Многие корабли еще не причалили, но плавали по другую сторону Тира. Теперь они один за другим появлялись у южной оконечности острова, направляясь к суше. Из города им помешать не пытались.
Они подняли весла недалеко от берега, люди прыгали вниз и добирались кто вброд, кто вплавь, а с дальних галер – на лодках. Мелкие суденышки вылетали прямо на песок и останавливались. Все были в превосходном настроении. К северу расположились моряки с Кипра, а здесь были финикийцы. Если их и волновало то, что они осаждают город своего же народа, то вида они не подавали.
Сехмет появилась оттуда, где она скрывалась от солнца и множества шагающих ног, и следовала теперь по пятам за Мериамон. Ее тоже никто не замечал. Они шли спокойно, и перед ними была свободная тропинка.
Тут была не та сила, что у Александра: люди знали его и давали ему дорогу. Но никто не знал ни Мериамон, ни той силы, что была в ней. Все устроила тень, спокойно и ловко.
Среди финикийцев попадались македонцы, высокие, светловолосые, чисто выбритые люди, поднимавшиеся, как деревья, над небольшими, смуглыми, бородатыми моряками. Вместе со всеми они тянули канаты или разговаривали с капитанами. Один занимался лошадьми, появляясь везде одновременно – то на палубе, то на берегу, то на сходнях с конем в поводу. Новые, заметила Мериамон, чистой низайской крови. Конь на сходнях был ростом чуть ли не с человека.
С конем он справлялся легко. Конь замешкался, выйдя на свет, поднял голову и жадно пил воздух. Он что-то прошептал ему на ухо. Конь подергал ухом, потом осторожно пошел вниз по сходням.
Николаос выглядел хорошо. Солнце и ветер сделали его кожу бронзовой, а волосы льняными. Глаза его казались еще светлее, чем раньше, – как серебро. Он совсем не замечал своей искалеченной руки.
Нико передал повод коня тем, кто ждал на берегу, и повернулся, чтобы идти за следующим. В этот момент глаза его скользнули по Мериамон, и он замер на мгновение. Может быть, увидел тень, там, где ее не должно было быть. Может быть…
Ее он не увидел. Он не взглянул снова, не подошел. Он вернулся на корабль и исчез где-то внутри.
Она ушла, прежде чем он опять появится. Его случайный взгляд потряс ее до глубины души. Она была для него ничем, а для нее он значил слишком много.
Он нашел свое место, под командованием самого царя, во флоте, как он хотел, с конями, которых обожал. Ему не захочется вспоминать о ненавистной обязанности и еще более ненавистной беспомощности.
О боги, у нее уже достаточно проблем, чтобы добавлять к ним еще и такую. Великая Жена Амона должна была быть девственницей, но его певицы могли жить плотской жизнью, если сами сделают такой выбор. Мериамон никогда его не делала. Ее слишком занимали боги.
А теперь, когда они могут потребовать всего, чем она была или может быть, она без ума от этого невозможного чужеземца. Несомненно, ее испытывают. Оценивают. Проверяют пригодность. Ее сердце, такая ненадежная вещь, стремилось теперь к человеку на корабле. Усилием воли она направила его к Александру, а вместе с ним и тело.
Сехмет не испытывала таких мучений. Она бросилась к кораблю и исчезла вслед за Нико.
Мериамон пожелала ей угодить под тяжелые копыта, потом сама себя обругала. Сехмет поступала, как ей хотелось. Если она хотела заигрывать с неотесанным македонцем, Мериамон едва ли могла помешать ей в этом.
Александр принял персидское посольство почти сразу, как пришел в свой шатер. Настоящая царственность должна была бы заставить их ждать несколько дней, пока он выберет время, но Александр всегда предпочитал поступать не как должно, а по возможности неожиданнее. «Конечно, – подумала Мериамон, устраиваясь в успокаивающей тени, – персы захвачены врасплох, выбиты из колеи. Конечно, они могли бы ожидать чего-то подобного, но ни один Великий Царь не принял бы их так, сразу, в чем был, в хитоне, пропитанном морской солью, с чашей родниковой воды в руке». Посольство было то же, что и в прошлый раз, и с ним те же жрецы в белых одеждах, отец и сыновья. От них исходил сильный сухой запах огня; стена праведности, окружавшая их, была высока и широка, как стены Тира. Во всем, даже в манерах посла, несмотря на его величавость, чувствовалось отчаяние. Он вынужден был, по воле своего царя, унижаться до просьб; от такого унижения он чувствовал себя больным.
Чувства посла передались Мериамон, и у нее заболел живот. Она была даже рада, что персидский вельможа так плохо чувствует себя перед царем Македонии. Она встала.
Когда она выпрямлялась, посол рухнул к ногам Александра. Александр было шагнул вперед, но остался стоять, продолжая держать чашу. Перс поднялся. Александр протянул ему чашу и сказал:
– Выпей. Похоже, тебе нужно.
Посол Великого Царя выглядел озадаченным. Он взял чашу, иначе бы она упала, и коснулся края губами. Чаша застучала о зубы. Он опустил ее, не торопливо, но и не слишком медленно.
– Ну? – сказал Александр.
– Очень… хорошая вода, ваше величество, – пробормотал перс.
– Конечно. Она из родников Ливана. – Александр подошел к раскладной табуретке и уселся. Там были и стулья – некоторые из них принадлежали прежде персидскому царю. Александр не обратил на них внимания. Он взглянул на высокого перса, и тот сразу стал казаться меньше ростом.
– Чего же хочет Дарий?
– Свою семью.
Прямота перса озадачила даже Александра, затем он улыбнулся.
– Так. Даже перс может говорить прямо, если ему надо. Что он мне даст, если я верну ему его семью?
Ни черта, говорил взгляд посла, но голос его был сама любезность:
– Великий Царь, Царь Царей предлагает царю Македонии десять тысяч талантов за возвращение его матери, жены и детей.
– Десять тысяч талантов? – Александр склонил голову набок. – Прилично.
Посол тяжело вздохнул.
– Кроме того, – начал он, ожидая, что Александр прервет его, но Александр просто сидел и ждал, глядя прозрачными глазами, слегка улыбаясь. – Кроме того Великий Царь, Царь Царей в знак дружбы предлагает царю Македонии половину своего царства, от Евфрата до моря. В знак своей искренности Великий Царь, Царь Царей предлагает руку своей дочери, чтобы скрепить союз и утвердить мир между царем и царем.
Улыбка Александра исчезла. На ее месте появилось что-то другое, чему Мериамон не могла найти названия. Можно было бы сказать, ликование, но была в нем и злость, и изумление, и недоверие.
Сосредоточив все внимание на царе и посланнике, Мериамон не замечала остальных. Рядом с Александром всегда были люди: он не оставался один, даже когда спал. Но она увидела человека, который вышел вперед. Его не было, когда она пришла, и она не видела, как он входил. Скорее всего, он проскользнул в шатер через заднюю дверь.
Один раз увидев его, она уже не могла забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48