Его венок увял от жары; Александр выглядел не то что смешно, но очень молодо и несколько залихватски. Она не смогла удержаться от ответной улыбки.
– Дашь мне свое благословение? – спросил он.
– А разве оно у меня есть? – Мериамон удивленно подняла бровь.
– Я думаю, да.
– Для тебя это важно?
– Важно, – отвечал он.
Мериамон задумалась.
– В тебе есть бог, ты же знаешь. Ничто другое не позволило бы тебе совершить такое.
Его глаза сузились, как будто он смотрел на солнце. Сейчас он не смотрел на нее – он смотрел дальше нее, дальше любого горизонта.
Александр заморгал, вздрогнул, снова увидел ее. Его плоть была плотью смертного, его ум был умом смертного, хоть и не совсем таким, как у других. Он сказал:
– И ты тоже. Ты еще больше, чем я, дитя богов. Почему бы тебе не воспользоваться силой, которая есть у тебя, и не править Египтом?
– Мне это не дано, – отвечала она.
– Я могу умереть завтра.
Она склонила голову.
– Ты так спокойно это воспринимаешь, – сказал он.
– Если бы я рыдала и скрежетала зубами, ты бы остановился?
– Нет, – ответил Александр.
– Стало быть, ты будешь делать то, что ты будешь делать, – сказала Мериамон. – да защитят тебя боги.
Он подчинился этому. Он не боялся, нет. Но такая блестящая уверенность была получена дорогой ценой. Для него не было мира, не было ни мгновения покоя; пламя бога горело в нем всегда, где бы он ни был. Чего он хотел от нее – чтобы она не трепетала перед ним. Но в ней звучали голоса богов, яснее, чем он когда-либо слышал их. Она была их инструментом, а он был одним из них. Или будет. Если переживет завтрашний день.
На третий день море было, как стекло, не слышалось ни малейшего шепота ветра, ни малейшего движения в воздухе, чтобы поколебать воду, развернуть флаги или охладить тело, поднявшееся с жаркой и бессонной постели. Люди Александра поднялись еще до рассвета. Щитоносцы и фаланга Койна были при оружии и готовы. Их товарищи глядели на них с разной степенью зависти, даже ветераны, для которых война давно перестала быть таинством. Александр все изменил. Он заставил ее сверкать, потому что был частью ее.
Александр вышел точно с первым лучом солнца – великолепный в своем огненном плаще, с золотым шлемом в руках. Он передал его прислужнику, отправляясь приносить утренние жертвы – сегодня один бык был для Зевса, другой для Геракла, чей город он собирался взять. Когда кровь быка хлынула на алтарь, взошло солнце, и волосы Александра загорелись золотом. Берцовая кость быка Зевса, завернутая в жир и положенная в огонь, посылала свой дым к небесам. С ним смешивался дым от кости быка Геракла. Люди царя разделили жертвенное мясо, приобщившись к его силе. Все они закончили трапезу одновременно, с криком вскочили и побежали к морю.
Тир ждал их. Корабли с таранами вышли еще до рассвета; грохот и удары усилились с наступлением дня, разносясь в неподвижном воздухе, так что даже мертвый пробудился бы. Когда люди царя готовились взойти на корабли, отделение Койна на один, щитоносцы – на другой, а царь впереди всех собирался подняться на борт, на городской стеке заблестел металл и задвигались, собираясь, люди. Все выбежали на дамбу, забыв про стрелы, но никто не пострадал. Тир получил более легкую добычу. Один или два корабля Александра задержались по пути из Сидона, были окружены тирскими галерами и попали в руки врагов. Их команды сейчас находились на стенах, в этом не было сомнений. Звучно разнеслись над водой голоса глашатаев, сообщая об этом. Едва замерло эхо, как фигурки, крошечные, словно куклы, полетели со стены в воду. Без единого звука.
Они падали неловко, убитые еще на стенах, зарезанные, как быки на алтаре. Один упал на палубу корабля с тараном. Крик команды был слышен даже в лагере, это был рев гнева и скорби.
Тирцы были загнаны в угол и обезумели от отчаяния, слыша, как рушатся их стены, и видя армию Александра, разъяренную гибелью товарищей. Корабли с таранами отошли от огромного пролома в стене и освободили дорогу своему царю. Два его корабля стремительно приближались, уже на ходу опуская сходни, скрежетавшие по гальке.
Адмет едва дождался, пока они упадут, ринулся по ним и угодил прямо на тирийское копье. Его люди, воевавшие под его началом еще до того, как вошли в войско Александра, видели, как он пал. Видели они и убийство на стенах. Кровь за кровь, жизнь за жизнь, сладкая месть за долгую осаду.
Александр шел следом со второй волной нападавших. Обычно его место было впереди, но на сей раз он уступил здравому смыслу и увидел, как хороший человек погиб ради славы. Александр пробился сквозь ряды и возглавил движение. Ряды тирцев твердо стояли перед ним. Он скользнул по ним взглядом и поднял меч. Он ринулся в атаку, и за ним все его люди – сверкающие щиты, длинные копья, несгибаемая воля.
Тирцы держались, сколько могли. Но у них не было такого копья, как македонская сарисса, длиной в три человеческих роста, которым можно было действовать из-за стены щитов. Они дрогнули, сломали ряды и побежали.
Со стен донесся вопль. Гавани были захвачены, финикийцы вливались в них с юга, киприоты с севера, а в центре, на острие своей армии, был сам Александр. Тир, атакованный с трех сторон, под обстрелом, с пробитыми стенами, сражался, как мог. Улицу за улицей, аллею за аллеей сдавали, погибая, его защитники. Они задержались на некоторое время у священной гробницы Агенора, недалеко от центра, но щитоносцы Александра сломали их строй и снова погнали дальше.
Храм Мелькарта возвышался над городом; стены его были из ливанского кедра, на крыше – золотая черепица, а перед воротами стояли два столба, один из слоновой кости, другой из зеленого берилла. Здесь Александр остановился. Вельможи и с ними сам царь Тира нашли прибежище в храме, забаррикадировавшись за бронзовыми дверями.
Люди Александра грабили город. Битва превратилась в бойню. Кровь текла по улицам. Жизнями платили за жизни и за сопротивление, которого не должно было быть. Тир бросил вызов богам. Он платил за это.
Мериамон была там. Ее тело лежало в шатре в лагере, под охраной Сехмет, а душа бродила в солдатском плаще, как тень с янтарными глазами. Нико вошел в город вместе с финикийцами, но вместе с передовой группой отправился прямо к храму, зная, что Александр неизбежно там. Теперь он был рядом с царем. На мече его была кровь. Как будто только что заметив ее, он вытер лезвие полой плаща.
Царь стоял перед воротами храма, между колоннами. Несмотря на толпу людей рядом, он был один. Он не мог не знать, что его солдаты убивают детей, что они в ярости разрушают город. Но здесь был центр всего, сердце сопротивления.
Для взгляда Мериамон, освобожденного от телесной оболочки, храм Мелькарта был очертанием, составленным из теней и света, омытым жертвенной кровью. Вельможи толпились во дворах, молясь всем своим богам и своему царю, у которого не осталось мужества встретиться лицом к лицу с Александром. Жрецы заняли святилище, и их Сила была силой отчаяния. Они взывали к богу. Они сплетали колдовские чары из воли, заклинаний и крови – крови их собственных детей, убитых в ярости македонцами. Сила разрасталась, как туча, пульсируя и увеличиваясь, извергая молнии. Еще мгновение, еще усилие воли, и не будет ей конца. Тир падет, но и его победители вместе с ним, и всех их поглотит море.
Душа Мериамон расправила крылья и взлетела с плеча Нико. Ее присутствия он не чувствовал, но ее отсутствие ощутил и покосился через плечо, как испуганный конь. Душа застыла в воздухе над его головой, с телом сокола, с головой женщины, отбиваясь крыльями от Силы, исходившей из храма. Александр почувствовал ее. Он собрал силы, собрался с духом. Душа Мериамон пробивалась к нему. Каждый взмах крыла, каждый вздох давались неимоверно тяжело.
На расстоянии вытянутой руки от Александра ее крылья опали, и она рухнула. Душа не может умереть, не может удариться о землю, но Сила, порожденная жрецами, могла поймать и связать ее, могла поглотить ее вместе со всем остальным при крушении города. Путы охватили ее, Сила давила и сокрушала ее своей тяжестью.
Душа Мериамон собрала последние крохи сил, последние искорки воли. Их было очень мало. Она забила крыльями изо всех сил. Их кончики мели по каменным плитам, но она поднималась, стремясь вверх, стремясь к царю. И в последнее мгновение, когда силы ее были на исходе, душа Мериамон уцепилась за его плащ.
Александр увидел ее. Она взглянула ему в лицо, казавшееся таким большим для глаз маленькой души. Она увидела широко раскрытые глаза цвета бледного серебра, ужасные, как удар молнии.
– Ты чувствуешь? – спросила она его. – Ты понимаешь? Они сделают с Тиром то же, что древние колдуны сделали с My и с Атлантидой. И с тобой, Александр. Со всем, чего ты мог бы достичь.
Александр протянул руку. Для него душа Мериамон была материальна, даже имела вес. Он осторожно отцепил ее когти от плаща, взял ее в ладони, поднес ближе к глазам. Она не могла себе представить, что при этом видят окружающие царя люди. Может быть, птицу, запутавшуюся в его плаще.
– Что же я могу сделать? – спросил он.
– Разбей их, – отвечала душа.
– Как?
Она поджала ножки, сложила крылья. Его ладони обнимали ее, теплые и надежные, защищая от Силы, поднимавшейся из храма.
– Пожелай этого, – сказала она.
– Пожелать? Захотеть? И все?
– Для тебя, – ответила она, – все.
– Но… – он запнулся. – Аристотель бы взвыл от такого.
Душа засмеялась. Самой Мериамон ее смех показался птичьим щебетом.
Александр выглядел немного озадаченным, потом он ухмыльнулся.
– Ты же знаешь, это невозможно.
– Только для здравомыслящего грека.
Александр расхохотался. Потом взглянул вверх, на ворота. Он мог видеть то же, что видела она. Тучу Силы. Молнии сверкали все чаще, соединялись одна с другой, потом еще. Когда они все сольются в одну, Тир рухнет.
– Нет, – сказал он. Голос его прозвучал спокойно. В нем не было особенного напряжения, особенной силы, кроме той, что была дана ему от рождения. Он двинулся вперед. В одной руке Александр по-прежнему держал душу Мериамон, другую протянул и положил ладонь на дверь. Когда он коснулся бронзы, город содрогнулся.
– Нет, – повторил Александр и толкнул дверь. Ворота были заперты и заложены засовами.
Даже такой сильный для своего роста, даже так натренированный с юности в военном искусстве, Александр не был особенно могучим и крупным человеком. Он не мог открыть ворота из бронзы, забаррикадированные бронзой.
– Да, – сказал он. – Я могу.
Ворота подались. Сила за ними дрогнула и напряглась. Александр нахмурился. Пока он еще не прилагал усилий. Он покрепче уперся ногами, пересадил душу Мериамон на полу плаща и навалился на ворота всем своим весом.
– Твое желание, – прошептала она ему в ухо. – Нужно только твое желание.
– Только желание, – сказал он, слегка задыхаясь. Неожиданно Александр расслабился, как будто намереваясь отступить. Но он только собирался с силами. Внезапно, так что она чуть не сорвалась, он всем своим телом, весом, волей, богом, что был в нем, устремился вперед в едином нацеленном порыве.
Ворота и Сила за ними устояли. Земля беспокоилась, становясь тверже, так, что это чувствовали даже обычные люди. Кто-то выругался, потеряв равновесие, сбитый с ног.
– Успокойся! – Голос Александра прозвучал резко.
Земля успокоилась. Сила отступила. Ворота распахнулись.
Свет залил храм. Александр вступил в него, его люди следом. Жрецы и их Сила рассеялись, сломленные, и бежали.
Но вельможи остались. Теперь, Когда все было кончено, они наконец обрели мужество и стали живой стеной вокруг своего царя.
Щитоносцы Александра с удовольствием порубили бы их всех, но Александр сказал:
– Нет.
Щитоносцы остановились. Они не опустили мечи и копья, но и не наносили ударов.
Ряд тирцев расступился. Царь Аземилк вышел вперед. Он был не такой высокий и крепкий, как Александр: маленький длиннобородый человечек с ястребиным лицом, как и весь его народ, но сохранивший гордость, даже потерпев поражение. Он медленно встал на колени, потом склонился до полу.
– Тир пал, – произнес царь Тира, и каждое его слово было полно горечи. – Александр победил. Все приветствуйте Александра, повелителя Азии.
Один за другим, хрипло, но достаточно ясно, вельможи откликнулись:
– Приветствуем Александра! Приветствуем повелителя Азии!
18
Тир пал. Его царь сдался, выразил покорность, подчинился Александру и получил прощение. Но его народ за сопротивление заплатил своими жизнями, состоянием и свободой. Когда Александру оказывали сопротивление, он был беспощаден, а здесь ему сопротивлялись до конца. Он взял город и все, что в нем было, продал его людей в рабство. Он совершил жертвоприношение Гераклу в храме, который ему отказал, перед жрецами, которые пытались бороться с ним, и устроил игры в честь победы на берегу, где так долго стоял лагерем.
В последний день игр, когда армия Александра и в городе, и в лагере довершала свой триумф вином и песнями, Мериамон шла по песку вдоль спокойного моря. Был вечер, в небе светила бледным светом луна, поблескивая холодно на колечке в ухе Сехмет. Тир лежал под звездным небом темной массой, кое-где блестели огоньки. Длинные печальные караваны его жителей ушли утром, одни вглубь страны, в Дамаск, другие на кораблях в Грецию и на острова. Когда уйдет Александр, придут новые жители, люди из деревень в глубине страны наполнят город, и он снова станет сильным под властью Александра, под управлением македонского наместника.
Такова война. Для победителя – все. Для побежденного, если ему повезло, – жизнь.
Кто-то подошел к ней по песку. Мериамон не удивилась, узнав осанку, разворот плеч, высоко поднятую голову.
– Ты знаешь, что беспокоит меня больше всего? – сказала она. – Похоже, мне нравится война, даже горе, которое она приносит.
Нико остановился недалеко от нее.
– Я думаю, я ее ненавижу, – ответил он. Было темно и безлюдно, и нельзя было ничего прочесть на лицах друг друга. Ворота между ними открылись, и стены растворились.
– Кровь, – сказала она, – я ее ненавижу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48